Солнечные лучи ярко освещали комнату. Позднее утро было в самом разгаре. Вставать не хотелось. Наверняка за дверью её уже поджидала мачеха или сёстры. Снова будут крики. Василика сладно потянулась на мягких подушках и отбросила одеяло. Она быстро сменила нательную рубаху на плате с алыми кружевами, бросила в рот засахаренную клюкву и надкусила. Брызнул кислый сок. Василика сморщилась и тут же улыбнулась. Славные ягоды, ъоть и подсохшие с прошлого дня.

Она вышла из опочевальни и прикрыла дверь. Стоило спуститься по лестнице, как к ней тут же подскочила Любава.

– А, вот и наша расчудесная лесавка проснулась! – медово проворковала сестра и мигом схватила Василику за руку. – Пойдём же, матушка давно хочет с тобой поговорить.

Ей стало не по себе. Если Любава обращалась с ней так – значит, жди беды. Калина наверняка в гневе, запрёт её в комнате или прикажет выйти на смотрины к сыновьям кметов. Последних купчиха считала самыми недостойными. Бедные деревенские старшины жили чуть лучше простых людей. То была не ровня богатым купцам, которые ходили по княжеским теремам и плавали на расписных ладьях, видя заморские чудеса. Но с мачехи станется. Она давно грозилась, мол, не сошьёшь подвенечного платья сама – схожу к швее, а после силком потащу к сватам и отправлю в ближайший кметов дом, чтобы знала дурная девка, что потеряла из–за собственной глупости.

Василика тряслась всем телом и надеялась, что мачеха посадит её за шитье. Меньшее зло, в конце концов. Калина, вопреки обыкновению, спокойно сидела за столом и жевала медовый пряник. Не топтала ногами, не краснела от гнева, не пыталась схватить нерадивую падчерицу за косу. Осмотрев Василику, она вздохнула и покачала головой.

– Догулялась, нерадивая, – фыркнула Калина. – Хватит с меня твоих выходок, сил уже нет ум вбивать в дурную голову. Седлай своего коня и поезжай прямиком к Костяной Ягине. А если сама не поедешь, попрошу слуг спровадить аж до избы. И чтоб духу твоего в доме не было! – вскричала мачеха. – Ешь с лесавками, покрывайся мшистой кожей и вой на болотах вместе с водяницами, но к добрым людям не вздумай соваться! Увижу тебя в Радогощи или других деревнях, выдам за первого встречного и не пожалею, так и знай.

– Не жилось тебе спокойно при всём готовом, дорогая сестрица, – любовно пропела Марва. – Сама не живёшь и нам не даёшь. Что тут поделаешь, а?

В глазах старшей мелькали искры злобы. Василика знала, что сёстры никак не могли найти себе пригожих женихов, потому как все лучшие засматривались на неё, младшую, а других отказывались вести под венец и надевать им на голову венок Лады. За обычных или простых ни Марва, ни Любава не желали идти – всё мечтали стать богатыми купчихами или помощницами при боярынях, но никак не кметками и уж тем более не чумазыми бабами, которые серели и худели от постоянного труда.

– И поеду! – она скрестила руки. – Всяко лучше, чем выставлять себя, как скотину на торги!

– Собирайся, – холодно сказала Калина. – И помни: увижу где – схвачу за косу и потащу под венец! Будешь трудиться, не разгибая спины, раз не захотела жить в тепле, покое и при каменьях.

Василика сама собирала котомку, думая, что может пригодиться, а что стоило оставить. Взяла немного мёда, варенья, мешочек пшеницы, хлеб, несколько пирогов, стальной нож и пару монист из жемчуга и яшмы. Мало ли, какой будет дорога. Да и примет ли её Костяная Ягиня? А если примет, то как поступит – сразу съест или подумает?

Василика не знала, что может понравиться ведьме, потому и выбрала два мониста. Вдруг ей приглянутся каменья? А может, придётся по вкусу травяной мёд или вишнёвое варенье? Она надеялась, что ведьма примет гостинцы и с добром отнесётся к гостье. А дальше–то что? Жить при ней, служить, трудиться? Стирать одежду в речке, убирать избу, готовить и следить, чтобы всё было вкусно и сытно, иначе Ягиня рассердится и отужинает ею? Всякое лезло в голову, но Василика решила: чем скорее постучит в заросшие зеленью ворота, тем быстрее узнает. Чего тревожиться заранее? Может, там вообще стояла давно заброшенная изба, в которой никто не жил много лет?

