– Успокойся, возьми себя в руки. Любовь не вымаливают, она приходит сама, это дар свыше, – Григорий разжал руки девушки и с силой усадил на кровать.

– Гришенька… Говори все что угодно, но только не отталкивай меня. Я не могу без тебя жить, ты для меня все, любимый. Гордость… к черту гордость, если я могу навсегда тебя потерять. Не можешь меня любить, хорошо, не надо. Я согласна быть с тобой рядом даже без твоей любви.

– О чем ты говоришь? Маша, опомнись, – Григорий подошел к окну и распахнул его настежь.

Свежий ветерок ворвался в комнату, и Орлов, пытаясь взять себя в руки и не наговорить Маше обидных слов, сделал глубокий вдох.

Через минуту он повернулся и тихо произнес:

– Я понимаю тебя и не осуждаю. Человек в любви бывает часто безрассуден и готов пойти на любые жертвы, лишь бы достичь желаемого. Вот и я… Ты говоришь, Ольги нет в живых. А я не верю, слышишь, не верю. И если она до сих пор не вернулась, то это еще не означает, что ее нет в живых. Я буду искать ее. И пусть на это уйдет вся моя жизнь, я не отступлюсь.

– Безумный. Ты отвергаешь живого человека и гонишься за призраком, – Маша покачала головой и досадливым жестом смахнула слезы с лица.

– Пусть так, но я не могу иначе. Маша, пойми меня и прости. В случившемся с нами никто не виноват. Это судьба.

– Но что мне делать, как жить без тебя, Гриша? Я приехала в эту деревню только ради тебя. Мне казалось, что узнав меня ближе, ты сможешь…

– Забыть Ольгу?

– Да.

– Маша, это невозможно. Невозможно так же, как жить на земле и не дышать воздухом. Что касается тебя… Пройдет время, и ты встретишь человека, которого полюбишь и будешь с ним счастлива.

– Гриша, а если ты найдешь подтверждение тому, что Ольги уже нет… Может быть, тогда мы сможем быть вместе? – Маша с надеждой посмотрела на Орлова.

– Не хочу тебя обнадеживать.

– Но я готова ждать сколько угодно, – Маша решительно встала.

– Нет, Маша.

– Нет… – девушка закусила губу и на мгновение застыла. – Тогда вот что я тебе скажу: ты никогда не найдешь свою Ольгу, слышишь, никогда!

Маша со злостью сжала кулачки и, метнувшись к двери, с шумом захлопнула ее за собой.

Через неделю Григорий уехал в Ленинград. После успешной сдачи вступительных экзаменов он был зачислен на первый курс Государственного университета на факультет журналистики.

Грянул военный оркестр. Скорый поезд, следовавший из Германии в Ленинград, прибыл на первый путь Московского вокзала, украшенного в честь возвращения воинов-победителей государственными знаменами, красочными транспарантами и гирляндами из живых цветов. Город встречал своих героев. Это была уже вторая очередь демобилизованных фронтовиков, возвращавшихся домой, после того как они по тем или иным причинам вынуждены были задержаться в своих частях, дислоцированных на территории Германии. Перрон утопал в цветах, всюду счастливые лица, радостные возгласы, смех и улыбки, и конечно слезы, слезы счастья и любви.

– Андрей, нам спешить некуда, – Петр Степанович дружески потрепал Чернышова по плечу. – Никто нас не встречает и не ждет, так что подождем, пока основная масса людей схлынет, а затем спокойно отправимся домой.

Андрей сидел у окна и с радостным блеском в глазах следил за праздничной суматохой на перроне.

– Петр Степанович, а почему вы не сообщили дочери о своем возвращении? – не поворачивая головы, спросил он.

Петр Степанович чуть наклонился и, глядя через плечо Андрея на шумный вокзал, задумчивым голосом ответил:

– Знаешь, Андрей, я представляю нашу встречу с дочерью непременно дома. Я открою входную дверь своим ключом и тихонько войду. Танюша будет хлопотать по хозяйству на кухне, а я на цыпочках подкрадусь к ней, нежно обниму и ласково скажу: «Доченька, я вернулся». Она встрепенется, радостно вскрикнет и уронит из рук чашку или еще какой-нибудь бьющийся предмет. Чашка разлетится вдребезги, и она бросится обнимать меня.

– Здорово! – воскликнул Андрей и посмотрел на Соколова, который, пытаясь скрыть волнение, охватившее его при воспоминании о дочери, смущенно улыбнулся.

