Тишина.
– Оказия, извиняюсь… Значит, твой Кадкинс – либо какая-то очень важная личность, либо кассайдер, либо уголовник.
– Ни второе, ни третье.
– Надеюсь… В любом случае, мне, наверное, следовало бы собираться…
Не успел Уилфред договорить, как воздух всколыхнула ещё одна симфония (теперь, почти в прямом смысле) – гимн. В качестве гимна Верховное Единение с первых дней своего существования использует подаренную Художником композицию, которую любой мало-мальски образованный землянин сразу бы узнал, и с лёгкостью назвал бы её имя: "Ода к радости". А ещё любой мало-мальски образованный землянин обязательно бы упомянул, что ода эта написана на немецком языке. Никаких земных языков вигонцы не знают (и знать не могли и не могут, хотя используют преобразованные латиницу и кириллицу для транскрипции своих языков). То есть… Да, никто из них не понимает, о чём поётся в их собственном гимне. Впрочем, большинству и музыка, и вокал кажутся, по крайней мере, приятно звучащими – поэтому никто особенно не возникает по этому поводу.
Правда, кто бы что не говорил, а действительно приятно звучащей любая, даже самая совершенная, музыка становится только тогда, когда не взрывается сквозь почти кромешную тишину единым, "симфоническим ударом".
Нужно заметить, к тому же, что "даря" вигонцам эту композицию тысячи лет назад, Художник очень предусмотрительно отрезал её восходящее, напоминающее лесенку начало. Поэтому, стартовала она сразу же с этого громоздкого "Фрё-й-де шо-онер ги-ин-тер-фун-кен… ". Видимо, Художник (гад эдакий), за эти самые тысячи лет до настоящих событий, знал, что два инфантильных детектива однажды рано-рано утром не будут погружены на достаточную глубину сна, чтобы не испугаться…
– Господи, во что я вляпался… – пытался отдышаться Маркос.
– Как тебе сказать, гимн звучит каждое утро в одно и то же время – в 6:30. Все, извиняюсь, нормальные люди в это время спят, либо успевают уснуть… И не замечают. Вот, мы всю ночь не спали, так ещё, извиняюсь, и во времени запутались… Вот и… – тараторил Уилфред. Он не ожидал, что столь привычное явление его так напугает:
"– Это всё, извиняюсь, из-за стечения обстоятельств. Ночи страннее в моей жизни ещё не случалось. Так и этот ещё подскочил, как тут не…" – оправдывался он перед своей и без того истерзанной нервной системой.
Уилфред попытался включиться в свой обыденный утренний ритм. Как же громок оказался его когнитивный диссонанс, когда он понял, что обыденным этот ритм сегодня точно не станет. Во-первых, как ему проснуться, если он даже не спал? Можно ли ночное чаепитие считать завтраком? Да и не раздеваться же ему снова, чтобы выполнить хотя бы один утренний норматив! Однако, получилось умыться. Это радовало.
Уилфред наказал Маркосу сидеть в квартире и не высовываться.
Путь до здания Конгломерата сегодня утром тоже очень преобразился – Уилфред не поймал ни одного трамвая, поэтому, чтобы не опоздать, ему пришлось немного пробежаться…
День на работе не задался. Не задался хотя бы тем, что начался с внеочередного собрания директората. Впервые получилось так, что Уилфред залетел в зал последним, окропив лысины господ Зундерсона и Витирсона, директоров финансов и тяжёлой промышленности, каплями пота. Господин Волокита был самым молодым из конгломератских директоров – ему было всего лишь 65 (для сравнения, следующему по возрастанию было 123). Забавным являлось наблюдать, как ярко он, в своём солнечном костюме, контрастировал со всеми остальными, находящимися в аудитории.
Впрочем, был-таки в ней и ещё один человек, мало уступавший Уилфреду в оригинальности внешнего облика: бескультурно кудрявый, редко, когда бритый, всегда ходящий в красно-коричневом жилете в клеточку с, казалось, миллионом крошечных платиновых кнопок, не снимающий засаленных у переносицы и у бровей очков, не вынимающий сигареты изо рта, вечно наглаживающий своего ленивого жирного кота пресловутый господин Карц-Мурель Новачек. Тот самый. Кажется, о нём я что-то уже говорил.
