Подошел к ней фараон Косей и одной рукой поднял голову за лоб, большим пальцем давя на переносицу. Бажена было хотела цапнуть его, но отчего-то в голове все перемешалось. Услышала Бажена тихое, едва не разбираемое из-за говора:

— Ты не готова.

И удар навершием по голове лишил ее сознания.

Глава третья. О покорных овечках

Точно пуховое одеяло, темнота укутала-пригрела, в объятия свои заключила, почти как мамочка. Солнцеслава вспоминала: прошли какие-то пару недель, а она уже скучает-тоскует по любимым мамочке и папочке. Они-то не ведают, где их ненаглядная дочурка, не знают, что за ноша свалилась ей на плечи, в каких краях неизведанных она оказалась. В тот миг задним умом подумывала Солнцеслава: зачем же я отчий дом покинула? Наверняка мама с папой волнуются, да и сама Солнцеслава подумывала: то, во что она впуталась, приключение или злоключение? Нелегко было ей, нелегко Кошечке, тягот не знавшей всю свою маленькую жизнь…

Но постепенно отступила тьма: не время отчаиваться. Скоро это все окончится, а пока необходимо набраться всесокрушающей смелости и встать на ноги да двинуться вперед, следом за князевыми избранниками.

Уставшие глаза осаждало солнечных лучей войско, и Солнцеслава ощутила, как жар опаляет ее нежную кожу. В ее краю, княжестве Острых Когтей, всегда было теплее, чем в остальном Берском Царстве, но никогда не стояло столь знойной погоды. Не без труда открыла глаза Солнцеслава и увидела перед собой морду.

Морду несусветную, темную, как сама ночь. Белые глаза этой морды с хищническим любопытством оглядывали личико Солнцеславы, грубые зверовы пальцы оборачивали голову за подбородок. Прокралось ощущение, что перед Солнцеславой торговец, что проверяет дорогой товар. Солнцеслава отстранилась: где это видано, певица знатная — и товар?! Гордо вскинув подбородок, молча оглядела она это чудо несусветное.

Похоже, то был и впрямь зверолюд, как и Солнцеслава: уши были мохнатые, полукруглые, хвост с кисточкой, точно для рисования, даже усики-палочки торчат, как у Кошек. Только кожа у него — темная, как глина. Черные глаза с яркими белками смотрели так, что Солнцеслава побаивалась двинуться, но сохраняла достоинство: негоже терять самообладание перед этим чучелом. Да и как относиться к тому, что вместо богатых одежд накинул на себя белое покрывало и ничуть не гнушается своей наготы. Видно, думал, что его искусное ожерелье, бесчисленные браслеты и обвешанный драгоценными камнями пояс что-то изменят!

Но этот незнакомец был таков не один, отнюдь нет. За ним стояли трое таких же бесстыдников, укутанных в простыни. За ними — еще пятеро-семеро вовсе полуголых, с одной повязкой и с копьями.

— Да как вы смеете…

Послышалось резкое «Ш-ш-ш!», было хотела разозлиться на затыкающего ее Солнцеслава, но обнаружила: то был Златоуст, и в глазах его роился такой страх, что Солнцеслава не решилась что-либо отвечать. Осока затаилась подле Златоуста, видно, пряталась под его боком, а Лун испуганно сжался неподалеку, всего в хвосте от Солнцеславы.

Где они? Что происходит? Почему они связаны? И где Бажена?

Вместе с вопросами нарастал и страх. Но не собиралась Солнцеслава давать ему себя захватить, вместо чего выпрямилась и села, скрестив ноги и глядя в глаза неприятелю так, что у того точно должны были затрястись коленки!

Однако они оказались наглее: тот самый, что Солнцеславу осматривал, что-то вякнул на незнакомом языке. Она дрогнула, но сбавлять показной гордости не собиралась. Что этот дикарь себе позволяет?! Пускай обходится с ними, как с гостями, а не как… Не как… Не так!

Внезапно незнакомец стал пуще прежнего наглым: рванулся было к Солнцеславе, хотел схватить ее. Но не дал тому случиться Лун, выпрыгнувший меж злодеем и Солнцеславой. Удивилась она: чего это Лун так сорвался? Неужто так испугался за нее? Да что же он! Не нужно! Она бы и сама справилась, этот голый зверолюд с ней ничего бы не сделал.

Хотя не отмела Солнцеслава и другое предположение: может, Лун и побольше нее знал. Может, эти темнокожие опаснее, чем выглядят.

