Хорошо помню нашу первую драку, инициатором которой, как и всех последующих, впрочем, являлся Косой. Не успел я зайти вечером в палату, как тут же услышал его противный гнусавый голос: «Эй ты, новенький! Ну-ка, подь сюда!». Смотрю, какой-то долговязый хмырь вальяжно разлегся на кровати и что-то нагло гундосит в мою сторону. Ну, я ему, значится, и отвечаю: «А у тебя что, ноги отнимутся самому подойти?». В палате сразу стало тихо, и все ее обитатели заинтересованно уставились на меня – что же будет дальше? Ведь так с Косым еще никто не разговаривал!
Этот чудик и сам понял, что столь дерзким ответом я поставил под сомнение весь его авторитет среди школоты, и надо как-то реагировать на вызов. Он вскочил с кровати и развязанной походочкой подошел ко мне. «А ты чего такой борзой? Давно пизды не получал?!». Я отступил на пару шагов и сжал кулаки: «А она у тебя есть, что ты мне ее предлагаешь?». Косой аж присвистнул от такой наглости: «Ребза, да этот новенький, по ходу, охуел!». После этих слов он, сделав вид, что отворачивается, резко ударил меня кулаком в лицо. Не привыкший подолгу оставаться в долгу, я тут же ответил ему тем же – началась знатная молотилка!
Через несколько минут, вдоволь намахавшись кулаками, мы уже стояли окровавленные друг напротив друга, свесив на плечи языки от усталости. Осознав, что не может победить меня в честном бою, Косой принялся кричать мне угрожающе: «Учти, я психованный и за себя не отвечаю!». Но в ответ на это запоздалое признание мне осталось лишь рассмеяться ему в лицо: нашел, кого пугать – я и сам не так давно вернулся из психушки.
С тех пор Косой страшно возненавидел меня и пытался при каждом удобном случае задеть либо словом, либо кулаком. Но я всегда давал ему жесткой сдачи, которая чрезвычайно его выбешивала! Ни с кем в интернате я не дрался так часто, как с Кособрюхом, но ему все было мало – чуть ли не ежедневно он продолжал нарываться на конфликты.
Искренне удивляясь идиотской настойчивости Косого, я не мог, вместе с тем, не задаваться вопросом: «А почему он, собственно, так бесился?». Скорее всего, дело в том, что я своим хладнокровным, но неотвратимым возмездием подрывал его хулиганский вес в классе, мешал наслаждаться безусловным лидерством и он делал все, чтобы убрать в моем лице эту досадную помеху.
Кроме того, многократно остававшийся на второй год, Косой высокомерно считал нас всех «мелюзгой», не заслуживающей уважения, и вдруг какой-то молокосос, на несколько лет его младше, начинает очень болезненно отбрыкиваться, да все норовит по лицу попасть – тут было от чего прийти в негодование!
Однажды Косой, подустав, вероятно, разбираться со мной своими руками, решил сделать это с помощью чужих. По его задумке, в одну из ночей ребята должны были устроить мне темную и хорошенько отметелить всей толпой! В качестве же предлога к избиению Косой не нашел ничего лучшего, как обвинить меня в том, что я «болею за коней», в то время, как «обязан поддерживать мясо»…
Дело в том, что тогда в интернате были очень сильны фанатские настроения и детдомовцы делились на тех, кто симпатизировал футбольному клубу ЦСКА и тех, кто «топил» за СПАРТАК. Было еще ДИНАМО, конечно, но большой популярностью «мусора» у нас не пользовались. Я же еще с первого класса, под влиянием моего друга Лехи Акимова, болел за армейцев, и вот это Кособрюх поставил мне в вину!
В общем, искусно натравленные Косым долбоебы (это же надо еще умудриться придумать такую дурацкую причину для избиения) с истошными воплями: «Темную ему!», набросились на вашего любимого автора. «Идиоты!» – закричал я им, – Темная – это когда одеяло на голову, чтоб никто не видел, а я вас всех запомнил и урою по одному!». Драчуны в нерешительности остановились – получать в рожу по отдельности никто из них не хотел. Но тут снова вмешался Косой, который со словами: «Бей Головастого!», повел своих шибздиков в атаку.
