Несмотря на видные рога, сам олень оказался невелик ростом, и Джейми сообразил, что сможет унести тушу самостоятельно, не зовя никого на подмогу и, значит, не оставляя добычу на сомнительную милость лис и барсуков. Он забросил тушу на спину, с натугой поднялся и покрутил плечами, чтобы уложить ношу.

Переваливаясь, он стал медленно спускаться по холму, и вместе с ним в лунных лучах переваливалась странная горбатая тень. Над его плечом подпрыгивали рога оленя, и в профиль тень казалась каким-то рогатым существом, отчего Джейми против воли передергивало: он вспоминал байки о шабашах ведьм, куда являлся Рогатый и пил козлиную или петушиную кровь, которую приносили ему в жертву.

Джейми ощущал, как все сильнее подпадает под власть безумия. Он все чаще осознавал, что раздваивается, что распадается на две личности – дневную и ночную. Днем его вел исключительно рассудок: он укреплял разум размышлениями и искал укрытия от реальности на страницах книг. Но с восходом луны он, как зверь из логова, выбирался под звездное небо и метался по темным склонам, и голод и таинственный лунный свет пробуждали в нем хищные охотничьи инстинкты, а рассудок и логика уступали место чувствам.

Джейми шел, глядя себе под ноги: его зрение стало таким острым, что риска споткнуться почти не было. Тяжелая туша, давившая на его загривок своим шерстяным боком, уже остывала, как, впрочем (словно он разделял участь с добычей), охлаждалось на ветру и его разгоряченное тело.

И только когда впереди показались лаллиброхские огни, Джейми снова почувствовал, как его ночная и дневная суть, рассудочное и эмоциональное вновь стали сливаться. Ведь он шел домой с добычей, чтобы накормить семью.

Миновало уже три недели, но Эуон не вернулся, о нем и вовсе не было известий. Фергюс несколько дней тоже не приходил в пещеру, и Джейми мучительно беспокоился о домашних и их делах. Вдобавок ко всему оленя все домашние едоки уже давно доели, а огород в холодное время года выручал мало.

В конце концов волнение усилилось так, что Джейми решил проверить вечером силки и, несмотря на риск, проведать дом.

Как обычно, он надел серо-коричневый колпак из грубой шерсти, надежно прикрывший рыжую шевелюру, которая в любой момент могла засветиться в вечерних лучах. Разумеется, у патруля могли вызвать подозрения и его рост и осанка, но Джейми полагал, что лучше умеет замечать опасность и быстро бегать, да и окрестности знает лучше, с ним в этом могли побороться и местные зайцы.

Возле усадьбы он удивился тишине. Для дома, полного детей (пятеро потомков Дженни, шестеро отпрысков арендаторов, не говоря о Фергюсе и Рэбби Макнабе, которые, хоть и считали себя взрослыми, то и дело с визгом гонялись друг за другом по конюшням), это казалось очень странным.

Джейми вошел через черный ход и прислушался: настораживала непривычная пустота. Дверь по одну руку от него вела в кладовку, по другую – в буфетную и кухню. Несколько мгновений он стоял как вкопанный, впитывая и обдумывая запахи и еле слышные звуки. Нет, дом не был пуст, об этом говорили доносившиеся из-за обитой тканью кухонной двери ритмичные скребки и позвякивание.

Услышав эти успокаивающие, домашние звуки, Джейми решился осторожно приоткрыть дверь. Его сестра Дженни, одна, если не считать младенца во чреве, стояла у стола, помешивая что-то в желтой миске.

– Что ты здесь делаешь? А где миссис Крук?

– Джейми! – воскликнула беременная, побледнев и выронив ложку. – Господи, – она прижала руку к груди и закрыла глаза, – ты напугал меня до смерти.

Затем она открыла глаза, такие же синие, как у брата, и уставилась вопросительным взглядом.

– Что, во имя Пресвятой Девы, ты вообще здесь делаешь? Я ждала тебя только через неделю, не раньше.

– Фергюс давненько не наведывался в горы, вот я и забеспокоился, – признался он.

– Джейми, ты прелесть.

С лица пропала бледность, вместо нее появилась приветливая улыбка. Она подошла к брату и обняла. Из-за живота вышло немного неуклюже, но искренне. На миг он прижался щекой к ее макушке, вдыхая сложную смесь ароматов воска, корицы, самодельного мыла и шерсти. Сегодня, как ему показалось, к ним добавился еще один – от нее пахнуло грудным молоком.

