А духи отплясывали и звонко хохотали. Пахло вином, травами, цветами и ягодным соком. Василике до жути захотелось зарыться носом в вывернутый овчинный тулуп, ощутить молодецкий запах и крепко–накрепко обнять навьего слугу. Сроду она не встречала такого красивого: всё в нём было таким правильным, нежным и тонким, что Василика аж покраснела. В самом деле – чего ей стоило выйти за ворота и прикоснуться к этим длинным пальцам и румяной щеке? Заправить непослушную прядь ему за ухо, а после выпить вина из того же кубка… О, она поймала себя на мысли, что уже отпирает ворота. Руки делали всё сами, словно зачарованные.

Сердце Василики трепетало от предвкушения. Она уже представляла, как будет перепрыгивать через пламя, как острые огненные языки обожгут пятки, как польётся в рот сок спелых ягод и она останется в Нави.

В Нави?

– Потанцуй, милая!

– Танцуй!

– Попляшши!

– Подари нам себя!

– Отдай! Отдай! Отдай!

Разорвалось багряное монисто. Крупные бусины раскатились по земле. Василика посмотрела на них одурманенным взглядом и принялась запирать почти открытые ворота. Весёлый хохот сменился шипением. Все духи полетели к ней, пытались пробиться когтистыми лапами сквозь щель. Горел костёр, пожирая сорванные маски, а чудовище скреблись и выли. Но не достать им было молодой девицы. Кажется, кто–то жадно подхватил бусины, которые выкатились за ворота, но остальные продолжали царапать дубовый заслон, пока во дворе не появилась Ягиня и не выплела тонкое, как обережное кружево, заклинание. Властители ночи стихли и расползлись по лесу. Василику села на землю и закрыла лицо руками. Слишком горько, слишком страшно. Её тело трясло, а глаза не видели ничего, кроме чёрной земли. Ужас сковал её.

– Задубела ты, голубушка, – покачала головой ведьма. – Всполох! А ну согрей красную девку!

Маленький световой шар выкатился из–за угла и подобрался к Василике. То был верный друг и слуга Костяной Ягини. Маленький Всполох помогал Домовому поддерживать огонь в печи, отгонять злых духов, а ещё он умел указывать правильный путь и выводил к людям из нечистого леса. Ягиня брала его с собой, когда отправлялась на ту сторону, глубже в непроходимые дебри. Василика не спрашивала её, а ведьма не рассказывала, но чутьё говорило: не для добрых дел она ходила туда. Может, ворожила, может, приносила жертву Морене. Кому же ещё? Властительница мрака и смерти требовала крови в обмен на колдовскую силу, и всё ей было мало. Она могла дать знания, травы, знаки для страшных заклятий в обмен на щедрое угощение и верную службу.

– Кому ты служишь? – едва слышно спросила Василика. – Кому служим мы?

Прошло четыре седмицы, и она уже не радовалась как прежде. Напротив – начала понимать, почему простые люди держались подальше от леса, ездили окольными путями и предпочитали пережидать проливные дожди под открытым небом.

– Мы храним грань, – призналась ведьма. – В остальном особой разницы нет, главное – не обижать богов. Ты можешь не поклоняться Морене, но не вздумай посыпать домовины солью и вредить ей. Ты можешь презирать Перуна, но смей плевать в землю во время ливней. И не гляди на меня волком, девка, – она скривила сухие губы. – Ты пришла за силой и ты её получишь. У твоей мачехи не будет над тобой власти.

Василика вспомнила отблески костра и усмешки служителей Нави. Ей не придётся бояться людей, ведь есть силы куда страшнее и опаснее. Зря молодицы лили слёзы, идя под венец, – им стоило сильнее горевать и выть всякий раз, когда их мужья и дети отправлялись в лес.

Василика усмехнулась. До чего же нелепое сравнение! В Радогощи её засмеяли бы, вздумай она сказать подобное вслух. Все знали, что добрые девки становились невестами, после – жёнами и старыми матерями, прятали волосы под грубой тканью, пели тоскливые песни по вечерам и плакали, пока догорал маленький огарок на старом блюдце. Женская доля отравляла и губила каждую лебедицу, каждую голубку, превращая её в сварливую и крикливую ворону. Почему–то те, кто избежал подобной участи, презирались. Василика не понимала. Видимо, не зря Калина называла её глупой.

