Желанью твоему предмет уж не остался.

Ты сделался богат, чинами награжден,

Прославлен, возведен и отличен.

Что ж, больше выиграл ты пред смертными другими

Богатством, титлами и званьями своими?

Мне кажется, ты то ж, что ты и прежде был:

Ты ныне человек и прежде тем же слыл.

Подвержен слабостям таким, каким и прежде,

Хоть слаще ешь и пьешь, хоть в лучшей ты одежде.

И царь таким же сном, как и крестьянин, спит.

На это скажешь ты, я знаю, может быть,

Как я сужу, одним лишь стоикам судить.

Вели́ка разница богату жить иль скудно.

И разницы не знать в том было б безрассудно,

Рабом ли слабым быть, иль властным господином

И ниже быть мне всех имением и чином.

Противное сему я тотчас докажу

И те ж слова твои наоборот скажу.

Я лучше чту рабом быть себе и вольным,

Как господином тьмы других господ невольным.

Сие-то самое умы и ослепляет

И быть других рабов рабами заставляет.

Издревле человек, привыкший возноситься

И пред подобными себе всегда гордиться,

На вымыслы готов, то средство изобрел,

Чтоб власть над равным он приманкой возымел;

И всякий выдумал свое к тому посредство.

Сей вымысл шел из рода в род, как будто бы наследство.

Тот златом и сребром слабоумов ослеплял,

Другой сокровищем других людей пленял.

Так люди от людей обманутыми стали.

Как куклами детей, людей всё забавляли.

Правители земель хитростию превзошли

И способ, как людей уловлять, нашли.

Издревле ценными дарами награждали,

Потом уж лентами людей прельщать уж стали.

Для мудрого ль сие, сей пустотой прельщаться

И, властвуя  мечтой, счастливым называться?

Нет, слабоумам то в утеху лишь дано,

А нам оставлено блаженство другое,

<... >то есть добродетель и честность.

Пусть будешь ты богат, и в счастии великом,

И будешь шелковым кругом обвешан лыком, —

Без целомудрия не будешь счастлив ты.

Кто хочет счастлив быть, тот бегай суеты.

В сатиру:{*}

И только временщик лишь новый появится,

Стихами стихоткач воспеть его стремится.

Тотча́с он и герой, и победитель стал,

Хоть неприятеля родяся не видал,

Тотчас защитник муз, покров их, защититель,

О пользе своего отечества рачитель.

Тотчас он сделался не тот, каким он был,

Как скоро лишь в число временщиков вступил,

И словом, человек он быв, стал чуть не богом,

Так вознесут его своим пииты слогом;

Так ищущие в нем, чтоб милость получить,

Стремятся все его до неба возносить.

Так хвалят все того, кого и знать не знали

И имя коего родяся не слыхали.

«Вот верный раб царю, вот добрый человек!

Теперь-то потечет златой повсюду век».

Но о! ласкателей прегнусная хвала!

Коль близко съединена с тобою их хула.

Едва временщика судьбина пременилась,

Вся лесть в ругательство опять об<оро>тилась.

Сегодняшну хвалу в брань завтра превращают

И постоянны лишь в непостоянстве пребывают.

«И, ПИШУЧИ СТИХИ, ПЕЧЕТСЯ ЛИШЬ О ТОМ...»

<............. >

И, пишучи стихи, печется лишь о том,

Чтобы не написать ему их по пустом.

Что нужды до того, чтобы стихи хвалили?

Лишь только б за стихи мне щедро заплатили.

И, пишучи стихи, вперед располагает,

Какое слово что за плату обещает.

Вот это слово мне побольше принесет,

Поставлю я ого, а в том надежды нет.

Сто крат иную мысль пременит он другою,

Да лишь не лучшею, а только же дурною,

Напишет и ценит, цена мала — чернит.

А если тот его не щедро наградит,

Кого стихами он своими вздумал славить,

То вдвое он его за то уж обесславит

И, осердившися за скупость на того,

Не станет ввек писать стихов уж на него.

«ТЫ ГОВОРИШЬ: „ДА КТО ВЕЛИТ ЕМУ ПИСАТЬ"»

 «Ты говоришь: «Да кто велит ему писать?»

Что ж? Разве с голода и впрям ему пропасть?

Не редкий бы еще теперь без места был,

Когда бы чрез стихи его не получил.

Крестинные ли то иль свадебные были,

Которы умного читателя бесили

И кои своего толь гнусного творца

Пред светом обличили подлеца».

— «Речь не о том.

Бесчеловечного урода

Зови отцом народа;

Сквернавку первую красавицей зови...»