– Наверное. – Мне было не очень приятно слышать о таких ограничениях. – А почему леди Джейн?

– Это твое прозвище, – Эбернети откинулся в кресле и сцепил руки на коленях. – Обусловлено акцентом. И манерами. Ты не только отлично держишься сама, но и других держишь в рамках. Иногда кажется, будто ты только от стола королевы. Если бы Черчилль был леди, он бы говорил как ты. Это настораживает. Однако это еще не все.

Он начал раскачиваться в кресле, подбирая слова.

– Когда ты говоришь… создается впечатление, что ты знаешь, что тебе все удастся. Если же не удастся – то и это учтено, ты знаешь причину неудачи. Кто тебя научил?

– Война. – Он забавно описал, и я не сдержала улыбки.

– Корея?

– Нет. Сороковые. Я была медсестрой во Франции во Вторую мировую. Тамошние сестры-хозяйки могли превратить интернов и санитаров в жалкую желеобразную массу – и это одним взглядом.

Полезное умение. Без лишних слов помогает указать людям их место. В том числе тем, кто имеет положение и связи. Так что куда там интернам больницы в Бостоне! Эти так, мелкая сошка.

Джо молча согласился.

– Верно. А мне помогал Уолтер Кронкайт.

– Уолтер Кронкайт?

Я не верила своим ушам.

Эбернети улыбнулся. Я увидела его золотой зуб.

– Да, он. Притом бесплатно и каждый вечер. Радио или телевизор. Мама хотела, чтобы я был проповедником, ну, я и потакал ей. – Он опечалился. – Но если бы я и правда говорил как он, худо бы мне пришлось. Навряд ли бы я поступил сюда. И вообще куда-нибудь.

Я заинтересовалась жизнью Джо Эбернети.

– А как отреагировала мама, когда ты поступил сюда?

Джо продолжал улыбаться.

– Честно говоря, она не сказала толком. Помолчала, повздыхала и сказала, что теперь у нее хотя бы будет дешевая мазь от ломоты в костях.

Я вспомнила свое и улыбнулась.

– Мой муж тоже не прыгал от восторга, когда я сказала, что буду врачом. Уставился, тоже помолчал и сказал, что если мне настолько скучно, то можно помогать писать письма старикам из богадельни.

Джо расхохотался. Его глаза, похожие на ириски, карие с золотым отливом, тоже смеялись.

– Ну да, ну да, переживания родных, забота близких! Эти точно знают, чего ты хочешь и на что способен. «Девочка моя, оставь эти глупости! Задача женщины – вить гнездышко и растить детей. Ты ведь хочешь деток, не так ли» – Эбернети отлично справился с этой маленькой пародией. – Забудь, они скоро отстанут. – Он коснулся моей руки. – Многие считали, что я прирожденный уборщик и должен мыть туалеты. Мне стоило больших усилий отстоять свой выбор. – И они умолкли.

Пришедшая санитарка сказала, что прооперированный мною мальчик пришел в себя. Мне пришлось уйти, но наша дружба, так неожиданно начавшись на сорок второй странице, продолжилась. Кажется, только Джо Эбернети понимал и принимал то, что я делала. Он стал лучшим моим другом.

Рельефные буквы на обложке книги были гладкими и приятными на ощупь. Я еще немного посидела с книгой в руках, так и не открыв ее, а потом снова спрятала. Неохота читать.

Из иллюминатора открывался вид на облака, залитые лунным светом. Они отделяли нас от земли, от ее суеты и хлопот. Там, где были мы, было тихо, спокойно и очень красиво, даже величественно.

Казалось, словно я не могу пошевелиться. Меня будто подвесили, лишили всего, оставили одну. Все заполнил «белый шум». Он был в окружающем безмолвии, в спокойном жужжании кондиционера и в прохладе, нагоняемой им, в шагах стюардессы, заглушаемых ковром, и даже пыхтение той грузной дамы тоже было его частью. Однако мы покрывали сотни миль, приближая конец полета. Но только ли полета?

Мои глаза закрылись. Роджер и Бри ищут Джейми в Шотландии. Джо и больница ждут меня в Бостоне. Как быть с Джейми? После, после, я решу после. Потом.

Прядь волос коснулась моей щеки, будто лаская меня. Это ветер, конечно. Показалось. Но показалось и то, что пахнет уже не спертым дыханием, духами и сигаретным дымом, а шерстью и вереском.

