— Ну и как это возможно? — ошеломленно спросил Игорь. — Оставить волчицу на поселении?

— Да нормально, не гладить и не дразнить только сучку, да и все. Видал я волкопсов, или собаковолков, там пятьдесят на пятьдесят — либо гениальные щенки, либо такие дурни, что глупее нашего мажора Жорика будут. И не гони, аборигены вона, не боятся, чего нам, а я предупрежу, чтобы держались подальше от волчицы, — советовал Рыгор.

— Дядька, ты хоть понимаешь, что в лагере семь десятков людей такие, или похожие, волки погрызли студентов, — задумчиво сказал Игорь и увидел такие просительные нотки в морде Рекса, что Солдата аж передернуло.

— Сам себе вона волчицу выбрал, а псу нельзя. Он Марту не хочет покрывать, ему воительницу подавай, ты тоже волчицу покрываешь. Смотрит на хозяина и пример берет, умная скотина, она и не на такое способна, — с улыбкой говорил Рыгор, наслаждаясь смущением Светы, которая покраснела и отвела взгляд, а сельский шутник так и старался почаще употреблять слово «порывать», вбивая гвозди в доску девичьей гордости.

— Так, Рыгор, харэ смущать мою волчицу, — с улыбкой сказал Игорь, которого так же немного забавляла реакция девушки, но если бы он не вмешался, то мог получить такой каприз от будущей жены, что лучше не допустить проблемы.

— Так, Рекс, жить придется вам у школы, определим место, волчице твоей пока не гулять по поселению. Не поймешь, придется выгнать. Ну, а за прокорм, службу станете нести, — научал пса Игорь.

— А тебе сегодня задача — обязательно покрыть меня, — шепнула зардевшаяся Света парню, но ушастый Рыгор услышал и в голос рассмеялся.

* * *

Лида пыталась угомонить свои эмоции, который были как в песне Наутилуса Помпилиуса, прослушанной ею тайком год назад: «Я пытался уйти от любви, я брал острую бритву, я правил…» Вот только править себя бритвой она бы никогда не стала, как бы ни было тяжело. А тяжесть в голове ломила, сердце ныло. Глаза, — да если бы кто всмотрелся в ее глаза, то понял сразу, что с девушкой не все в порядке.

Терять былой рассудок и получать нечто новое Лида стала еще до нападения волков и переноса в прошлое. Тогда, она совершила ряд таких ошибок, недопустимых проступков, что ее высокоморальное естество вошло в такой конфликт с тем, в какие ситуация она попала, что теперь в голове все чаще только какая-то каша и головокружение, сменяемое необычайной легкостью.

Сначала она, сама не понимая, что с ней происходило, стала цепляться, как легкодоступная девка, за Игоря, скорее образ, который себе нарисовала. Лида сама потащила парня в какие-то кусты и там делала такое, что никогда и ни с кем, и это при второй встрече. Но и это можно было перетерпеть, да и Солдат не стал бы болтать о случившемся, но ушлые студенты поймали их практически с поличным, а она еще так стонала, что не услышать в лагере звуки аморальщины было нельзя. Уже тогда Лида была готова провалиться под землю.

После девушка стала вести себя еще более неадекватно. Попытавшись залить свой стыд алкоголем и, как она себе нафантазировала, полную потерю авторитета, стала винить во всем случившемся Игоря. Ну не могла она, умница, отличница и активистка так вот слететь с катушек в крапиве и хвое, с комарами и полной антисанитарией в кустах. Нет, конечно, Игорь виноват, поэтому она его и прогнала, а уже изрядно пьяная решила назло этому выскочке пойти спать с Николаем. Она не любила вроде бы неплохого парня, преподававшего уже в университете, но он стал ее первым, да и Лида была уверена, что сможет затащить Колю в ЗАГС, но вот так, отдаться через несколько часов, как занималась любовью с другим… Она себя ненавидела.

