Михеев молчит. Он никак не может найти убедительных слов.

— Я решительно протестую, — раздается вдруг болезненный возглас Биронта.

— Вот видите, — подхватывает Михеев, — нельзя же злоупотреблять здоровьем людей.

— Вы не поняли меня, — Валентин Макарович садится в гамаке и сбрасывает со лба мокрое полотенце. — Остановиться сейчас — это настоящее преступление. Мои исследования только начинаются. Вокруг появилось столько необыкновенного.

Дектярев похохатывает. Вадим уже с уважением поглядывает на атомиста.

— А ты что скажешь, Андрей?

Вопрос Вадима застает механика врасплох.

— Я согласен куда угодно, — отвечает Андрей, — хоть до центра земли.

Но произносит он это без всякого энтузиазма.

Вадиму показалось, что его разбудил смех Лены.

Открыв глаза, он понял — сон прервала вибрация. Смехом Лены звенел корпус машины. К нему примешивалось хаотичное сплетение звуков, среди которых можно было различить шум морского шторма, свист ветра, грохот горных обвалов, стоны, уханье, скрежет.

Вадим сделал попытку думать только о Лене. Ничего не получилось — по корпусу бешеной дробью стучали тысячи тяжелых молотов. Ни магнитоплазменное поле, ни двойные стены корпуса не спасали более экипаж от дикой пляски базальта.

В соседнем гамаке лежал Чураков, ниже Михеев, оба с открытыми глазами.

— Не спится? — спросил Вадим.

— Где же тут уснешь, — ответил Михеев.

Андрей промолчал. Он хотел одного: пусть вибрация будет такой сильной, чтобы в голову не лезли мысли, не мучали его непривычными сомнениями.

Вадим спрыгнул с гамака. И вскрикнул. Ему показалось, что подошвы коснулись раскаленной поверхности. Вибрация уже просачивалась сквозь найловойлок. Она иглами прошла через тело. От нее на минуту перехватило дыхание, ляскнули зубы. Но самое болезненное ощущение было в голове — там, в мозгу, словно завертелось, запрыгало множество остреньких камешков.

— Ф-фу! — командир задышал часто, но остался стоять, упрямо не желая сдаваться. — Ч-черт… как пробирает! Ну, ничего.

Он направился к люку.

В следующей кабине Скорюпин вел двойную борьбу: то, приникнув к аппарату, вращал лимбы настройки и всматривался в голубую линейку, то, всхлипнув, закрывал лицо ладонями и откидывался в кресле, запрокинув голову.

— Не слышно? — спросил Вадим. Ему пришлось кричать, чтобы преодолеть жужжание корпуса.

Связист отрицательно покачал головой.

То, что увидел Вадим в следующей кабине, поразило его. Геолог и атомист сидели друг против друга. У атомиста было исстрадавшееся лицо, он то и дело хватался руками за голову, за сердце, но не выпускал зажатое в пальцах электроперо. Над лбом его топорщился хохолок рыжих волос, на измятых бессонницей щеках выступила рыжая щетина. С минуты на минуту готов он был сдаться и запросить возвращения на поверхность. Однако минуты складывались в часы, а Биронт продолжал изучать характер излучения, породившего мезоны.

Николай Николаевич имел более крепкую натуру. Но и ему нелегко давалось сидение в кресле. Было видно, как вздрагивают мясистые щеки ученого, как морщится он от изнуряющей вибрации. А в глазах и упрямство и творческий азарт.

— Открытие за открытием! — приветствовал Дектярев появление Суркова. — Вы только представьте себе, Вадим Аркадьевич, он имеет кристаллическое строение.

— Кто он?

— Базальт, который нас окружает.

— Что ж… поздравляю.

В этот момент Вадима не очень-то интересовала структура базальта.

— Да, да! — кричал Дектярев и даже привстал, чтобы Сурков его лучше слышал. — Ультракристаллическая структура. Кристаллы настолько мелки, что мне удалось обнаружить их только с помощью вот этого. — Николай Николаевич постучал суставом указательного пальца по шкале одного из приборов. — Получается следующая картина: на глубине сорока километров под воздействием давления кристаллическая структура переходит в ультракристаллическую, а не в аморфную, как мы до сих пор думали. Каково, а? А вот на глубине трехсот километров она примет настоящее аморфное состояние. Это произойдет гораздо ощутимее, с выделением той энергии, которая и порождает землетрясения.

— Я понял вас, Николай Николаевич. А как дела у Валентина Макаровича? Он тоже делает открытия?

Дектярев уловил насмешку в голосе Суркова, но не обиделся, а, наоборот, улыбнулся и потрогал кончик собственного носа.

— Да, похоже, что и Валентин Макарович поймал крупную рыбину. Во всяком случае, мы уже не вернемся с пустыми руками. Не так ли, Валентин Макарович?

— Не отвлекайте, пожалуйста, не отвлекайте! — взмолился Биронт. — Вы же видите, как трудно сосредоточиться. Идите разговаривать в другое место. Убедительно прошу вас.

Взгляд атомиста тотчас же застыл на одном из приборов, а растопыренные пальцы нацелились на переключатель, будто это был не переключатель, а птица.

Вадим спустился к себе. Сел в кресло, чтобы продолжать работу. Ему хотелось до возвращения на поверхность окончательно решить вопрос о выборе наиболее рационального профиля корпуса подземохода. Однако у него было такое ощущение, будто он сел не в кресло, а в какое-то средневековое приспособление для пыток, изготовленное из грубого необработанного металла, и что это приспособление с бешеной скоростью катится по неровной каменистой поверхности.

«На следующем подземоходе придется поставить кресла на виброгасители», - подумал Вадим.

Попытка увлечь себя расчетами потерпела неудачу. С растерянностью убедился Сурков, что не сможет сосредоточиться в таких условиях. Проклятая тряска выворачивала все внутренности.

Вадим вскочил. Стоять на мягком найловойлочном покрытии оказалось все-таки легче. Но не работать же стоя?

Он возвратился в кабину геолога и атомиста. К его удивлению, оба ученых все еще оставались за пультом. Они, казалось, приросли к своим местам. Даже Биронт, этот костлявый капризный человек, проявляет необъяснимое упрямство. Лицо у него измученное. Видно, что крепится из последних сил. А ведь в начале рейса, когда ничто не мешало работе, капризничал, предъявлял ультиматумы. Интересно, сколько способен он высидеть в кресле?

Вадим поймал себя на том, что его раздражает упрямство Биронта. Да и внешняя невозмутимость Дектярева тоже.

Валентин Макарович, словно угадав мысли командира, захлопнул журнал и в изнеможении уронил голову на грудь. Посидев так немного, он с усилием поднялся на ноги и походкой пьяного человека добрался до скоб.

Дектярев остался у пульта. Этого, казалось, ничем не проймешь. Похоже, геолог даже напевает лесенку. Да, так и есть! Мурлычет, как сытый кот. Вибрация между тем должна доставлять ему куда больше неприятностей, чем худосочному Биронту.

Разгневанный на себя и на своих спутников, Вадим возвратился к пульту. Он заставил себя работать. Что за самоистязание! Каждое показание приборов приходилось перечитывать дважды и подолгу думать над результатами вычислений, пока они доходили до сознания.