– А где все? – спросил Джейми, неохотно выпустив сестру из объятий.

– Так ведь миссис Крук умерла, – ответила она, и между бровями углубилась еле заметная морщинка.

– Вот как? – Он тихо перекрестился. – Какая жалость.

Миссис Крук служила в усадьбе сначала горничной, а потом домоправительницей с тех пор, как поженились их родители, то есть больше сорока лет.

– Когда?

– Вчера утром. Ее кончина была ожидаемой, отошла она мирно, как и хотела, в своей постели, и отец Макмартри прочел над ней молитву.

Джейми задумчиво посмотрел на дверь, ведшую в комнаты для прислуги, которые были расположены за кухней.

Дженни покачала головой.

– Нет. Я предложила ее сыну провести прощальное бдение у нас, но Круки рассудили, что в нынешней ситуации…

На ее лице читалось все: и отсутствие Эуона, и страх перед англичанами, рыскавшими по округе, и бегство арендаторов, и недостаток провизии, и то, что ее брату приходится прятаться в пещере.

– …им лучше провести его в Брох-Мордхе, в доме ее сестры. Туда все и пошли. Ну а я сказала, – она улыбнулась, лукаво приподняв бровь, – что нехорошо себя чувствую и лучше останусь дома. Честно говоря, мне хотелось лишь провести несколько часов в тишине и покое.

– Ну вот, а я сдуру заявился и все испортил, – сокрушенно сказал Джейми. – Может, мне уйти?

– Ну нет, братец, – с любовью в голосе промолвила Дженни, – садись, а я буду готовить ужин.

– А что ожидается на ужин? – спросил он, с надеждой принюхиваясь.

– Зависит от того, что ты принес, – ответила сестра.

Она тяжело передвигалась по кухне, доставая необходимое из ящиков кухонного шкафа и останавливаясь, чтобы помешать варево в стоявшем на огне большом чугунке, над которым поднимался пар.

– Если ты принес мясо, съедим его. Если нет, то будет похлебка на голяшке.

Представив себе ячмень в бульоне из соленой туши, купленной им два месяца назад, Джейми поморщился.

– Слава богу, обойдемся без солонины. Мне нынче повезло.

Он открыл свой мешок и вывалил на стол три серые заячьи тушки.

– Я еще и нарвал дикого терна, – добавил он, вытрясая содержимое своей серой шляпы, основательно заляпанной красным соком.

Глаза Дженни вспыхнули.

– Пирог с зайчатиной, вот здорово! Смородины, правда, нет, но терн ничуть не хуже, а масла у меня, слава богу, достаточно. – Уловив чуть заметное шевеление в сером мехе, она метко хлопнула ладонью по столу. – Джейми, вынес бы ты их наружу да содрал шкуру, а то, не ровен час, блохи разбегутся по всей кухне.

Вернувшись с освежеванными тушками, он увидел, что Дженни в припорошенном мукой переднике уже замесила тесто для пирога.

– Джейми, разруби косточки и порежь мясо на ломтики, – попросила она, задумчиво глядя в книгу «Рецепты миссис Макклинток для стряпни и выпечки», лежавшую рядом с противнем.

– Но ведь ты можешь запечь зайчатину и без этой книжки?

Он взял с крышки ящика для утвари большой деревянный молоток для дробления костей, взвесил в руке и невольно поморщился. Несколько лет назад в английской тюрьме такой же киянкой ему раздробили правую кисть, и нежданные воспоминания нельзя было назвать приятными. Впрочем, это не помешало ему энергично взяться за отбивание заячьих тушек.

– В общем, могу, – рассеянно отозвалась сестра, перелистывая страницы. – Просто когда не хватает половины необходимых составляющих, в книге можно найти советы, что чем заменить.

Она нахмурилась, глядя на страницу.

– Обычно я использую для соуса кларет, но кларета в доме нет, остался только бочонок, принадлежавший Джареду, но его я трогать не хочу – он нам еще может пригодиться.

Джейми знал, зачем может понадобиться кларет. Бочонок годился на взятку какому-нибудь чиновнику для скорейшего освобождения Эуона или, на худой конец, чтобы узнать что-то о его судьбе.