— Эт-то дешатая доля, верно? — тут-то шепелявость и вылезла наружу.

Златоуст отвернулся: стыдно стало за такую оплошность. Но разве он виноват, что уродился таким?

Однако Клаус на оговорку не обратил внимания, лишь ответил, добродушно:

— У нас процентная система, но если переводить, то, наверное, да. Интересно было бы с вами поторговать, а! В Царстве порядки другие, это да, но зато какой незанятый рынок!

— Вот именно! — загорелся Златоуст наконец он встретил того, кто его понял. — Я пытался разъяснить это в Высшей Школе Торговли, но они все воспринимали в штыки, говорили, что мы и без внешней торговли справимся.

— Без экспорта страшно жить! А как же все те товары со всего мира, которые ты никогда бы не увидел, если бы не иностранные торговцы?!

— Да, именно!

Толчок. Златоуст дернулся от неожиданности. Бажена насупилась.

— Очень весело слушать, как вы тут бормочете что-то непонятное. Да еще и скучное — Габриэль, вон, пригорюнился.

— Ну… Мы про торговлю говорили…

— Ску-у-учно! Лучше историю какую расскажите, а то зевать начну.

Златоуст насупился. Эх, ладно, вот приедет он сюда один, тогда обсудит все торговые возможности вдоволь! Поделился предложением Бажены Златоуст со всеми, и Габриэль тут же духом воспрянул:

— У меня есть одна! Как нельзя актуальная!

— Про дракона-короля-то? Они ее наверняка знают! — подозрительно дрогнув, отмахнулся Клаус.

— Первый раз слышу, — помотал головой Златоуст. — Моя… коллега тоже навряд ли слышала до сегодняшнего дня.

— Вот видишь, Клаус! Мои истории кому-то да пригодились! — постучал себя по зерцалу юнец.

Только заметил Златоуст, что то был настоящий рыцарь: в доспехах латных, с зерцалом, в котором выковано отдельное местечко, занимаемое чудесным зеркалом. Златоуст знал, что войско эллиадское все магией — или же по-берски чудесами — вооружено. Поэтому считаются их «солдаты» почти что самыми сильными во всем мире, уступая, наверное, разве что их соседям-вондерландцам, которые жить без войны не могут. Отчего-то боялся Златоуст смотреть на зерцало воина: боялся, что сила может против него обратиться, и тогда несдобровать ему.

— Тогда уж рассказывай, Габриэль, раз начал, — закатил глаза Клаус. — В тысячный раз тебя выслушаем.

На том договорились Златоуст и Габриэль: Златоуст будет переводить Бажене через каждое предложение. Все-таки ей в первую очередь хотелось что-нибудь любопытное услышать.

Но не успели они начать, как заиграла протяжная песнь. Узнал Златоуст родные — но такие ли родные? — гусли. Обернулся — а Солнцеслава играть начала, вокруг нее расселись эллиадцы, слушали. Что-то приятное в тот миг испытал Златоуст, что-то, отдаленно напоминавшее ему гордость. Но, не поняв, отмахнулся Златоуст — к чему ему знать, что это было?

И, пока вспомнил, он украдкой посмотрел на Осоку. Никто ее не донимал, читала она свою книжечку, но теперь с маленькой чашечкой чая. На столе лежали два медяка. Любопытно, как ей удалось попросить чай? Наверное, не такая она и замкнутая, как Златоуст думал.

Он плохо видел, но знал, что на медяках изображен лик королевы. За деньгами подошел человеческий мальчишка и, видно, поблагодарив, забрал их.

А Осока не тратилась! За что Златоуст был ей отчасти благодарен, но более ему захотелось, чтобы она взяла хоть чашечку покрупнее, совсем прибедняется. Они ведь в Эллиадии, пусть пользуется возможностью!

Но додумать Златоуст не успел, его окликнули.

— Ваша знакомая? — полюбопытствовал Клаус, кивнув на Солнцеславу.

— Ага, — кивнул Златоуст. — Тоже… коллега.

— Как раз создаст нам нужный антураж! — вдохновенно произнес Габриэль. — Я могу начать?

Все кивнули. Бажену, которой перевели вопрос, тоже закивала.

— Уже не терпится! — добавила она и принялась внимательно вглядываться в лик рыцаря.