Потом, как себя Лида не сдерживала, но постоянно подначивала Игоря, и старалась как-то ужалить своими колкостями и Свету, его новую пассию, но те также в карман за словом не лезли, а чаще просто и не реагировали на нападки, раздражая Лиду своим счастьем. Девушка не могла объяснить себе, насколько на ее психику повлияло нападение волков, смерть студентов, героическая гибель ее кумира — Анны Кондратьевны, перенос в прошлое, потом еще и смерть Николая — единственного плеча, пусть и трусливому, слабому, но ее плеча, к которому она могла прислониться и, ничего не объясняя, поплакать. Эти события уже были как в тумане уже начавшегося помутнения.

Лида работала, хорошо работала, она понимала, что должна работать, нельзя показывать свою слабость, иначе она вообще будет не нужна никому, или как другие девчонки-плаксы, которые ничего не умеют и в перерывах изнурительной работы украдкой плачут. Тем более, что был шанс, что либо Света, либо Игорь будут убиты во время сражения, больше Лида надеялась на смерть соперницы.

Теперь же комсомолка и материалистка с восторгом и внутренним трепетом взирала на то, как под монотонное, завораживающее пение подымается пятиметровый идол божка, имя которого Лида даже не помнила, но это состояние ей понравилась. К черту весь этот материализм, коммунизм и все прочее, вот она, сущность, воплощенная в дереве, которая перенесла ее в этот мир, и для нее теперь ее свое предназначение. Какое? Вот сущность и подскажет, но она не серая мышь, она не может быть никем.

* * *

Подходить по воде прямо к месту, где располагался временный лагерь разбойников Снора, было бы глупостью несусветной. Пришлось на повороте Днепра оставить драккар и вытаскивать его на пологий берег. Потом маскировать хотя бы ветками.

Оставлять больше трех человек на охране корабля было бы не рационально. Если получится, большим стечением обстоятельств, нарваться на какую-нибудь силу, обнаружившуюся на реке, то отбиться может быть сложно и вдесятером, а вот взять лагерь варягов половиной отряда с предполагаемым противником в больше двадцати рыл, это много крови, крови поселенцев.

Избежать же не то что погибших, но и трехсотых для Рога, который был условно командующий в этом мероприятии, было нельзя. Горыня же на совещании был настроен на потери, он не представлял, как можно добиться чистой победы, с ним были солидарны Вран и Бойко. Однако, Бушуй, неожиданно для всех аборигенов, так же приглашенный на разговор, принял сторону пришельцев из будущего — работать быстро, на рассвете и при малейшем серьезном сопротивлении уходить на подготовленные позиции.

Вот на сооружение этих позиций и было потрачено время минимум до часу ночи. Выставлена свето-шумовая граната на самом напрашивающимся участке отхода, быстро вырыты ямы и замаскированы. На большее времени не было, а шуметь в трех километрах от лагеря варягов, пусть ветер и был со стороны стоянки разбойников, было опрометчиво.

— Выходим, — скомандовал Рог, после того, как еще раз все повторили условные знаки, так как идти нужно было максимально бесшумно.

Хорошо сказать, но сложно сделать. Все хронопутешественники, за малым кроме Козака и, как ни странно, Большого, шли громко, цепляя, казалось все, что можно зацепить. Поэтому уже через километр такого движения, Вран и Бушуй ушли на метров двести вперед на разведку, а остальная группа сильно замедлилась, более осмотрительно, насколько помогала полная луна, ступая в сторону лагеря.

Пленники не обманули, вскоре Бушуй услышал звуки некого толи веселья, толи драки. Разведчики еще прошли немного вперед, но, как только стали проступать сквозь прибрежную растительность, в основном представленную ивами, проблески костров, остановились.

— Работаем по плану, — сказал Рогов, когда остальная группа догнала разведчиков.

— Рамено буетися польно борониться требо, — сделал последнюю попытку донести свое мнение Вран.

— Твою мать, даже я не понял… — сплюнул Большой, не проясняя слова почему «даже я», до сегодняшнего дня, мягко сказать, громила не проявлял лингвистических способностей.

— Быстро и открыто атаковать, — перевел Бушуй слова. Если Вран хуже всех усваивал язык пришлых людей, то Бушуй, будучи более коммуникабельным, уже неплохо говорил и почти правильно переводил многие слова.