Дектярев и Биронт теперь были всецело поглощены наблюдениями. Ни на минуту не забывали они о своей обреченности, но продолжали работать с какой-то особенной настойчивостью, граничащей с исступлением. Каждый час наблюдений приносил новые, неожиданные открытия.

Электронный хронометр отсчитывал двадцатые сутки с начала старта.

Николай Николаевич поднялся в кабину связиста. Тот, не ожидая приказаний, включил передатчик. Паша привык к частым посещениям геолога. По требованию Дектярева передача следовала за передачей. Наверх посылалась самая подробная информация о состоянии машины, о проделанных исследованиях, сообщались предположения, выводы, расчеты, советы на будущее.

Закончив диктовать, Дектярев соединился с Вадимом.

— Вадим Сергеевич, ты сильно занят?

— Если очень нужно, устрою передышку.

— Да, очень. Мне бы хотелось устроить небольшое совещание. Мы сейчас все к тебе спустимся.

Последнее время как-то само собой получилось, что руководство в жизни экипажа перешло к геологу. Он с общего молчаливого согласия установил твердые часы сна и приема пищи, дважды в сутки собирал экипаж, чтобы «поболтать о пустяках» по его собственному выражению. Оптимизм геолога заражал и его спутников.

Николай Николаевич говорил без умолку, первый начинал хохотать над самой безобидной шуткой, кем бы она ни была произнесена. И удивительное дело: трагизм положения во время его пространных рассуждений как-то незаметно приобретал оттенок комизма. Лица у всех светлели, на час, на два грядущее не казалось таким уж страшным.

Беседа кончалась, и все возвращались к своей работе.

Дектярев понимал: неподвижность и существование без цели — страшные вещи. Нужно огромное самообладание, чтобы устоять в борьбе с ними. Тут легко прийти в отчаяние, лишиться рассудка.

Необходимо что-то придумать, чем-то встряхнуть всех, да и себя тоже, раз уже добровольно принял на себя ответственность за судьбу каждого члена экипажа.

И, оставшись наедине с Валентином Макаровичем, Николай Николаевич нет-нет да и заводил странные разговоры, во время которых лицо атомиста становилось мертвенно-бледным, а расширенные глаза неподвижными. После каждого такого разговора Биронт уже не мог заниматься наблюдениями. Схватив подбородок, он часами сидел растерянный, вялый и подавленный, то вопросительно, то с ужасом поглядывая на Дектярева. Но думал, все думал над словами геолога.

Однажды, почти сутки промучавшись без сна, он выдавил из себя:

— Пусть будет по-вашему. Я согласен.

В кабину к Суркову спустились сначала геолог и атомист, потом, дробно топоча по скобам, сбежал Скорюпин. Последним появился Андрей Чураков.

Дектярев сел в кресло водителя, остальные расположились на полу.

— Что вы нам собираетесь рассказать? — спросил Вадим.

— Рассказать? Ничего. — Дектярев колебался, не решаясь начать разговор. С минуту он молчал, собираясь с мыслями, косился то на одного, то на другого. Биронт уже сказал свое «да». Что скажут остальные? — Но у меня есть предложение относительно наших дальнейших действий. Мы с Валентином Макаровичем уже обсудили его и пришли к общему выводу…

Дектярев опять сделал паузу, кашлянул в кулак.

Вадим с любопытством оглянулся на атомиста. К какому выводу могли прийти ученые?

У Биронта было странное окаменевшее лицо, он смотрел в пространство невидящими глазами. Андрей перехватил взгляд Вадима и улыбнулся — Валентин Макарович сегодня как никогда тщательно побрился, выглядел необыкновенно подтянутым и решительным. Что они задумали с Дектяревым? Неужели нашли способ пробиться к поверхности?

— Давайте рассуждать так, — Николай Николаевич положил кулаки на стол. — Мы проделали большую работу, собрали уйму ценного материала. И наши чисто научные сведения и твои, Вадим Сергеевич, конструктивные изменения подземохода помогут тем, кто двинется следом за «ПВ-313».

Вадим наклонил голову на бок.

— А если без лирических отступлений, Николай Николаевич? — предложил он.

— Ну, если вкратце, то я скажу так: мы далеко еще не используем всех наших возможностей. Перед нами настоящий океан непознанного. И мы дадим стране во много раз больше ценных сведений, если…

— Если?…

— …если избавимся от нашей мертвой неподвижности.