Надо отдать мне должное – я сражался, как лев, и отправил на боковую (чтобы не соврать) по меньшей мере, пару человек! Но, как говорится, один в поле не воин. Против десятка пусть даже и маленьких, но вполне себе злобных отморозков, не попрешь. Тем более, когда один из них подкрадывается к тебе сзади и бьет со всей дури стулом по голове.
Стул, разумеется, сразу же разломался, не причинив мне никакого вреда, но наша чересчур впечатлительная воспитательница посчитала своим долгом отвести меня в интернатскую медсанчасть. Я отказывался туда идти, считая полученные в драке травмы безобидными царапинами – Лариса Валерьевна настаивала. «Ты понимаешь, что у тебя может быть сотрясение мозга?!» – озабоченно восклицала она.
В конце концов, ей удалось меня уговорить, и я нехотя поплелся к школьной врачихе. Та, увидев мою окровавленную голову, встревожилась не на шутку: «Что с тобой случилось, мальчик?!». «Воспитательница говорит, что это – землетрясение мозга», – ответил я, как водится, все перепутав. И долго еще после этого не мог понять, почему все взрослые так заразительно смеются. Наверное, они решили, что мне и вправду «встряхнули лампочку».
Честно признаться, я не любил драться, хотя мне и приходилось в интернате частенько это делать. Я был не из тех, кому нравится избивать людей, еще меньше я хотел сам получать по башке, но от опасности, при любом раскладе, никогда не бегал, хорошо усвоив завет мудрой черепахи Тортиллы, который она дала Буратино: «Драться надо – так дерись!». Вот я и дрался, тем более что в детдоме постоянно возникали ситуации, когда нужно было проявлять характер (если он есть) и защищать себя с помощью кулаков в случае необходимости.
В драке я был несколько медлителен, но стоек. Пролить свою и чужую кровь не боялся. Кроме того, меня отличала довольно жесткая манера ведения боя, неплохая выносливость и, в общем-то, при всей моей легковоспламеняющейся вспыльчивости – присущее любому нормальному человеку великодушие. Лежачих и побежденных я ногами не добивал, наоборот, протягивал руку, помогая подняться. Короче говоря, замечу без ложной скромности, что очень скоро с моими кулаками я заставил в классе считаться всех, в том числе и Кособрюха.
Но давайте уже поговорим и о хорошем. Например, о дружбе. Как она вообще возникает между людьми, тем более, такими маленькими, какими мы были когда-то? Наверное, у нас, как и у всех, появлялась какая-то взаимная симпатия друг к другу, основанная на схожести характеров, ведь подобное тянется к подобному! А порой случалось, что дружба до состояния «не разлей вода» наступала после серьезного конфликта и даже драки.
Скажу больше – иногда бывает полезно хорошенько начистить табло своему товарищу, дабы убедиться в том, что он достоин стать твоим другом! Нечто подобное произошло у нас и с Максом Чудаковым, по кличке Чудак. Поначалу, как это часто бывает у детей, мы умудрились сильно поссориться из-за какой-то чепухи, и сошлись в нешуточной рукопашной! Но, несмотря на победу, мне хватило ума оценить достойное поведение своего противника.
Будучи от природы невысокого роста, Максим не зассал выйти со мной один на один и очень упорно сопротивлялся, доставив мне немало проблем. Я всегда ценил в людях смелость, и такая безрассудная отвага сразу расположила меня к Чудаку. В этом маленьком сорванце чувствовался настоящий бойцовский характер! Кроме того, он не заискивал и не унижался перед Косым, вел себя независимо и ершисто – то есть, исповедовал те же самые принципы, что и я. В довершение всего, как выяснилось, Макс приехал в интернат из одного со мной детского дома, куда его поместили после трагической смерти его мамы. Понятно, что мы не могли с ним не подружиться!
Еще одним человеком, с которым я весьма близко сошелся в интернате, был Сергей Покровский, или Покров, как мы его называли. Незадолго до этого, мальчишку забрали у матери, лишенной за пьянство родительских прав, и заточили в наш «сиротник». Казалось бы – трагедия, от которой он еще долго не сможет оправиться. Но удивительное дело: благодаря своему легкому и веселому нраву, Серега очень органично вписался в наш коллектив, как будто с самого рождения рос среди детдомовцев.