Она поднесла к губам ложку жирной ухи и улыбнулась. Вспомнились боги. Мокошь, Лада, Велес, Перун, Морана, Крышень, Сварог, Радогощь, Дажьбог, Чернобог, Ярило, Яровит, Карачун. Их имена гремели в ночи, ими запугивали маленьких детей, а волхвы несли их славу в большие города. Василика была пару раз в капище, смотрела, как ярко пылал огонь, как склонялись над ним жрецы, как молодые и старые девы прислуживали им. То капище было посвящено Перуну и стояло на окраине соседней деревне, неподалёку от родной Радогощи. Говорили, что у богов были свои сыновья и дочери, в разы сильнее обычных людей, но Василика не запомнила их имён. Калина считала, что купеческим дочерям не стоило много знать. Мачеха повторяла, что хитрые и умные девки быстро умирают, а то и вовсе превращаются в лесавок из–за своих злодеяний.

– Прогуляешься со мной завтра? – неожиданно подал голос Всполох. – Засиделся я в доме, а хозяйка далеко не отпускает одного.

– А со мной отпустит? – хмыкнула Василика. – Меня ведь тоже при себе держит.

– Отпущу, – за спиной появилась Ягиня с охапкой трав в руках. – Не всё ж мне с тобой возиться, как с малым дитём. Пора и самой за работу браться.

Пусть так, но с трудом верилось, что ведьма по доброй воле выпустит её. Да, Василика помогала старухе собирать травы, приносила домой охапки цветов, корзины ягод, иной раз даже сговорилась с лесавкой, чтобы та помогла добыть вкусного мяса. Неведомо откуда, но та принесла окорок в обмен на свежий хлеб и яйца. Скорее всего, утащила у кого–то, кто оказался рядом и не уследил за вещами. По крайней мере, Василике хотелось в это верить, хоть она и знала, насколько кровожадными были дочери Лещего. Они любили проглатывать человеческие жизни и смотреть, как тёплое тело вздыхает в последний раз, падая в объятия Смерти.

Перед глазами снова возник горячий костёр, костяные маски и цветастые платки. Так веселились люди в самую долгую ночь, пытаясь слиться со служителями Нави, чтобы те не тронули их дома. Но чтобы духи? Хитро: любой человек подумает, будто перед ним находятся люди, подойдёт к огню, захмелеет и начнёт отплясывать, отдавая себя в руки нечистых. Никто не станет задавать вопросов, если перед глазами – море выпивки, вкусные пироги и ладные девки. Даром, что за спиной точно так же отплясывают деревья и радуются новой жертве. Лес обожал кровь и страх. Пылающие ягодами кусты, целебные травы, зайцы и дикие яблони – лишь одна его сторона, вторая – шумные духи, заострённые ножи и капли людской крови.

Василика иной раз думала о побеге. Скорее всего, Ягиня не стала бы её удерживать, а изба её стояла не так уж и далеко от знакомой опушки. Во дворе по–прежнему ел овёс Яшень и временами поглядывал на свою хозяйку. Но куда бежать–то? К Калине, которая сама прогнала её? Мачеха рассмеётся ей в лицо и скажет, чтобы готовилась к свадьбе. Иначе быть не могло. Нет, не пойдёт Василика назад – она продолжит слушаться ведьму, гулять со Всполохом и становиться дикой, как те лесавки.

2.

Не так уж и много времени прошло с тех пор, как сгинула Вьюнка. Кривоногая, без переднего зуба, она не была похожа на обычную девку. Ягиня не удивлялась – к ней в ученицы всегда просились уродины, которые могли остаться старыми девами до самой смерти. Василика стала исключением, и было в ней что–то такое, вынуждавшее верить, будто девка и впрямь справится, не уйдёт с духом Нави, не отдастся Лешему, ускользнёт от цепких рук Мораны и станет ведьмой не хуже её самой.

– Зря ты её жалеешь, – прошептал Всполох. – У нас осталось несколько седмиц, а то и меньше.

– Ты о чём? – насторожилась ведьма.

Огненный дух не ответил – лишь взглянул на багряного воина, сидевшего за столом. Светоч хлебал щи и хмурился. О чём думал предвестник рассвета, оставалось тайной. Они с братьями всегда останавливались в ведьминой избушке, перекусывали, отдыхали и отправлялись дальше. Светоч – рассветный всадник, Месяц – вечерний, Мрак – ночной, хотя глаза у него сверкали так, что Ягине становилось страшно.