Василика прошла в конюшню, проверила, сыт ли её верный Яшень. Конь радостно заржал. Видимо, надеялся на прогулку.

– В лес мы с тобой отправимся, – она провела по гриве. – Туда, откуда можем не вернуться.

Яшень спокойно смотрел на неё. Вряд ли он понимал сказанное. Василика надела на него седло, нацепила поводья, прикрепила увесистую котомку и вывела коня под любопытные взгляды слуг. Конечно, громкая весть уже разлетелась по дому и обросла домыслами.

– Бедное дитятко, – качала головой толстая кухарка.

– И вовсе не бедное! – отозвалась её помощница. – Девка сама напросилась.

– Родная мать так не поступила бы, – запричитала та в ответ. – Оно и видно – мачеха мачехой!

– Не ту жалеешь, – скривила губы чернавка. – Бедная Калина с ней намучилась. Неудивительно, что насытилась по уши.

– Э, дуры бабы, – махнул рукой конюший. – Калина то специально затеяла, чтобы падчерица хлебнула горькой жизни и вернулась просить прощения. Кто ж в здравом уме к лесной ведьме поскачет?! К вечеру нагуляется, вернётся – и упадёт в ноги.

Василика поджала губы, делая вид, что ничего не слышит. Вернётся, как же! Ждите и готовьте женихов! Она обернулась и вздохнула, увидев провожающие взгляды. Мачеха смотрела с ледяным спокойствием, сёстры улыбались, дворовые слуги провожали с любопытством, думая, что девка в скором времени прискачет назад и попросится обратно в тёплый дом.

Василика вышла за ворота и мигом вскочила в седло. Яшень побежал по знакомой дороге, не понимая, что уже не вернётся в тёплую конюшню. Но то было к лучшему. Она сама не знала, чего ожидать и втайне хотела, чтобы изба и впрямь оказалась пустой, ныльной, но с печью. С беспорядком Василика уж как–нибудь справилась бы, главное – постучать в ворота и подождать.

Уже знакомые лешачата выскочили у опушки и побежали рядом с конём, наперебой хохоча. Некоторые прикидывались скотиной, изображая звуки мычанья, блеянья или кудахтанье. Любили они так развлекаться и играть с простыми людьми.

– Не к вам я сегодня, – сказала Василика. – Мне к ведьме надо.

Лешачата затихли, переглядываясь между собой, затем пожали плечами и проводили Яшеня прямиком к тому месту, где должны стоять ворота. Только самих ворот там не оказалось – лишь кустарник. Василика протёрла глаза, осмотрелась: вроде бы всё та же поляна, вон дуб с большими жёлудями, вон знакомый клён – а ворот не было!

– Чудеса, – выдохнула она и натянула поводья.

Василика прошла по кругу, но вход так и не появился. Она решила ещё раз внимательно осмотреть кустарники, раздвинуть ветви и убедиться, что не ошиблась. Руки сразу же зацепились об острые колючки. Острая боль пронзила пальцы. Пришлось отдёрнуть руку с оханьем, но оно того стоило – обернувшись, Василика увидела знакомые ворота! Они торчали из–под еловых веток, как будто всё время стояли на том же месте.

Яшень навострил уши. Коня пугали незнакомые запахи и лесная тишина, словно где–то сбоку притаилось лихо и вот–вот нападёт со всеми своими лапами. Сердце Василики тоже учащённо билось. Может, она находилась на грани смерти. А может, что–то в ней ломалось и откалывалось, как ненужные куски камня при лепке. Пересилив себя, Василика дрожащей рукой постучала в ворота. Громко и решительно, чтобы точно услышали.

Поначалу ничего не происходило. Василика онемела от страха, не зная, что будет дальше. Она замерла перед дверью, вслушиваясь в каждый шорох. Наконец послышались шаги, и заговорённые ворота со скрипом отворились. Перед ней оказалась седая женщина, хмурая и бледная настолько, что могла бы сойти за мертвеца. Она искоса посмотрела на Василику и сказала:

– О, ну вот и ты, красна девица. А я всё думала, когда ты явишься.

– Я?! – та не поверила собственным ушам. – Вы меня ждали?

– Аж целый месяц назад, между прочим, – фыркнула Костяная Ягиня. – Карты показали, что явишься, да и ты сама тут всё разхезжала, ходила вокруг да около. Ну проходи, раз пришла. Чего на пороге стоять?