По приезду шефов нас всем скопом загоняли на сцену в актовом зале школы и заставляли участвовать в специально разыгрываемом для таких случаев спектакле. Сначала слово брала Раиса Борисовна, которую прямо-таки распирало от желания пустить пыль в глаза приехавшим гостям. «Мы очень благодарны нашим дорогим и любимым шефам за то, что они, невзирая на всю свою занятость, не забывают про разбитые детские сердца, которые мы, советские педагоги, здесь каждодневно врачуем! Так давайте же делать это вместе, чтобы ни один маленький сиротка не остался без любви, которую каждый из нас, так сказать, в состоянии ему подарить!» – извивалась ужом Раиса Борисовна. «Вот чешет, падла!» – со смешанным чувством гадливости и удивления думал я. Меня уже тогда, в раннем детстве, поражали люди, умеющие примерять на себя по сто одежек и вешать лапшу на уши окружающим.

В это время шефы испуганно и виновато жались друг к дружке в зале – ведь любви к нам, о которой так увлеченно вещала хитро сделанная воспиталка, у них еще не было, а некое подобие соболезнования, судя по глазам, уже присутствовало. Они смотрели на нас, как на неведомых, диковинных зверюшек, и совершенно не понимали, как им надлежит вести себя дальше. По окончанию своего выступления Раиса Борисовна подавала нам условный сигнал, и мы довольно бодренько, с чувством, с толком, с расстановкой затягивали выученную накануне песню:

После этих куплетов на глазах у многих шефов появлялись непрошенные слезы – они смахивали их платочками и с жалостью взирали на нас, вероятно, подумывая уже об усыновлении. А мы, тем временем, продолжали добивать их своими писклявыми голосами:

На этих словах шефы рыдали уже так, что мне становилось за них страшно! Я вообще не любил никому рассказывать, что у меня нет матери, потому что видел, как тяжело обычно взрослые воспринимают подобного рода информацию. Они начинают краснеть от волнения, ерзать на месте и даже плакать, что меня всегда очень смущало. Дабы не доставлять им такого неудобства и не причинять излишних страданий, я всегда скрывал факт своего сиротства и совершенно не понимал, зачем Раиса Борисовна так нагло эксплуатирует эту тему? Но Фрекен Бок прекрасно знала, что делала – ей важно было вместе со слезами выжать у шефов как можно больше сладостей, до которых она была большая охотница.

Одним словом, пока шефы горько ревели навзрыд, наша воспиталка буквально сияла от счастья! Будучи, как уже было сказано, неисправимой сладкоежкой, Раиса Борисовна предвкушала роскошное праздничное чаепитие с невиданным в детском доме тортом и конфетами, которые она («Вы что, с ума сошли? Им же нельзя так много сладкого!») положит затем под замок в своей коморке и, конечно же, схомячит в одно рыло. Ну и черт с ней – пусть хоть обожрется шефскими подарками, если ей так хочется!

Я же и в самом деле не видел никакой трагедии в том, что очутился в интернате. Такова значит моя планида – с самого рождения остаться без семьи. А разве могло быть иначе? Скорее всего – нет, если именно так все и вышло. По крайней мере, сие от меня уж точно не зависело. Может быть, даже как раз таким и был план относительно моей жизни, продиктованный тем, кто мне ее подарил. Так что здесь – без обид!

Ничего хорошего в детском доме, разумеется, нет, но и сильно расстраиваться по этому поводу совершенно не стоит. Кому-то повезло и того меньше, а уж мне и вовсе грех жаловаться. Руки-ноги есть, голова тоже вроде на месте – короче говоря, жить можно! И даже нужно! Так думал я, маленький неисправимый оптимист, всегда старавшийся даже в ужасном обязательно найти что-нибудь прекрасное.

Я вообще тогда на полном серьезе верил в добро и считал всех людей хорошими от природы! Просто добрыми быть то ли скучно, то ли неинтересно, вот они и натягивают на себя злые маски, а потом забывают, что когда-то были другими. И живут в соответствии со случайно напяленным, но глубоко чуждым им образом. А всего-то и нужно, что почаще напоминать людям об их подлинной внутренней красоте! Чтобы они этого никогда не забывали!

«Почему некоторым так нравится делать гадости, – недоумевал я, – ведь в этом нет никакого удовольствия». Всякий раз, когда я злился на кого-то или пытался обмануть, мне становилось просто физически плохо! Я буквально заболевал и не находил себе места! Отчего же мы постоянно впадаем в это противоестественное для нас состояние? Зачем фактически травим себя дурными помыслами и поступками?! Неужели нельзя быть хорошими? Добрыми, душевными, любящими! Ведь это так легко, казалось бы. И невероятно приятно, кстати!

Да, я делаю добро не потому, что «так надо» или «так принято», а потому что это доставляет мне ни с чем не сравнимое удовольствие! Даря положительные эмоции окружающим, я и сам расцветаю от их светлых улыбок! Человеку ведь, в сущности, очень мало надо – чтобы он любил, и его любили. Представляете, каким потрясающим образом изменится наша жизнь, когда мы начнем видеть друг в друге не просто людей, а родственные нам души?! Это же какое счастливое время для всех настанет! Но что-то я совсем размечтался тут с вами, друзья. Надо, пожалуй, заканчивать «парить на воздусях» и предаваться наивным фантазиям…

Как же мы любили футбол – я просто не могу передать вам это словами! Театралы так не любят свой театр, как мы боготворили эту невероятную игру! Все нам в ней казалось фантастически привлекательным и захватывающим! После уроков мы, в нарушение всех самых страшных запретов, вылетали бурлящей от восторга гурьбой на гаревый пятачок перед интернатом и начинали самозабвенно пинать ногами полусдувшийся резиновый мячик.

Помню, что от каждого удара по мячу на нем образовывалась уродливая выпуклость, сильно замедлявшая его движение по земле, но за неимением лучшего, мы были рады и такому спортивному снаряду. Когда же нам случалось разжиться настоящим кожаным мячом, счастью нашему не было предела! Грязные, чумазые, в своих рваных кедах – мы бились за него чуть ли не до потери сознания и нашей самоотверженности могли бы позавидовать даже солдаты на поле боя!

Ведь футбол – это не только бескомпромиссные сражения на маленьких дворовых площадках и больших стадионах, но и совершенно феерические по накалу эмоции, которые дарит нам эта великая игра! Когда страсти повсюду буквально кипят, а безудержное ликование одних идет рука об руку с пронзительным отчаянием других! И если какие-то болельщики сегодня искренне веселятся и радуются, то будьте уверены, что где-то рядом с ними кто-то жалобно сетует на неудачу и плачет. Одним словом, это игра, где вчерашнее абсолютное, казалось бы, счастье может легко превратиться в настоящую трагедию и драму! Уж не за эту ли яркую палитру всевозможных чувств и душевных потрясений мы так любим Его Величество – Футбол?!