Слава богу – я на Фэйри-стрит! Это мой дом. С Фрэнком и Брианной мы прожили здесь около двадцати лет. Да, давненько меня не было: лето, как и всегда в Бостоне, было жарким, вот уже полтора месяца, с августа, стояла сушь, и клумба с азалиями почти вся выгорела. Казалось, даже от опавших листьев исходил жар.

Оставив сумки у входа, я включила шланг, похожий на резиновую змею с изумрудной спинкой. Она нежилась на солнышке довольно долго и вобрала в себя столько тепла, что я обожглась.

Пришлось брать шланг как настоящую змею – то одной, то другой рукой. Зажурчала вода, и похолодевшая резина стала быстро терять схожесть с пресмыкающимся, вернувшись к своей обыденной жизни.

Кстати говоря, азалии мне никогда не нравились. Без клумбы было бы лучше, но я не стала их вырывать: мне хотелось, чтобы дом выглядел как при жизни Фрэнка. Брианна была признательна, ведь Фрэнк умер, когда она только поступила в университет, и для нее было бы нелегко видеть, что после гибели отца все меняется. В сущности, именно благодаря дочери в доме ничего не изменилось, ведь мне было все равно, выглядит он так или как-то иначе.

– Напились?

Азалии протестующе затрясли мокрыми листьями. Я выключила шланг.

– На сегодня все. Теперь моя очередь купаться.

Вода лилась в ванну подобно Ниагарскому водопаду. Пена образовывала приятно пахнущие облачка. Будет горячо – воздух наполнился паром.

Я закрыла кран, но осталась сидеть на краю ванны. Из всех звуков в доме был слышен только слабый треск пенных пузырьков. Будто грохот далеких битв. Я вновь вполне сознательно проверяю себя, как тогда в Инвернессе, только тогда меня качал экспресс «Летучий шотландец».

Поездом до Эдинбурга, самолетом в Бостон, из аэропорта на такси. Быстрота и удобство – вот преимущества современной технической цивилизации. Каждый день нас окружают сотни мелочей, которых мы обычно не замечаем в силу привычки: разнообразные торговые автоматы, светофоры, подъемники. Сияющие чистотой туалетные раковины и унитазы обезопасили нас от микробов, заблаговременно смытых специальным средством. Ресторанные сертификаты Министерства здравоохранения дают гарантию качества пищи. Мой дом тоже полон маленьких помощников: я включаю свет, зажигаю газ, звоню в дверной звонок…

Но полно, нуждаюсь ли я в этом? Приятно погрузить руки в душистую теплую ванну, осторожно раздвинуть толщу таинственных вод, управлять стихией поворотом крана. Эти привычные комфортные условия, насколько они поработили меня?

Смогу ли я обойтись без кнопок, облегчающих жизнь? Да. Захочу ли купаться в реке, а не в ванне? Да. Откажусь ли от автомобиля? Да! Антураж эпохи – еще не вся эпоха. Да и к тому же этот антураж доступен далеко не всем. Даже здесь, в городе, многие живут без удобств, а что уже говорить о странах, где нет электричества?

Удобства никогда не составляли сколько-нибудь заметную часть моей жизни. Родители умерли, когда мне было пять, и я жила с моим дядей Лэмом. Он был известным археологом. Мы часто отправлялись в экспедиции – какие уж там удобства? Конечно, здорово иметь возможность выкупаться как следует в большой ванне или спокойно заниматься своими делами, не поправляя свечу. Но во время войны у нас не было ни ванн, ни ламп накаливания. И нельзя сказать, чтобы от этого нам плохо жилось. Скорее от другого.

Ванна обещала быть приятной. Сняв халат, я окунулась. Меня сперва пробрала дрожь, но обвыкшись, я расслабилась и легла. Да, а в восемнадцатом веке можно было рассчитывать разве что на бочку, да и то мылись в ней по частям – вначале тело, потом ноги. А большинство жителей мылись в тазу, вместо мочалки используя тряпицу, а вместо душевого шланга – кувшин.

Нелегко им приходилось. Однако комфорт двадцатого века не несет в себе ничего такого, чем нельзя было бы пожертвовать.

Спору нет, он приятен, но жизнь не ограничивается бытовыми удобствами. Мы тщеславно полагаем, будто добились всего, будто человеческая цивилизация достигла вершины развития и будто ужасы прошлого навсегда остались позади. Но разве мы обезопасили себя от ужасов современности? Две войны, одна страшнее другой, и готовящаяся третья – это ли вершина развития?