Вдруг раздался настойчивый стук, и тотчас дверь в купе с шумом открылась. На пороге стоял улыбающийся майор Валадзе, грузный черноволосый мужчина лет сорока.

– Вай-вай… дарагие мои друзья, – с сильным грузинским акцентом пропел Валадзе, – вот и пришло время расставаться. А жаль, честное слово, жаль! За время пути я привык к вам. Не говорю «прощайте», говорю «до свидания». Будете в Телави – непременно заходите. Улица Ленина, дом семь. Встречу, как самых желанных гостей, поскольку нет ничего крепче фронтовой дружбы. Нужна будет помощь – звоните, пишите, приезжайте. Валадзе сделает все возможное и невозможное, чтобы помочь.

– Вахтанг, а в Ленинграде у тебя родные живут? – спросил Андрей.

– Сестра. К ней еду в гости. Десять лет не виделись. Думаю, если и на этот раз не навещу, так кто знает, когда еще свидимся. Ну, до свидания, успехов вам, друзья, – майор сердечно пожал руку Петру Степановичу, затем Андрею.

– Будь счастлив, Вахтанг, – Петр Степанович лукаво подмигнул Валадзе.

– Буду, непременно буду. Мы не имеем права быть несчастливыми, после того как столько жизней за это положено, – майор поднял с пола маленький чемоданчик и, отдав честь, покинул купе.

В это время затрещал репродуктор, и раздался взволнованный голос комиссара Ленинграда, генерал-майора Расторгуева, который открыл торжественный митинг словами:

– Дорогие наши доблестные воины! Разрешите от всего сердца поздравить вас с возвращением на родную землю!

В ответ грянуло могучее «ура!» в честь Красной Армии и ее великого вождя Сталина.

– Пора, – сказал Петр Степанович, после того как митинг закончился и перрон почти опустел.

Он снял с верхней полки чемодан и помог Андрею подняться. Перекинув через плечо вещевой мешок и, опираясь на костыли, Андрей медленно вышел из купе вслед за Соколовым. Привокзальная площадь шумела и бурлила, как пчелиный улей. Октябрьский день на удивление выдался солнечным и ясным. Осень основательно вступила в свои права, облачив деревья и кусты в красочный багровый наряд. Светило солнце, которое уже почти не грело, но его яркие лучи веселым светом озаряли улицы и дома. В воздухе порхали запоздалые мошки и мотыльки. Природа словно последний раз раскрывала свои сокровища, прежде чем отдать все это во власть зимы. Подошел трамвай, и Петр Степанович с Андреем с трудом втиснулись в него. На одной из остановок маленькая щуплая старушка при виде Андрея, которого со всех сторон теснили люди, выходившие из трамвая, уступила ему место. Андрея мгновенно бросило в жар, и он смущенно стал отказываться занять освободившееся место. Но старушка была непреклонна.

– Сынок, – взволнованным голосом сказала она, – доставь старой женщине маленькую радость – присядь. Мне будет так приятно прижаться к твоему плечу.

Андрей уступил. Трамвай, дребезжа, с диким грохотом несся по городу. Петр Степанович с жадным упоением смотрел на родной Ленинград, который быстро мелькал перед его взором, и не мог наглядеться.

Сказочное творение Петра, город удивительный и неповторимый по своим архитектурным ансамблям и постройкам, город, красотой которого восхищались великие люди мира сего, возрождался из руин и становился еще краше. Всюду, куда ни бросишь взгляд, кипела работа. На Петроградской набережной бригада строителей, состоявшая в основном из молодых девушек, прокладывала городскую магистраль трубопровода, поврежденную в результате бомбежки еще в 1942 году. На Рузовской и Пушкинской улицах, в переулке Ильича и на Обводном канале трест «Ленгаз» восстанавливал газовую сеть. На Рыбинской улице возводили жилой дом на месте разрушенного старого. Люди, переполненные радостным оптимизмом, работали дружно и весело. Город жил, славно трудился и не менее славно отдыхал. Красочные плакаты, пестревшие по всему городу, гласили о приезде в Ленинград лауреата Сталинской премии Д. Д. Шостаковича, который исполнит партитуру недавно законченной им 9-й симфонии. Тут же еще один плакат – с изображением борзых собак. Любителей захватывающих зрелищ приглашали 25–27 октября на Лахтинские угодья, где водится болотная дичь и где общество собаководства будет проводить испытание собак. В испытаниях примут участие только чистокровные английские и ирландские сеттеры, сеттеры-гордон и спаниели.