Бова узнал Додона и погнался. Додон не мог Бову вспомнить, но был поражен: лицо Бовы он где-то видел и эти глаза — Брандория глядела, но не с любовью, необычно, и безотчетно тревога охватила его.

Малиновое и голубое замелькали на разных концах, дразня друг друга и не сливаясь. Но столкновение неизбежно.

Бова нагнал Додона — малиновый и голубой слились. И выблеснул один рогатый меч.

Бова или Додон.

С рассеченной головой упал Додон — и все залило — один малиновый цвет.

Битва между войсками не могла продолжаться. Застлало глаза. Войско Додона затворилось в Антоне. Войско Синибалды отошло с Бовой в Сумин.

3

Со всего Антона были призваны врачи: они сделали все, что было в их науке, но больному легче не стало. И они отказались.

И было объявлено — за короля распоряжался его брат Дан-Альбрига — что всякий, кто знает или слышал, как лечить от головной боли, пусть явится к больному королю: свободный вход во дворец и обещана награда.

Додон очень мучился.

И было бы не преступлением отравить его — окончить ядом страдания человека. Но кто решится расправиться с чужой жизнью? Если найдется хоть один человек, для кого эта жизнь дороже своей: для Додона таким человеком была Брандория.

Бова и Териз, выкрасились, черные, в наряде халдейских магов, беспрепятственно вошли в Антон. И их привели к королю.

Бова осмотрел рану — глубину своего тяжкого кладенца. Разбереженный Додон раскрыл глаза — в их мути плыла последняя и с болью по- детски выговорилось: «спасите!».

— Тебя спасет тот, кто тебя ранил, сказал Бова, обнажил меч, приноровился и с силой ударил поперек.

Отсеченная голова подскочила на подушке и спокойно улеглась: правый глаз залило кровью, а левый остановился ожидая: «спасите!». — Из раскрытого рта черная полоска, а губы вздрагивали на огонек — в руках Териза полыхала свечка. И оба от неожиданности отшатнулись, — туловище без головы, вдрыгнув, подбросилось, а ноги, сбивая одеяло, пустились бежать, и левая, переметнув правую, крепко ударила Бову в грудь.

С остервенением Бова подсунул руку под подушку и мокрую, как дыню, гадливо выпростал отсеченную голову.

На столе на серебряном блюде ваза: синие розы — «мать». Териз выдернул блюдо и Бова шлепнул голову и синим прикрыл сочившийся рот — «поцелуй!».

Подняв над головой блюдо, он вышел. Ему памятно, какими комнатами из комнаты отца к матери.

Он шел отплевывая — с блюда капало на него и на пол. Вслед шел Териз со свечой.

В дверях Ричард, крестом раскинув руки загораживая, Бова отшвырнул бы его ногой, но дверь раскрылась — и Бова узнал мать.

С какой ненавистью встретил он льющуюся синь ее прорубленных изнывших глаз.

Брандория уронила платок.

И как однажды с блюдом печеных яблок перед Друзианой, он стал на колени, держа перед собой блюдо — голову врага. И мать, как Друзиана — она узнала сына под безобразящей краской — и поцеловала его.

И этот поцелуй был ему, как приторный крысиный яд. Он срыву поднялся и шваркнул к ногам матери кишащее ржавью блюдо.

И, как бесясь, все отплевывая, побежал через комнату матери комнатами на кухню и на кухне к лестнице — по каменной лестнице во двор.

Небо сияло звездами.

«Куда?» — он очнулся и спросил себя. И кто-то ответил: «Домой». Он остановился, озираясь. «Ко мне! услышал он ясно, меня! в тюрьме!» Низко наклонившись, точно кланяясь, он вошел в знакомую тюрьму. Ему показалось, даже без света, Зоя все также сидит у стола как помнит ее в последний раз и серебро струится по ее плечам.

— Ты свободна! слышит свой голос, но что она ответила, прошелестев, он не слышит — вскипая, стучит и рвется вон — на свободу.

4

Когда стало известно о убийстве Додона, город всполошился: бросились ловить халдейских магов и, как в таких случаях бывает, хватали кого ни попало.

Теризу удалось бежать. И Синибалда с войском вошел в Антон. Все было как приготовлено. Встречали — раскланивались — ни стычек, ни из-за спины.

И Синибалда провозгласил Бову, сына короля Гвидона.

