Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В кабинах тишина. Резко снизилась вибрация подземохода даже от работы двигателя бура. Видимо, сказывалось воздействие окружающей среды, ее непрерывно возрастающая плотность. Не так давно экипаж узнал истинную цену этой тишине, а сейчас она угнетала людей, удлиняла время, превращая минуты в часы, а часы в бесконечность.

Утро, день, вечер, ночь сливались в однообразном сиянии «дневного света». Время тянулось монотонно. Вадим на память перечерчивал схему автоматики и, переходя от узла к узлу, все пытался найти ответ на загадочное поведение «ПВ-313». Однако он все время ловил себя на том, что к чему-то прислушивается, что тревога давит на грудь и, как он ни старается увлечь себя работой, нет привычной ясности мыслей. Да, это для него, конструктора и исследователя, самое страшное — путаница в мыслях.

Нечто похожее на это состояние испытывал и Валентин Макарович. Он продолжал исследовать свое излучение с жадностью истинного ученого-экспериментатора, но стал легко раздражаться по каждому пустяку. У него пропал аппетит и появилась бессонница. Вопросы Дектярева оставались без ответа. Он часто и неожиданно вскакивал, покидал кабину, чтобы через несколько минут появиться вновь.

Наверх, в кабину отдыха, часто подымался Михеев. Водитель жаловался на головные боли, внезапные и очень сильные, чего с ним раньше никогда не случалось. Биронт сочувствовал ему. «Даже этот мужественный человек начинает сдавать, — невесело думал Валентин Макарович. — Что же с нами будет?»

22

Прошло еще двое суток. Красная линия на широкой полимерной ленте курсозадатчика оставалась идеально прямой. «ПВ-313» продолжал двигаться строго в направлении к центру земли. Искривление траектории если и существовало, то настолько ничтожное, что пока его не могли уловить даже чувствительные, как нерв человека, приборы «ПВ-313».

«Думай! Думай! — приказывал себе Вадим, и оттого, что принуждал себя думать, мысли его разлетались, как стая вспугнутых птиц. — Что же это я? — он растерянно присматривался к самому себе. — Откуда во мне эта слабость? Чего я боюсь? гибели? Нет!»

Он поднял — глаза на Петра Афанасьевича, чтобы найти у него поддержку. Вадим вдруг слепо уверовал в опыт водителя, в его многолетнюю закалку. Ведь случалось же, что люди делали открытия в совершенно чуждых для них областях науки и лишь потому, что не бывали скованы установившимися понятиями, догмами. Не блеснет ли в голове Петра Афанасьевича спасительная идея?

Михеев морщился от головной боли. Он расстегнул комбинезон, ему не хватало воздуха. Страдающий вид Петра Афанасьевича заставил Вадима совсем упасть духом.

— Вам что, нездоровится? — спросил Вадим.

— Пустяки… Что-то стряслось с головой. Первый раз в жизни. У меня никогда не бывало головокружений, а сейчас я все время падаю куда-то, лечу в бездну… Старость подходит.

Михеев силился улыбнуться и никак не мог сделать этого. Подошло время обеда. Водитель встал, чтобы пойти следом за Вадимом и беспомощно упал обратно в кресло. Лицо его сразу покрылось испариной, глаза расширились.

Вадим застыл посреди кабины.

— Петр Афанасьевич, что с вами?

— Если не трудно… воды…

Так быстро Вадим еще никогда не взбегал по лестнице. Возвратился он в сопровождении геолога и механика. Михеев пил воду жадно, шумными глотками.

— Да ты, никак, раскис, Афанасьевич? — удивился Дектярев.

— Пустяки… — Михеев закрыл глаза. — Пройдет.

И тут только Вадим обратил внимание, что на щеках водителя проступили мучнисто-белые пятна. Должно быть, их заметили и Андрей с Николаем Николаевичем, потому что притихли и тоже пристально всматривались в лицо Михеева.

— Станция на приеме! — закричал сверху Скорюпин.

— Давай! — Вадим засуетился у пульта.

«…Внимание на «ПВ-313»! — заговорил рупор. — Немедленно возвращайтесь на поверхность. Главный конструктор отстраняет Суркова от командования подземоходом и возлагает все руководство экспедицией на водителя Михеева. Несмотря на всю ценность ваших наблюдений…»

В рупоре треск, звон колоколов, оглушительный хохот. Затем внезапная тишина и молчание.

— К дюзам… не под…ходи…те… — неожиданно громко и отчетливо произнес Петр Афанасьевич. — Там… смерть. Кругом подземохода… смерть.