Именно его речь на собрании, по большей части, и предопределила характер всего дальнейшего рабочего дня:
– Рад вас видеть, господа. Здравствуй, Веля… [откашлялся] Хочу начать вот с такого вопроса: когда мы видим человека успешнее нас, чего мы хотим?
Директора сначала переглянулись в тихой панике, потом организованно направили взгляд на господина Тилбурга, заправлявшего транспортом и в тот момент сидевшего напротив спасительно жёлтого коротышки. Тилбург понятным кивком головы вверх спросил спасительного жёлтого коротышку, мол "Чего ему опять от нас надо? Только пришли, никак не могли успеть накосячить!". Уилфред же воспользовался ещё одним своим уникальным умением – пожимать плечами так, чтобы это замечал только определённый круг людей.
Господин Новачек понял, что время, в которое, как он ожидал, директоры попытаются найти креативный ответ, плодов не принесло, и решил просто продолжить свою речь:
– Так вот, господа, [откашлялся] когда мы видим кого-то, более успешного, мы хотим его уничтожить. Как минимум… Я, например, пытался уничтожить господина Манейяка пять раз, и каждый из них претерпевал сокрушительнейший провал!
…
Поясню, господин Сайя Манейяк единым своим существованием мешал господину Новачеку стать самым богатым человеком Верховного Единения. Он занимал должность архиепископа кримсонского и председательствовал в Вопочинственном комитете – он призывал народ жить скромно и довольствоваться малым. Наверное, именно поэтому он безо всякого стыда грёб всю денежную массу к себе.
…
– Так вот… – продолжал Карц-Мурель, подходя к панорамному окну, – Так вот, господа, я и думаю… [откашлялся] Представим себе, что кто-то из вас по непонятнейшей, надуманной причине захочет уничтожить… – с сумасшедшим взглядом он кибернетически-медленно повернул голову в сторону собравшихся -… Меня! Захочет уничтожить меня?! Так тут и стараться не надо! Архиепископа с магнито-автоматами охраняют! А я?! – тут он вдруг автоматически изогнулся, вжал кончики пальцев в лоб и прошептал, так, будто только что до этого догадался: "Куда катимся!", а потом также автоматически вернулся к теме разговора – Сижу в этом кабинете, ничего не заперто – проходи, кто куда хочет, и с чем хочет! … [откашлялся] Значит так, с этого момента в режим предприятия вводятся дополнительные меры по обеспечению безопасности! Во-первых, сбросили на стол всё, о чём я думаю! Давайте-давайте!
Стол оказался завален электропистолетами, небольшими шокерами, молоточками, капсулами с сильнейшими деприваторами, кастетами, шприцами с водой из Ситины, ламинированными альбомами с фотографиями прелестных распутниц на пропитанных змеиным ядом страницах, отравленными фруктами и овощами, дешевыми микрофотоаппаратами, складными ножами, сверхзвуковыми дротиками и много чем ещё.
Господин Волокита не желал остаться неудел. Из бокового кармана он вынул 10 000 тэнций и тоже положил на стол.
– Вот, [откашлялся] единственный, кто меня понял правильно! – прокомментировал Новачек – А вы, господа, уберите этот мусор со стола! [откашлялся] Представить страшно, зачем вам всё это носите!
Директора суетливо расхватали всё обратно (Зундерсон и Витирсон чуть не подрались за ламинированный альбом).
– …Во-вторых, [откашлялся] назначаю должность внештатного вахтёра – он будет держать ключи для доступа в мой кабинет, и отдавать их по своему усмотрению. И эту должность займёт [драматически откашлялся] Вель-Ой-Уилфред! Как самый понятливый из присутствующих. Аплодисменты!
Директора спохватились и захлопали в ладоши. Уилфред, не успев осознать придавившего его счастья, захлопал тоже…
Весь день господин Волокита только и делал, что производил транзакции ключей то тому, то другому. А ключей было всего лишь три, поэтому ему приходилось запоминать, кому он отдал ключ в прошлый раз, и где владеющая им персона может находится:
"– Мне ключ к таракану!"