И тот, глубоко вздохнув напоследок, начал свою сладостную речь:

— Однажды, давным-давно, жила королева, Великая королева, чьей власти подчинялось все на этом свете: она и горы могла сдвинуть, и реки вспять повернуть, и людским разумом повелевать. Но мудра была эта королева и славилась своей добротой, не пользовалась она своей силой во зло. Она слыла такой первой и последней: теперь королевы могут управлять Временем и Пространством только с помощью доброй воли своих преданных подданных. И мы готовы исполнять волю Ее Высочества. Но история эта о той королеве, что была тогда, что одна-единственная обладала силой перекраивать весь мир. Именно в ее век напала злостная сила Пустоты, мучавшая нас долгие века. Они были словно противоположны друг другу: королева созидала мир, а Пустота — разрушала его. И дабы не разрушился мир до основания, королева собрала союзников и сокрушила силы врага. Среди ее союзников был тот самый дракон-король. Королем он стал лишь после того, как женился на этой королеве. Они подходили друг другу во всем: если она была добра и проста, но сильна и вспыльчива, то он был рассудителен, хоть и со сложным характером.

Невольно Златоуст, когда услышал это, покосился на Бажену. Ну нет! Он ни за что бы не выбрал сильную зверку. Как так, чтобы зверка была сильнее него? Он же должен зверку свою защищать, оберегать! А тут вопрос, кто кого защищает.

— Но была у этого короля страшная тайна, которую узнали только после его смерти: был он наполовину дракон. Такого тоже никогда в истории не случалось, чтобы пурин обращался в дракона. И не случается поныне. И то был не просто дракон! А дракон водный…

На вопрос Бажены, кто такие драконы, Златоуст вспомнил объяснение Царя: этакие змии с крыльями и лапами, способные управлять стихиями.

Но постойте… О драконе-то Царь и говорил! Об огромном драконе, охраняющем осколок. Уши Златоуста встрепенулись.

— Но душа водного дракона живет гораздо дольше человеческой. И когда прекрасная королева погибла, король и сам вскоре почил… Только вот не до конца. Драконья его оболочка осталась жить. И когда все узрели его настоящую сущность, то король взревел, точно разразился плачем, и улетел в сторону Гномьего хребта. Тогда дочь его провозгласила: отец ее больше всего на свете желает, чтобы его душа наконец воссоединилась с его любимой женой. Приходили великие воины, пытались его убить, чтобы он смог наконец встретить смерть, но встречались не с королем, а с чудовищем, что когда-то было человеком. Умирали герои, возвращались единицы. До сих пор не могут его победить…

— А теперь еще и выяснилось, что когда он стал драконом, он потерял разум и выкрал очень важную драгоценность из замка, — перебил Клаус, похоже, утомившись долго слушать.

— Что за драгоценность? — постарался ответить тем же голосом Златоуст, осознавая, по какой тонкой грани он ходил.

— Осколок. У вас же тоже магические зеркала есть, так ведь? — впервые подала голос эльфийка. — Но вам-то нужен осколок, верно?

Ингрид, кажется. Златоуст вздрогнул. Взгляд ее в самую душу проникал.

— Д-да, — запнулся Златоуст. До последнего надеялся он на помощь, но понимал: вот они и вляпались.

— Нам тоже.

Молчание.

Улетучилась доброжелательность Клауса. Габриэль вскинул уголки бровей. Златоуст не знал, что говорить, просто сжал руки перед собой.

Бажена металась взглядами между всеми. Видно, понимала: что-то пошло не так.

И знала, что делать.

Грозная искра мелькнула в глазах Бажена. Ее топор вонзился в стол, подрубая кончик Клаусовой бороды.

Ингрид рванулась, но из ниоткуда появился Лун и остановил ее кинжалы, вывернув ее руки и заставив оружие повалиться на пол. Потом он в мгновение ока пересек народ и, схватив за руку оцепеневшую Солнцеславу, скрылся в дверях.

Клаус попытался схватить голову Бажены и ударить о стол, но та позволила взять себя за здоровое ухо, а сама ударилась лбом о лоб гнома, после чего кулаком послала его в другой конец таверны.

Пока остальные не подорвались, Златоуст вспомнил про Осоку и метнулся к ней. Та мигом сунула книжку в карман и, поддавшись Златоусту, потянулась за его рукой. Он-то побыстрее нее бегал, ему труда не составило ее подогнать и вынести из заведения, наполнившегося криками.