«Ну, а сейчас дети, – воодушевленно говорила учительница, – я прочитаю вам единственное сочинение, за которое я, ни секунды не колеблясь, поставила уверенную и твердую пятерку! Оно должно стать для вас примером при подготовке к следующему экзамену. Было бы здорово, если бы все вы когда-нибудь научились писать так, как этот ваш одноклассник!».
Я поначалу не понимал, о ком идет речь, но по мере того, как Мария Дмитриевна читала сочинение, мое лицо заливалось густой краской – я с чувством большой неловкости признавал собственный текст. И вроде бы – гордиться надо такой похвалой, но мне почему-то казалось очень постыдным и нескромным быть лучше всех. Так уж мы были воспитаны тогда.
В классе начинали восхищенно шептаться и гадать, кому бы могло принадлежать столь роскошное повествование. Наконец, Мария Дмитриевна, закончив чтение, ласково обращалась ко мне: «Кто бы мог подумать, Олег, что такой отпетый хулиган, как ты, может так хорошо излагать свои мысли!». Она всегда была очень добра ко мне, но что самое ценное – в ее словах проглядывало много сермяжной правды.
Если бы в нашей школе кому-нибудь пришло в голову установить две доски: почета и позора, то я бы, почти наверняка, красовался на обеих! Учиться в Младшем корпусе мне нравилось не меньше, чем хулиганить. В те незабвенные времена я представлял собой некий симбиоз из книжного мальчика, обожающего гуманитарные предметы и маленького бандита, отвратительное поведение которого вызывало неподдельную тревогу у окружающих.
В конце концов, хулиган во мне, фигурально выражаясь, задушил отличника, но это было позже, а пока я чрезвычайно настойчиво пытался приобщиться к знаниям, выработанным до меня (и как я совершенно искренне полагал – для меня!) всем человечеством. С этой целью я буквально затерроризировал детдомовских педагогов. У меня было сотни тысяч «Почему?», и я желал получить ответы на все эти вопросы немедленно!
Люди постарше помнят, вероятно, что в советское время в кинотеатрах перед каждым показом художественного фильма на экране демонстрировали киножурнал «Хочу все знать!», который в легкой и доступной для усвоения форме рассказывал детям обо всем на свете. Вот и я хотел все знать (не ведая еще, что все знать – невозможно).
Меня интересовали, правда, все больше какие-то недетские вещи (про девочек я благоразумно старался не спрашивать). Например, откуда в голове появляются мысли? Кто их туда направляет? Дело в том, что в течение дня в мою бестолковку залетает огромное количество всевозможных идей, дум, замыслов и прожектов, которые наведя там знатный переполох, куда-то потом исчезают. Порой встречаются среди них и довольно занятные! Вот как бы тормознуть их там таким образом, чтобы как следует к ним приглядеться? Ведь если не сделать этого сразу – сбегут, заразы! Ищи-свищи потом ветра в поле!
Или отчего люди зевают и почему делают это одновременно, как бы заражаясь друг от друга зевотой? Этот вопрос волновал меня в детстве не по-детски! Но как я не напрягал свой маленький мозг, объяснить сего феномена не мог. А ведь зевота – это единственная вещь, которая, как зараза, передается от человека к человеку. Скажем, подними я сейчас руку или тряхни головой – никто повторять за мной этого жеста не будет. Даже если я улыбнусь, не каждый поспешит улыбнуться в ответ, хоть это и приятно. Но стоит мне зевнуть, как человек, увидевший это, тоже начинает, сладко позевывая, открывать свой рот. Чудны дела твои, господи!
Или что говорить инопланетянам, когда они захотят выйти со мной на контакт? Я помню, что еще в детском доме постоянно мучил нянечку каверзными вопросами о зеленых человечках, чем доводил несчастную женщину буквально до нервного потрясения! Теперь же, будучи школьником, я хотел доподлинно знать: станем ли мы когда-нибудь достаточно интересны братьям по разуму, чтобы они хотя бы покружили над нашими крышами на своих фантастических летательных аппаратах? Тема гуманоидов так и осталась с тех пор для меня не раскрытой, а с другой стороны – нахрена мы им вообще сдались? Как верно, уже в наше время, заметил какой-то остряк: «Люди, которые хотят выиграть «Мерседес» за лайк, вы понимаете, что это из-за вас инопланетяне не хотят с нами разговаривать?».