— С ним плохо! — закричал Андрей.

Потерявшего сознание водителя уложили тут же на полу. Появились перепуганные Биронт и Скорюпин.

— Если бы это случилось у нас, там, наверху, — пробормотал Биронт, — я бы подумал, что Петр Афанасьевич оказался в непосредственной близости от включенного синхрофазотрона. При мне такого не случалось, но я слышал. Мне рассказывали. Симптомы…

— Лучевой удар? — подсказал Дектярев.

— Именно.

— Он упоминал дюзы, — Дектярев взглянул на Вадима. — Что бы это значило? Не мог же Петр Афанасьевич вскрывать полости работающего двигателя. Или бура. Такую оплошность и новичок не допустит.

— Петр Афанасьевич осматривал дюзы, — пояснил Чураков. — Но двигатель был выключен.

— Дозиметры показывали всего сорок рентген, — сказал Вадим. — К тому же на Петре Афанасьевиче был надет защитный костюм. Мне не раз самому приходилось осматривать двигатель при радиации в двести рентген. Костюм рассчитан на тысячу пятьсот.

— Дюзы, говорите вы, — не сводя пристальных глаз с безжизненного тела Михеева и невольно прислушиваясь к разговору, проговорил Биронт. — Насколько я себе представляю, они расположены там, — он вытянул палец в сторону потолка кабины, — на самом верху.

— Да, это выхлопной коллектор двигателя.

— Благодарю за разъяснения, — в голосе атомиста послышалось раздражение. — И насколько мне известно, корпус в области этого самого выхлопного коллектора не имеет защиты от внешнего излучения.

— Петр Афанасьевич выходил в защитном костюме, — как можно терпеливее пояснил Вадим. — Радиоактивные слои остались высоко над нами. Дозиметры внешнего излучения…

— И что вы мне твердите о дозиметрах, — закричал и замахал руками Валентин Макарович, — все дозиметры здесь, кроме моих, настроены на определенный диапазон частот. Они хороши там, в литосфере, среди обычного радиоактивного распада. А мы, разрешите вам напомнить, с некоторого времени находимся в астеносфере.

— Значит, Петр Афанасьевич действительно получил лучевой удар… — сказал Дектярев. — Андрюша, попрошу тебя: коробку НЗ. И шприц захвати.

— Постойте, постойте… — атомист замер с растопыренными руками, бессознательно наблюдая за Чураковым и Дектяревым, хлопотавшими над Михеевым. — Как мне это сразу не пришло в голову… Вадим Сергеевич, покажите мне приборы, которые контролируют магнитоплазменное поле.

Вадим непонимающе глядел на Биронта.

— Мне нужна полная характеристика поля, — Биронт боком, мимо распростертого на полу Михеева, пододвинулся к пульту.

Вадим молча указал на приборы.

— Эти и эти? Ага, уже вижу. Понимаю. Сейчас сопоставим. И если я не ошибаюсь… это будет ужасно.

Почти бегом ученый направился вон из кабины. Вадим посмотрел ему вслед. Чисто инстинктивно почувствовал он, что именно из уст этого человека услышит смертный приговор подземоходу.

Вскоре из репродуктора послышалось:

— Вадим Сергеевич, прошу вас, поднимитесь ко мне.

Биронт сидел в кресле, вид у него был пришибленный, глаза растерянно бегали по сторонам, руки не находили себе покоя.

— Что случилось, Валентин Макарович?

— Я увлекся и забыл об опасности. Но я никак не ожидал, — Биронт вскочил, заговорил уже громко. — Я не ожидал, что оно обладает направленностью.

— Что?

— Извините… Я совсем потерял голову, — атомист потер лоб ладонью. — Вот взгляните на приборы. Видите? Это вектор открытого мною излучения. Излучение взаимодействует с магнитоплазменным полем подземохода. Механизм взаимодействия не еще неясен, но факт налицо. И вот что у нас получается: с одной стороны — магнитоплазменное поле огромной мощности, с необыкновенной плотностью силовых линий, а с другой — еще более мощное излучение. Излучение имеет направленность, то есть лучи его строго прямолинейны, подобно лучам света, и исходят из центра земли. Не знаю, какое привести сравнение… Ну, скажем, наш подземоход уподобился стальному стержню, опущенному в соленоид. Нам не удастся сойти с вертикали, для этого потребовалась бы тысячекратная мощность двигателя. Вы поняли меня?

17
{"b":"81955","o":1}