Однако, какие бы варианты ни придумывал Вадим, даже самые фантастические, выхода из создавшегося положения он не видел.

Электронный хронометр отсчитывал часы, складывал их в сутки. Тайком друг от друга обитатели «ПВ-313» поглядывали на шкалу прибора, где с неумолимой последовательностью менялись цифры, обозначающие секунды, минуты, часы, сутки…

Кабина вдруг стала тесной и неуютной. Стены словно ближе придвинулись друг к другу. Легким не хватало воздуха, хотя его в изобилии подавали синтезаторы.

А где-то высоко, невероятно высоко, над подземоходом по-прежнему светило солнце и жизнь шла своим чередом. Там остались семья, родные, друзья. Там осталось счастье. Здесь же за спиной уже притаилась смерть, правда не скорая, но страшная в своей неотразимости.

Что оставалось делать? Проснувшись, они часами предавались воспоминаниям, но разговор получался вялым, поддерживать его было трудно, потому что все темы казались неинтересными. Все, кроме одной: как выбраться наверх?

— Это напоминает мне дом отдыха, — невесело шутил Андрей. — Можно сколько угодно спать, есть, ничего не делать. Когда нас извлекут отсюда, мы прибудем в весе.

— Вот это мне уж никак не желательно, Андрюша, — заворочался в гамаке Дектярев. — Да, кстати, какой у нас запас провизии?

Чтобы перетряхнуть склад с концентратами, потребовались почти сутки (на поверхности управились бы за несколько часов). В ревизии приняли участие все пять человек. Подсчитывали, спорили из-за пустяковых расхождений, перекладывали коробки с места на место и вносили путаницу, которой втайне радовались, ибо работа затягивалась, отвлекала от неизбежных размышлений о судьбе корабля, людей.

Наконец получили результат: при нормальном питании запасов хватит месяцев на семь, а если экономить, так и на все десять.

Десять месяцев жизни… Кого это могло успокоить? Мечты, планы на будущее — все это сразу теряло смысл. В груди разливалось гнетущее ощущение пустоты. Мучило сознание, что там, наверху, твои родные, твои товарищи и миллионы незнакомых тебе простых людей страдают, приходят в отчаяние от невозможности оказать помощь.

Минули шестнадцатые сутки, семнадцатые…

Скорюпину не удавалось поймать ни одной наземной станции. Случалось, что в симфонию звуков подземного мира вплетались людские голоса, но то были отраженные где-то волны, беспорядочные обрывки импульсов.

На восемнадцатые сутки Дектярев не выдержал.

— Довольно заниматься демагогией, — сказал он. — Разговоры делу не помогут.

— Вы что-то хотите предложить? — заинтересовался Биронт.

— Да, хочу.

— Ну-с?

— Работать.

— Работать? А какой в этом смысл?

— Не знаю. Но я не могу, коллега, ничего не делать. Не мо-гу!.. Хватит с меня. Мы погибнем, так подземоход останется целым. Наши исследования, наши записи сохранятся.

— Вы ошибаетесь, — Биронт поморщился. — Подземоход тоже погибнет. После того как иссякнет энергия, прекратится действие защитного поля…

— С вашей дурацкой логикой… — буркнул Дектярев и вдруг поймал на себе сосредоточенный взгляд Паши Скорюпина. В этом взгляде было ожидание, надежда услышать нечто спасительное. — Нет, друзья, так невозможно. — Николай Николаевич легко, по-юношески, соскочил на пол. — Мы живы, здоровы, значит должны работать. Это хуже всего — лежать и ждать прихода костлявой. Все-таки мы здесь не сами по себе. Нас послали, нам доверили большое дело, за нашей работой наблюдают. Тем более связь позволяет нам посылать сообщения, нас слышат.

Николай Николаевич направился к люку. Мурлыча под нос какой-то весьма неопределенный мотив, он исчез в нижней кабине.

Уже сидя в кресле, геолог прислушался. Нет, никто не последовал его примеру. Да и ему самому не удавалось сосредоточиться. Вопрос Биронта: «Работать? А какой в этом смысл?» — занозой сидел в голове.

«Какая чепуха! — Николай Николаевич встряхнулся, пытаясь избавиться от сомнений. — Впереди десять месяцев. Для ученого — целая вечность. Работать! Работать!»