Я даже интересовался у взрослых, когда же, наконец, начнется ядерная война, о которой нам все уши прожужжала советская пропаганда. Чуть ли не каждый год нас учили, как действовать при атомном взрыве, куда следует бежать всем классом, чтобы надежно спрятаться от радиации, и я с нетерпением ждал подходящего случая, который бы позволил нам применить все эти знания на практике. Кроме того, мне страсть как хотелось увидеть конец света – ради такого феерического зрелища можно было (как несмышленому обалдую тогда казалось) и помучиться немного.
Одним словом, я так сильно заебал интернатских педагогов своими вопросами, что им не оставалось иногда ничего другого, как жестким подзатыльником отправить меня в глубокий нокаут, после чего я на некоторое время переставал докучать людям откровенными глупостями. Но вскоре моя неуемная любознательность опять брала вверх, и я появлялся перед ними с новыми: «Как?», «Что?», «Где?», «Откуда?», «Когда?» и «Почему?».
Да уж, если бы мы и во взрослом возрасте сохранили такое же сногсшибательное любопытство, каким обладали в детстве – цены бы нам не было! Но мы, по справедливому выражению Пушкина со временем становимся «ленивыми и нелюбопытными», а потом еще удивляемся: и чего это у нас жизнь такая скучная и неинтересная? Да потому и скучная, что мы сами перестали ею интересоваться…
Глава 16
В жизни всегда есть место подвигу
Максим Горький, писатель
Признаюсь честно, я долго не мог привыкнуть к удивительному мягкосердечию нашей новой воспитательницы Ларисы Валерьевны – мне казалось, что она лишь притворяется хорошей, но вскоре, как и многие интернатские педагоги, покажет свою темную сторону и тогда уж всем нам будет несдобровать! Но она продолжала, как старая благодушная бабушка, вязать на быстро мелькающих спицах свой нескончаемый шарф и водить нас по воскресениям в кинотеатр «Родина», смотреть добрые детские фильмы.
Вы не представляете, какой огромной, просто ни с чем не сравнимой радостью являлись для нас, не очень-то избалованных развлечениями детдомовцев, эти походы в кино! В один из выходных дней, сразу после завтрака, одевшись в самую нарядную свою одежду (как сейчас помню – это были рубашки в кленовый листочек и синие штанишки) мы выходили в город. Прохожие удивленно взирали на нашу процессию – не часто, видать, им приходилось видеть два десятка маленьких лысых карапузов в совершенно одинаковой одежде, строем шагающих куда-то вдаль.
Несколько километров до вожделенного кинотеатра мы всегда топали пешком, экономя таким нехитрым способом интернату деньги на проезде в автобусе, но никто из нас даже не помышлял жаловаться на усталость. За возможность погрузиться в чудесное таинство кино мы были готовы всю Москву обойти несколько раз по кругу!
Добравшись, наконец, до места назначения, мы некоторое время сиротливо (вот уж точное слово) ожидали на улице, пока Лариса Валерьевна о чем-то возмущенно спорила с контролерами на входе. До нашего слуха доносилось: «Ну, как вы не понимаете, товарищи?! Это же государственные дети! Неужели «Родина» хотя бы на полтора часа не заключит их в свои объятья? Имейте в виду, что детдомовцы имеют полное право посещать утренние киносеансы за казенный счет!».
Через какое-то время, немного попрепиравшись для проформы, билетерши все-таки пускали нас в кинотеатр, предварительно пересчитав по головам. Радостно галдя, мы чуть ли не бегом устремлялись в зал, где уже плавно и медленно гаснул свет, включалось стрекотание проектора и начиналось самое настоящее, всамделишное волшебство!
Современному человеку, имеющему возможность в любую секунду посмотреть какой угодно фильм в гаджете, довольно сложно вообразить себе, с каким невероятным, почти религиозным благоговением мы следили за всем происходящим на большом экране. Это было ощущение сродни космическому! Все реальное и обыденное просто переставало для нас существовать! Благодаря искусству кино, мы словно перемещались в какой-то другой, отличный от нашего, мир!