* * *

На черной горе, на семидесяти столбах златоверхие три белых терема. Вокруг теремов железный тын. На каждой тынинке по маковке. На всякой маковке по черепу.

Не подойти злой ведьме, не подступиться к теремам и на семь верст: не любы ей медные ворота да железный тын, — заворожены.

В медных сапогах, в железной одежде Ирод царь.

Празднует поганый козар новолетие — жатвенный пир.

На царском дворе запалили костры, на царском дворе кипят котлы: пшеничное вино, червоное пиво, сладкие меды.

Полон дворец гостьми, не сосчитать ликом, битком набиты три терема.

Веселые люди, потешники — и гусли гудут; скоморохи, глумцы и кукольники, и ловка и вертка Береза-Коза в лентах бренчит погремушками; удоноши, зачерненные сажей, игрецы и косматые хари — кони, волки, кобылы, лисицы, старухи, козлы, турицы, аисты, туры, павлины, журавли, петухи; там пляшут со слепой рыжей сучкой, вертятся вкруг чучелы с льняной бородой, там обвитые мокрым полотном рукопаш борятся с лютым зверем, там безволосые прыгают с обезьянкой через жерди; разносят утыканные серебром яблоки — пожеланья, визг, драка, возня и подачки — осыпают, осевают зернами, кличут Плугу, гадают, и на сивой свинке выезжает сам Усень — овсеневые песни — Заря-Усень — Таусень! Таусень! — бьют в заслонки, решета, тазы, сковородки; и бродят мартыны безобразные да медведчики с мохнатыми плясовыми медведи.

Непозванные садятся за стол, беззапретно ковыряют свиную морду, навально ломают из чистого жита калач, объедаются румяным пирогом, лопают пышки и лепешки, непрошенные пьют чашу.

Ого-го коза, — переминается с ноги на ногу, поворачивается на копыточках на серебряных и вдруг дрожит серая, что осиновый лист, дрожит и ни с места.

Завизжали собаки.

Заметались медведи, громыхают цепями, рвут кольца, на дыбы, толстопятые.

То не бубны бьют, не сопели сопят, не бузинные дуды дуют, не домра и сурна дудит, не волынка, не гусли, тимпаны — —

Красная панна Иродиада, дочь царя, пляшет.

*

Белая тополь, белая лебедь, красная панна.

Стелют волной, золотые волнуются волосы — так в грозу колосятся колосья белоярой пшеницы.

И стелют волной, золотые подымаются косы, сплетаясь вершинами, сходятся, — две высокие ветви высокой и дивной яблони.

А на ветвях в бело-алых цветах горят светочи, и горят и жгучим оловом слезы капают.

А руки ее — реки текут. Из мира мировые, из прозрачных вод — бело-алые.

А сердце ее — криница, полная вина красного и пьяного.

А в сердце ее — один — Он один —

Он один, Он в пустыне, Он в пустыне оленем рыщет.

Белая тополь, белая лебедь, красная панна.

Он один, Он в пустыне, Он в пустыне оленем рыщет.

А руки ее — реки текут. Из мира — мировые, из прозрачных вод — бело-алые.

А сердце ее — криница, полная вина красного и пьяного.

И восходит над миром навстречу солнце пустыни, раскаленной пригоршней взрывает песчаные нивы, — и идут лучи через долины и горы, через долины и горы по курганам, по могилам, по могильным холмам, по могильникам — — — Закидывает солнце лучи через железный тын в белый терем.

Быстры, как стрелы, и остры глаза царевны, — она проникает в пустыню.

Он в пустыне, облеченный в верблюжью кожу, Он крестит небо и землю, солнце и месяц, горы и воды —

Белая тополь, белая лебедь, красная панна.

Он в пустыне. Он крестит небо и землю, солнце и месяц, — красную панну.

Он крестит в кринице, ее сердце — криница — красная, пьяная, и кипит и просит — —

Не надо ей царей, королей, королевичей, Он — единственный жених ее, она — невеста.

И сердце ее отвергнуто.

Осень. Осенины. Синие вечеры.

Синим вечером одна тайком, одна тайком из терема она на Иордане.

Во Иордане крестилась, там полюбила.

И сердце ее отвергнуто.

Не надо Ему дворцов, золота, царской дочери. Не надо сердца сердцу обрученному со Христом — женихом небесным.

