А самое паршивое – её тянуло в лес. Марена всем сердцем желала прикоснуться к холодным ветвям, ощутить древесную кору кожей и посмотрела на замерзающую реку и русалок, которые подплывают к берегу в последний раз, чтобы попрощаться перед долгим сном. Она хотела бы увидеть, как бродит по чаще Морозная Мать, украшая голые кроны пушистым снегом и разгоняя непослушное зверьё, которое не уснуло вместе со всеми. Что–то заскреблось под рёбрами. Её тянуло домой с неистовой силой, даже если там – гневный господарь. Она хотела сесть на тёплой кухне, прямо возле печи, и выплакаться Бажене, а ещё спросить у чародея, что произошло с Ядвигой и почему.

– Какое же мерзкое дело, – лекарка присела рядом. – Тебе когда–нибудь приходилось отрезать пальцы?

Марена помотала головой.

– А мне вот пришлось, – она невесело усмехнулась. – Иначе бы хворь пошла гулять по всему телу, а дальше сама знаешь. Знаешь ведь, как оно бывает?

– Жуть какая, – выдохнула Марена. – А как… Можно узнать ваше имя, пани?

– Так себе из меня пани, – выдохнула она. – Лойца я. Ты, небось, голодная?

Лойца почти не говорила, но глядела так, что Марене пришлось рассказывать. Она поведала лекарке самую малость: что ушла из господарского дома по собственной воле, скиталась, после услышала про скоморохов и решила посмотреть поближе. О Юркеше ей знать не следовало.

Лекарка выслушала её внимательно, в её взгляде ничего не изменилось. Марена продолжила пить брусничный чай. Что она ей сделает, в конце–то концов? Лойца не ворожея, не чародейка – знает травы, может опоить зельем. Если бы хотела сгубить, давно сгубила бы.

– Мой долг перед тобой всё растёт, – Марена хмыкнула. – Что попросишь, пани?

– Пока не знаю, – лекарка окинула её взглядом. – А что с тебя взять–то можно, особенно сейчас?

Лойца была права: ослабевшая Марена могла, разве что, наворожить небольшой морок. А что ещё? Трав в доме лекарки было достаточно, зелий – тоже, а самоцветов в котомке чародейки не водилось. Жаль, не прихватила ничего чужого, когда сбегала из княжьего терема. Сейчас очень пригодилось бы. Взять хотя бы смарагдовый браслет или отливающее багровым монисто.

– И я тоже не знаю, – вздохнула Марена. – Но долг есть долг.

– Скажу так, – прищурилась Лойца, – если мне что–то понадобится, я дам знать.

– Это было бы прекрасно, – она улыбнулась. – Спасибо.

Разговор получался недружелюбным, хотя вражды к друг другу у них не было. Марена понимала: труд лекарки нелёгок. Слишком много всего приходилось видеть и делать. Оттого люди боялись лекарок, как и ворожей. Попробуй зашить кожу нитями или положить травы внутрь. Ещё хуже – прижигание ран или отрезание. Не каждый мог выдержать.

Вряд ли Лойца хотела, чтобы кто–то залезал ей в душу. Потому Марена молча доедала пироги и запивала мягкое тесто чаем. Травяная завеса уже не казалась такой дурманящей. Лойца убедилась, что с гостьей всё в порядке, а после снова куда–то ушла.

Марена встала и попробовала пройтись по комнате, заставленной всевозможными пузырьками. Ноги держали ровно, но передвигаться быстро ей не следовало. Колдовская сила и вовсе не отзывалась – значит, недостаточно отдохнула. Злоупотреблять гостеприимством тоже не хотелось. Придётся хотя бы день перевести дух, а заодно… Марена поморщилась. От одной мысли ей становилось плохо, но она должна была отправиться на другой край деревни и увидеть тела скоморохов собственными глазами.

Паршивое это дело – смотреть на ушедших, только выбора не оставалось. Её ждали морозные могильники, а затем – долгая дорога через Пустошь и чащу. Если снова встретит возницу, повезёт. Вряд ли удача будет настолько благосклонной. Марена тяжело вздохнула. Запах можжевельника и ели защекотал грудь.

Будь что будет, она справится, как только восстановит силы и снова сможет ворожить.

9.