Андрей смотрел на опустевший гамак Дектярева, а сам прислушивался к звукам в соседнем гамаке. Там лежал Вадим, человек, который ненавидел бездействие.

Ожидание не обмануло механика. Зашумело отброшенное одеяло, и с криком, от которого радостно вздрогнуло сердце Андрея: «Встать, лежебоки! Протереть глаза!» — Вадим выпрыгнул из гамака.

Андрей выждал, когда Вадим, дробно стуча ботинками по скобам, исчез внизу. Не торопясь, совсем как дома, Андрей побрился, умылся, причесался. Подумав, сменил рубашку. Сел к столу и с аппетитом опорожнил коробку сочного мясного паштета…

Прежде всего он отправился в свою кабину.

Безжизненно лежали разноцветные нити приборов. Безмолвствовали счетно-решающие устройства. Мертвыми зрачками глядели погасшие сигнальные лампы. Сильная и сложная машина казалась обреченной на бездействие. Механик почувствовал себя так, будто его самого связали веревками по рукам, по ногам и бросили в угол кабины.

Андрей спустился к Дектяреву. Геолог ободряюще кивнул ему головой, улыбнулся одними глазами. Вздохнув облегченно, механик заторопился к Вадиму.

Вадим, низко согнувшись, съежившись, уронил голову на пульт и закрыл ее руками, словно в ожидании удара. В кабине было тихо. Приборы бездействовали, установки молчали, журнал для записей оставался закрытым. Во всей позе Вадима было отчаяние.

Андрей застыл на лесенке.

— Вадим! — позвал он.

Вадим медленно поднял голову, посмотрел на механика мутными глазами.

— Что с тобой, Вадим?

— Я не могу… — пробормотал командир подземохода. И вдруг обоими кулаками грохнул по пульту. — Понимаешь, ничего не могу с собой поделать… заставить себя работать, думать, искать.

Андрей спустился с лестницы, подошел ближе.

— Вадим, а Лена? — шепнул он.

— Лена… Мне сейчас разве до нее? Я погубил подземоход. Если бы кто-нибудь знал, как я себя презираю, как… как я себя ненавижу!..

Ни жалеть, ни сочувствовать вслух механик не умел. Он переступал с ноги на ногу и не знал, что сказать. К тому же он угадывал, какие сложные, противоречивые чувства и мысли одолевают товарища. А в таких делах он не советчик, нет, как хотите, не советчик.

— Может, я помогу тебе, — Андрей кивнул на пульт. — Ты же еще не закончил расчет нового профиля.

— Спасибо. Не нужно. — Лицо Вадима постепенно прояснилось, он глубоко вздохнул и пригладил волосы. — И вообще не обращай на меня внимания. Уже отлегло. Буду работать.

Он придвинулся к пульту, повернул переключатели. Ожили приборы, перемигнулись лампы, мягким звоном зуммера счетно-решающая установка известила о своей готовности.

Чураков еще немного постоял за спиной Вадима. Брови его сумрачно сдвинулись. Только убедившись, что Вадим действительно работает, он оставил его одного. Он поднимался по лестницам из кабины в кабину, нигде не останавливаясь, миновал все пять этажей подземохода, добрался до машинного отделения.

Чтобы как-то убить время, Андрей занялся проверкой работы синтезаторов. Проконтролировал систему охлаждения, вскрывая одну коробку реле за другой. Осмотр вел так тщательно, будто готовил машину к длительному и трудному рейсу.

Утомившись, сел тут же на полу, обхватив колени руками и положив на них голову. Так сидел он добрый час, ни о чем не думая, ничего не переживая. Механик принадлежал к той редкой категории людей, которые испытывают страх только при непосредственном соприкосновении с опасностью. Если же до гибели остается хотя бы один день, то в течение этого дня они сохраняют полное спокойствие и хороший аппетит.

Единственное, что тяготило Андрея, это вынужденное бездействие. Только сейчас убедился он, насколько привык всегда быть чем-нибудь занятым.

Размышления Андрея были прерваны появлением Скорюпина.

— Как вы думаете, Андрей Гаврилович, надолго мы тут застряли? — тихо спросил Павел.

— Навсегда.