— Бова король Дантона!

Первый королевский указ: награда Зое — тридцать лет за Бову просидела в тюрьме.

Бова предлагал выдать ее замуж за Териза. Но не в Теризе остановка, а в Зое. Какая уж там свадьба. Говорили, что дурочка спятила с ума, которого «у нее никогда не было», прибавляли. Дурочка кликала выжлов, она их повсюду искала, и руку протягивала лепешкой. Она повторяла: «кушайте, сама месила на сладком яде». И благодарила. Или станет и куда-то глядя горько заплачет. Сквозь ее слезы трудно было понять и только отдельные слова: «убила отца», «мать меня спасла», «убила родную мать», а Бове она сказала: «не я спасла тебя, спас тебя яд».

Так ничего и не придумали.

А за наградой Зое последовал указ о награде матери: казнь — Брандория приговаривалась к смерти за убийство короля Гвидона и за покушение на жизнь сына: отравленные лепешки.

Синибалда советовал: «сжечь», Териз: «разволочь конями», а Оген: «замуровать между стен, чтобы падал на голову дождь, долбил череп и лють ломила кости».

Бова велел приготовить гроб.

Дорогими камками и бархатом обили гроб. Не отбиваясь, без побоев, покорно легла она в гроб и нарядная в синем бархате лежала она в гробу.

Она была бледнее купавы — мертвой белизной бела; над черными распущенными по плечам косами, светила серебряная корона, а из глубины погруженных в отчаяние глаз, сквозь их прозрачный саван, горя вымелькивало: «спасла любимого сына, а судьбу и бичом любви не повернешь: без любви пристало ли жить? легче живой лечь в гроб!» и пальцы желтые на синем, костяшками впивались в золотой крест.

Свинцовой тучей надвинулась крышка и судорога улыбнула белые губы. Слышала громовые молотки — заколачивали гвоздями крышку. Оторвавшийся кусок бархата упал на ее лицо и закрыл окаменевшую улыбку — таращась белками, она широко раскрыла рот, ловя языком воздух: «дышать нечем, спасите!»

— Верный рыцарь, обратился Бова, показывая на Ричарда, тебе дадут заступ, твой последний долг, зарой прекрасную королеву Брандорию!

Спотыкаясь о ковры, вынесли гроб. Вслед Ричард. Назад с кладбища он не вернется. Не увидят и дурочку Зою: пропали.

И в городе начались праздники — величали нового короля — Бову королевича — «Бове слава не минется и до века!»

КОНЕЦ

В повестях о Бове его конец рассказывают по-разному: все возможно — просто кончить жизнь, не такой.

—————

Слава о короле Дантона Бове обошла весь свет — о его отце Гвидоне не забыли, но и не распространялись.

Французский король Пипин Короткий гостем бывал в Антоне, называют и семиградского короля Пассамонта.

До поры до времени тешит слава, насладившись, как когда-то Гвидон, заскучал и Бова: король без королевы.

Бова вдруг вспомнил о Мальгиреи.

Эта белоснежка — змеиная любовь! — ему спасла жизнь. Какую ему еще искать королеву!

Синибалда, давно мечтавший попрактиковаться по- турецки, поехал сватом в Рагильское государство к царю Салтану.

Имя Бовы громко — Салтан сговорчив. Зваться его дочери королевой Дантона, это ль не честь? И пускай примет православную веру — разницы с латинской никакой, «только мы еще веруем нашему Богу Ахмету, а они не веруют».

С большим приданым привез Синибалда Мальгирею в Антон. А как была она довольна и Синибалда доволен: напрактиковался.

Наскоро окрестили Мальгирею в Маргариту и без всяких консисторских проволочек, без оглашения, обручили Бову с Маргаритой.

И начались приготовления к свадьбе. Всякий вечер в королевском дворце гости: угощает жених.

Все эти годы, как не думая, не чая, очутилась Друзиана в Рагильском царстве у царя Салтана, у кого только ни спрашивала, а ничего не могла узнать о Бове. С приезда Синибалды слышит: Бова жив и собирается жениться на дочери царя Салтана, на царевне Мальгиреи. Долго не раздумывая, нарядилась она скоморошкой, и на том же самом корабле, на котором Синибалда вез Мальгирею, приехала с детьми в Антон. Поселилась за городом. И стала посылать детей на вечеринки во дворец.