Короче говоря, маленький Леха был из тех людей, кому скажешь слово, а в ответ получишь десять! Но за его футбольный дар я готов был простить ему даже это его постоянное желание препираться, возражать и спорить. Потому что настоящий, подлинный талант искупает все. Тем более, что с возрастом этот его недостаток превратился в немалое достоинство – умение критически смотреть на многие вещи и убежденно отстаивать свои принципы. И здесь уже неважно, насколько они верны или ошибочны. Главное, что они у Алексея есть.
Глава 11
Взвейтесь кострами синие ночи,
мы пионеры, дети рабочих!
Из гимна советской пионерии, на слова Александра Жарова
Где-то в конце мая Раиса Борисовна притащила в класс огромный мешок, набитый старыми, рваными штанами, заношенными рубашками с оторванными пуговицами и прохудившимися донельзя шортами – в общем, всем тем, что осталось от предыдущих поколений детдомовцев – и, вывалив все это «добро» на парты, презрительно буркнула: «Зашивайте! Будет что напялить на себя в пионерском лагере!». Так я узнал, что нас отправляют в советский рай, о котором, конечно же, был много наслышан.
Три дня мы не отрывались от работы, но, в конце концов, исколов до крови все пальцы иголками, перешили эту огромную кучу ветхого тряпья, придав ему абсолютно сюрреалистический вид! Его не то, что надевать – показывать было страшно и, тем не менее, на свою первую линейку в пионерском лагере мы отправились именно в этих жутких обносках, вызвав самый настоящий переполох среди вожатых! Они потом для нас полсмены одежду собирали, чтобы нам было в чем ходить!
Но это случилось чуть позже, а пока мы складывали интернатское приданное в специально пошитые из полосатых матрасов вещмешки на резинках. Видок у нас был тот еще! Представьте себе маленьких, стриженных наголо детдомовцев, в криво зашитых и топорщащихся вещах, с какими-то непонятными матрасами вместо чемоданов, на которых вдобавок еще были нашиты специальные блямбы, повествующие о том, что носильщики сих уродливых мешков являются воспитанниками интерната (как будто это и так не видно!).
Наверное, делалось это для того, чтобы ни у кого не возникло искушения стибрить сиротские вещи, годившиеся, разве что, на половые тряпки. Кстати, я при первой же возможности срезал это клеймо – мне не хотелось, чтобы на меня все показывали пальцем и говорили: «Приютская вошь, куда ползешь?!».
Но тот прекрасный день, когда я впервые отправился в самый настоящий пионерский лагерь, мне запомнился на всю оставшуюся жизнь. Рано поутру я проснулся от чувства невероятного, совершенно беспредельного счастья, которое может быть, наверное, только в детстве! Из радиодинамика, висящего на стене, доносились слова бодрящей и заряжающей праздничным настроением песни: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская земля. Холодок бежит за ворот, шум на улицах сильней. С добрым утром, милый город, – сердце Родины моей!».
Мое сердце сладко замирало в предвкушении какой-то особенной, еще не испытанной мною радости, и я буквально трепетал, нетерпеливо ожидая, когда же нас уже загрузят в автобусы и повезут навстречу, вполне заслуженному нами, блаженству!
Я вышел из здания интерната – теплый июньский ветерок ласково обдувал мое расплывшееся в улыбке лицо, щекоча ноздри запахом буйно разросшейся листвы, в которой утопал наш «сиротник». И, закончившийся накануне, учебный год, и предстоящее расставание с Раисой Борисовной (век бы ее не видать!), и прекрасная летняя погода, обещавшая, как минимум, несколько месяцев сплошного мальчишеского удовольствия – все это окрыляло меня необычайно!
Поэтому, когда нас, троих детдомовских пацанов доставили, наконец, в лагерь (а больше, чем по трое сирот в один пионерский лагерь старались не отправлять, чтобы они не разнесли его по кирпичику к чертям собачьим), я посчитал себя счастливейшим из людей! Не уверен, правда, что тоже самое думали о себе наши вожатые – уж они-то хорошо представляли, каких опаснейших террористов к ним закинули.