— Простите, она не знала! Не стоит так… — попытался что-то сказать Лун, но тут же сел на место, когда к нему склонился этот наглец и начал бурчать что-то на своем незнакомом бухтящем языке.

А с чего это Лун должен извиняться?! Это они виноваты, что так себя ведут! Поразительное своеволие!

И Солнцеслава не позволит им так издеваться ни над собой, ни над Луном, ни над кем бы то ни было.

Заметила Солнцеслава: холодная сталь коснулась ее ноги, когда Лун подскочил к ней. Припрятал! Как же, он ведь вор, смышленее нее. Легкая рука Солнцеславы вытащила рукоять и, пока эти дикари перебрасывались своими неизвестными словами, без единого звука разрезала путы. Слух-то у Солнцеславы особый, она знает, как слиться с шумом!

Разорваны оковы — вскочила Солнцеслава с ножом наготове, выставила его вперед. Не посмеют они к ней подойти! А если и посмеют, то пожалеют! Конечно, не умела Солнцеслава причинять боль, но она искренне надеялась, что не дойдет до драки.

И впрямь, до потасовки не дошло: запястье Солнцеславы быстро схватили, руку скрутили до боли. Попыталась вырваться — схватили ее и того больнее, за светлую косу, насмехаясь и болтая наверняка какие-то мерзкие вещицы!

Солнцеслава только тогда пожалела, что высунулась: она не Бажена, она не увильнет и не даст сдачи! Но не могла сидеть смирно, слишком много себе позволили эти дикари. Выглянув из-за спутанных волос, увидала Солнцеслава: теперь и остальные встрепенулись, вскочили на ноги. Вышел вперед всех Златоуст, в ужасе оглядывая наконечники копий, приставленных к его груди. Осока исподлобья глядела на злодеев, да так, что от ее взора кровь в жилах стыла.

А Лун остановился, пригнулся, смотрел на Солнцеславу беззлобно, но до боли жалобно. Снова уколол душеньку Солнцеславы стыд противный: на что же она обрекла его, бедного Луна, который припрятал для их спасения нож, попавший не в те руки? Сгубило ее самолюбие, сгубило их всех. И что же теперь делать?

— Прошу вас, опустите оружие! — осунулся Златоуст, видно, пытаясь выглядеть просящим, но навряд ли он мог этим обмануть неприятеля: глаза-то гордые его с головой выдавали. — Мы сядем, — он начал опускаться, — вы заберете нож, — кивнул на оружие, что выпало из рук Солнцеславы, когда ее схватили, — и мы подождем главного.

Златоуст вздохнул, так облегченно, как мог. И попытался сесть, но зверолюди лишь переглянулись. Солнцеслава ощутила, как сильнее сжалось ее запястье, и протяжно заныла — изверги, ну что ж так больно-то!

— Не понимают они нас, Златоуст, — мрачно пробурчала Осока. — Придется по-другому разговаривать.

— Только не… — не успел прервать ее тот, и Осока вскинула руку.

Видно, о зеркалах не знают эти дураки, потому и оставили главный источник силы чудесницы. Засветилось зеркало, и послышался взрыв: то разорвался бурдюк с водой одного из воинов. Из бурдюка вырвалась водица — и обвила горло того, что сдерживал Солнцеславу. Та тут же выскочила и за спину Луна прыгнула. Матушка, спасибо! Спасибо за Осоку, что с ними отправилась!

— Осока, остановись! — вскрикнул вдруг Златоуст, и Солнцеслава удивленно застыла: почему это он воспротивился? — Ты его убьешь!

Сердце Соловьиное замерло. Видела Солнцеслава: хватается за воду зверолюд, но не может снять удавку — пальцы соскальзывают. А глаза Осоки, доселе чистые, точно вода, заледенели, застекленели, не отозвалась ведьма на оклик.

Тогда-то послышался хлопок, и повис в воздухе запах гари: путы Златоуста исчезли в мгновение ока. Он кинулся за Осоку, одной рукой закрыв ей глаза, а второй — перехватив зеркало чудесное. Вырвался короткий, но мучительный стон из уст золотых — точно Солнцеслава не знала, но ей показалось, что зеркало ему не подчинилось и ударило его чем-то неведомым. Но не оторвал руки Златоуст, сдерживая дернувшуюся Осоку.

— Отпусти! Пусти, иначе они нас убьют!

— Они не собирались нас убивать! Осока, прекрати, кому говорю!