«В первую очередь я хочу поблагодарить Вас, ясный пан, за удивительную заботу, которая тронула моё сердце. Вынуждена признать, Ваше письмо застало меня совершенно неожиданно, к моему собственному стыду. Надеюсь, Вы тоже в порядке и полны сил, ибо я искренне волнуюсь за Вас и молю всех богов, чтобы княжич Ягрэн чувствовал себя хорошо и спокойно.

Да–да, и мне совершенно не стыдно признаваться в этом, ведь Вы – родной брат моего наречённого, старший брат, между прочим. Я очень скорблю из–за Вашей ссоры и надеюсь, что в будущем Вы и княжич Юркеш заключите мир между собой, став сильными союзниками назло всем врагам.

Вы спрашивали, как я себя чувствую… Как может чувствовать себя пленница в чужом тереме? Нет, княжич Юркеш хорошо заботится обо мне, он даже поселил подальше свою новую… Советницу, которая явилась к нему, словно ангел, прямиком из леса. Также он подарил мне замечательное смарагдовое монисто. О, не сомневайтесь, мои чувства к княжичу Юркешу довольно пылки и сильны. Я уверена, он ощущает то же самое.

Наверное, Вы так же хотите узнать, что я намерена предпринять и предприняла ли уже. Княжич – мой наречённый, и я не могу пойти против него. Конечно же, я буду его поддерживать, как всякая любящая невеста. Я буду молить всех богов также и о том, чтобы его глаза всегда сияли ярко и были чисты. Что ещё может сделать любящая женщина? Или не сделать? Я не знаю, признаюсь честно.

С лаской и уважением,

княжна О.»      

Письмо было шито белыми нитками. Ольшанка поджала губы и свернула бумагу. Оставалось лишь передать его верному посланцу и подождать.

1.

Одежда повешенных развевалась на ветру. Марена поморщилась. Она заглянула в посеревшее лицо Ядвиги, но не нашла там ничего необычного. Жизнь ушла из её тела несколько дней назад – осталась оболочка, которая рано или поздно иссохнет. Рядом с Ядвигой висел Лешко–перевёртыш, он же заклинатель дорог. Его рыжая копна превратилась в коричневую, отливая жиром и грязью. Других она не знала – то были совсем молодые мальчишки с лицами, перемазанными чёрной сажей. Казалось, в их глазах навсегда застыл предсмертный ужас.

«Уж не в Лешка ли влюбилась, брата названного?» – скалился Лыцко.

«Таких уток поймали!» – Лешко хвастался после осенней охоты.

Кто же заставил их нарядиться в грязные скоморошьи тряпки, надеть маски и пойти по деревням? Господарь не мог, Марена отказывалась верить, что это его ворожба. В той толпе нашлось немало погибших. Оттого воздух вокруг могильников отдавал гарью и сыростью. Вокруг насыпей со всевозможными цветами и записками замёрзла земля. Марена опёрлась о ближайшее дерево и в последний раз взглянула на повешенных горе–шутов.

На душе было удивительно мерзко. Хотелось зайти в кабак и напиться браги, горькой и кружащей голову. Марена завидовала простым деревенским людям – они топили своё горе в огромных кружках, а наутро просыпались в беспамятстве. Брага помогала унимать острую боль. Но ей надо было идти. Если она хочет найти ответы, то должна отправиться домой как можно скорее.

– Эй, – её окликнул рослый детина, – ты на Пустошь собираешься?

– Ага, – хмыкнула Марена. – А тебе какое дело?

– Дык это, – он почесал затылок, – Лойца тебе подсобить просила, а у неё ко мне должок, знаешь ли.

– Надо же, – она развернулась. – Ну пойдём.

Ехать в телеге всяко лучше, чем идти пешком. Удача отчего–то любила Марену, либо же лекарке хотелось получить в ответ хорошую услугу. Кто их разберёт, да и она сама не сильно хотела разбираться. Подвезут – и славно, остального ей знать не надо было.

Гнедая кобыла неохотно тронулась с места и зацокала подкованными копытами. Марена посмотрела на исчезающую деревню и вздохнула. Теперь в этом месте навсегда останутся двое господарских учеников. На плечо опустилась снежинка. Первые заморозки принесли с собой маленькую вьюгу, которая потихоньку нарастала. Кристальные снежинки кружились на ветру и оседали повсюду – на голых кронах, чёрной земле и пыльной тропке. Кобыла морщилась. Ей не нравился снег. Очевидно, она хотела вернуться в родное стойло. Марена прижала к себе котомку и прикрыла глаза. Слабость брала свою, вынуждая её провалиться в дрёму.