Все дело в том, что почти во всех лагерях (а у меня их было, в общей сложности, не менее десятка) интернатские ребята являлись, что называется, «душой дурного общества» и заводилами самых рискованных предприятий. Например, я не припомню лагеря, из которого бы меня не хотели выгнать! Но, забегая вперед, скажу, что это было не так-то просто сделать, поскольку летом в интернате шел ремонт, и «база отказников не принимала». Поэтому вожатым приходилось, стиснув зубы, терпеть наши выкрутасы, а мы этим вовсю пользовались.
Первое, что мы делали по приезду в любой пионерский лагерь – это бежали осматривать его территорию. Нам нужно было залезть в каждый грязный и вонючий подвал, взобраться на любую, самую высокую и отвесную крышу, чтобы иметь представление, где можно схорониться от вожатых и откуда удобнее всего совершать бандитские набеги на пионерское имущество.
Надо заметить, что детские лагеря в советское время, в отличие от лагерей для заключенных, старались размещать в красивых и живописных местах, чтобы обязательно рядом был лес и по возможности речка. Тоже самое можно сказать и о бытовых условиях. «Все лучшее – детям!» – провозглашалось тогда в стране Советов. Так что, по своей благоустроенности пионерские корпуса были на порядок круче, чем наше интернатское общежитие – жить в них было одно удовольствие!
Разумеется, в лагерях мы всегда старались скрыть, откуда приехали. Так было спокойнее. Не раздавалось вслед этого презрительного фырканья: «Вон, детдомовские идут!», а значит, не было необходимости избивать распоясавшихся обидчиков. Но иногда вожатые лезли со своей идиотской благотворительностью туда, куда их не просили!
Помню, как одна такая дура на собрании отряда заявила: «Дети, давайте знакомиться! Это Олег – он из детского дома. У него нет родителей, но наше государство взяло на себя труд заботиться о таких сиротах. Прошу любить и жаловать!». Я чуть не поперхнулся от этих слов. Все смотрели на меня, как на инопланетянина, который только что свалился с Луны прямо им под ноги. Вроде какой-то странный «хрен с горы», но и бросить все-таки не по-человечески.
«У тебя что, нет родителей?! А как же ты родился?!» – допытывались у меня маленькие имбецилы. «Да нет, она вам все наврала, а вы ей зачем-то поверили!» – мрачно отвечал я не в меру любопытным спиногрызам, но после собрания отправился прямиком в вожатскую. «Вы нахуя всем рассказываете, что я из детского дома?!» – выпалил я с порога этой глупехе. Она в ужасе вытаращила на меня изумленные глаза: «Мальчик, ты что, ругаешься матом?!». «С вами, блядь, не то, что матом, проклятьями заговоришь!» – не унимался я. «Так ведь у тебя самого на мешке твоем это написано!». «Мало ли, что там написано! Я сегодня же эту отпорю!».
В тот раз мне удалось пресечь на корню провокационные разговоры, но подобные ситуации, к сожалению, происходили нередко. И связано это было, как правило, с т. н. «родительскими днями», когда в пионерский лагерь приезжали озабоченные родители подкормить своих исхудавших чад (им все время казалось, что тех держат на голодном пайке). Как взбалмошные курицы кудахтали они над своими непоседливыми цыплятами, буквально закармливая их привезенной ради такого случая домашней снедью.
Разбредясь по лагерю и оккупировав все свободные лавочки и беседки, родственники выгребали из сумок целые батареи всевозможных банок-склянок, залежи пакетов и свертков, которые тут же открывались, выпивались и поедались ненасытной пионерией самым беспощадным и варварским образом! Мне было тяжело смотреть на это совершенно разнузданное и ничем не оправданное чревоугодие, и я уходил обычно в какой-нибудь укромный уголок лагеря, чтобы наедине с собой подумать о чем-то более возвышенном, нежели о еде. Однако, не тут-то было.
«Внимание, внимание! – прорезался вдруг на всю округу скрипучий голос лагерного радио – воспитанникам школы-интерната Сукаченко Олегу, Зарудину Андрею и его брату Алексею срочно подойти в пионерскую комнату – вам пришла посылка». Матерясь и чертыхаясь от очередного разглашения нашей тайны, мы потащились к главной пионер вожатой лагеря, которая вручила нам маленький фанерный ящичек, присланный из детдома. Тут же, при ней открываем нежданную посылку и о, бляди, что мы видим?! Вся она набита очерствевшими сухарями из белого и черного хлеба, посыпанными солью! От стыда мы готовы были провалиться сквозь землю!..