— Вы имеете в виду «ПВ-313»?

— Да, ты угадал, Вадим Сергеевич.

— И предлагаете… — голос у Вадима дрогнул. Он откинулся в кресле, еще не желая поверить Дектяреву.

Геолог утвердительно наклонил голову.

— Вниз? — выдохнул Андрей.

— Вниз, — сказал Николай Николаевич.

— Это… это несерьезно, Николай Николаевич, — Вадим переглянулся с Андреем, остановил свой взгляд на Биронте. — Вы же предлагаете безумство.

— Безумство уже совершено, — вздохнул Биронт. — Во всех случаях нас ожидает одно и то же. Вопрос теперь только в том, чтобы принести как можно больше пользы человечеству.

— И этим сказано все, — поддакнул Дектярев.

Он разжал кулаки, посмотрел на ладони, пошевелил пальцами.

— Остается только нажать вот это, — он протянул руку к маленькой красной кнопке.

— Постойте! — закричал Вадим. — Что вы делаете?

— Извини… Это уж, конечно, не входит в мои функции. Так, может, ты сам, Вадим Сергеевич… того… нажмешь?

— Как вы сразу оглушили… — Чураков встал на ноги и засунул руки в карманы комбинезона. — Снова вниз. Да-а-а… Ловко же вы! Ох, как ловко!

Он глядел на пульт и уже слышал гул заработавшего двигателя, видел ожившие нити приборов, радостное перемигивание сигнальных лампочек.

Страшновато, конечно. Ведь одно дело — ждать прихода смерти, которая еще неизвестно когда пожалует, и другое дело — идти ей навстречу.

Андрей повел плечами — сила в плечах у него была недюжинная. Навстречу гибели… с боями! Это будет настоящая драка.

— Вадим, — сказал механик, — давай, а?

Вадим побледнел и отрицательно покачал головой.

— Я не могу, — сказал он. — Вы правы: так нужно. Но, честное слово, я не могу.

Тогда Николай Николаевич встал и кивком головы указал Чуракову на место водителя. Андрей медленно приблизился к креслу. Он все глядел на Вадима, а Вадим, не отрываясь, следил за каждым движением товарища.

Андрей сел. Впервые ощутил он в себе такую внутреннюю силу, которой было тесно в груди. Сейчас он поведет подземоход, но не просто поведет, а начнет настоящее сражение с природой.

Дектярев обнял за плечи Павла.

— Извини, Павлуша, — сказал он, — мы ведь еще не спросили твоего согласия.

Скорюпин застенчиво улыбнулся, посмотрел себе в ноги.

— Если так нужно, — тихо сказал он, — я, конечно, буду с вами.

— Старт!

Команда из уст геолога прозвучала сухо, как выстрел. Глаза его были жесткими, холодными и неумолимыми.

Механик нажал кнопку. Высоко над головой зарокотал двигатель, и совсем близко, под ногами взвыл термоядерный бур.

Рейс протекал спокойно, гораздо спокойнее, чем в первые часы после старта. Но с каким напряжением и с какой настороженностью приходилось теперь вглядываться в приборы! Не таит ли глубина новые неожиданные опасности, борьба с которыми окажется не под силу экипажу «ПВ-313»?

На экранах локатора как будто сгущались сумерки. Темно-синее поле подергивалось фиолетовыми тенями.

Прошли шестьсот километров, шестьсот пятьдесят, семьсот. Давление перевалило за четырнадцать миллионов атмосфер. Зато температура оставалась почти неизменной.

Биронт спешил, очень спешил, и эта спешка нервировала его. Прежде он решительно восставал против торопливости, ибо считал ее неизбежной причиной ошибок и ложных выводов. Но сейчас его подстегивало непрерывно растущее обилие объектов наблюдения: излучение, превращение атомных частиц, деформация электронных оболочек, соотношение температур и давлений.

Мощность излучения достигла такой величины, что атомист поминутно косился на дозиметры: не проникнет ли радиация сквозь защитные прослойки корпуса? Пока все обстояло благополучно, оболочка надежно прикрывала экипаж от губительного лучевого воздействия. К тому же излучение несколько ослаблялось взаимодействием с магнитоплазменным полем.