И вопленницы не станут причитать над ней, не посетует плачея, не заголосит певуля, не завопит вытница.

Осень. Осенины. Синие вечеры.

Ой рано, рано —

— птицы из Ирья по небу плывут —

Ой рано, рано —

Таусень! Таусень!

Красная панна Иродиада, дочь царя, пляшет.

И пляшет неистово, быстро и бешено — панна стрела.

Пляшет метелицу, пляшет завейницу.

Навечерие — свят-вечер, ночи сквозь, ночь.

И встал царь.

Не дуют дуды, не кличут Плугу, замолкли сурны, домры; зачерненные сажей жутко шмыгают удоноши; сопят медведи.

Сказал царь:

— Чего ты хочешь, Иродиада, — и клянется, — чего ни попросишь, я все тебе дам.

Прожорливо пламя — огнь желаний, тоска — тоска любви неутоленной, неутолимой жжет...

— Хочу, чтобы ты дал мне голову Ивана Крестителя.

И опечалился царь, опечалился белый златоверхий терем.

Зачерненные сажей жутко шмыгают удоноши; сопят медведи.

Зажурилась черная гора.

Тутнет нагорное царство.

Повелением царя усечена голова Ивана Крестителя.

Нагорное царство — туда ветер круглый год не заходит — на черной горе и кручинится.

Белая порошица выпала, белая кроет — порошит кручину да черную гору.

Белые цветы!

Звонче меди, крепче железа царская власть.

О, безумие и омрачение нечестивых царей. Нет меры и конца жестокости.

Он не рыщет в пустыне сивым оленем, не крестит в реке во Иордане.

Пророк Божий, Предтеча в темнице.

Его тело одеяно кровию — гроздию.

И в село до села не пройдет его голос.

Белые цветы!

В прогалинах белой порошицы в ночи показалась луна.

В зеленых долинах на круторогой Магдалина прядет свою пряжу — осеннюю паутину — Богородичны нити.

Тихий ангел из терема залетел на луну к Магдалине.

— О чем ты плачешь, тихий ангел?

— Как мне не плакать, — говорит тихий ангел, — моя панна Иродиада свои дни считает.

Белые цветы!

На серебряном блюде, полотенцем окрытая, с тяжелой золотой царской вышивкой, голова Ивана Крестителя.

Зарная змейка с лютым жалом в ручках царевны.

Острая вспыхивает в ручках царевны.

И красная из проколотых оленьих глаз по белому кровь потекла и не канет, течет ей на белую грудь прямо в сердце, в ее сердце, — ее сердце — криница, не вином — огнем напоена.

Красна — свеча венчальная — Иродиада над головой Крестителя.

Она даст Ему последнее в первый раз; первое в последний раз — целование.

Стучит сердце, колотится.

Раскрыты губы к мертвым, горячие — к любимым устам, — тоска, тоска любви неутоленной, неутолимой —

Стучит сердце, колотится.

Отвергнутое сердце.

И очервнелись мертвые, зашевелились холодные губы и вдруг, отшатнувшись от поцелуя, дыхнули исступленным дыхом пустыни — —

Задрожала гора, вздрогнул терем, выбило кровлю, согнулся железный тын, подломились ворота.

Попадали чаши и гости.

Кто куда, как попало: царь, царица, глумцы, скоморохи, кони, волки, кобылы, лисицы, старухи, козлы, турицы, аисты, туры, павлины, журавли, петухи и Береза-Коза и медведи —

Пусто место — — — !

Злая ведьма, а с ней ее сестры, одна другой злее, без зазора, без запрета ринулись по черной горе прямо в терем.

И другие червями ползли по черной горе прямо в терем.

Там заиграли волынку — чертов пляс.

Шипели полосатые черви, растекались, подползали, чтобы живьем заесть поганого козара — царя Ирода.

Слышен их свист за семь верст.

В вихре вихрем унесло Иродиаду.

*

Красная панна Иродиада —

Несется неудержимо, навек обращенная в вихорь — буйный вихорь — плясавица проклятая и пляшет по пустыне, вдоль долины, вверх горы, — над лесами, по рекам, по озерам, по курганам, по могилам, по могильным холмам, по могильникам — — и раздирает черную гору, сокрушает нагорное царство, нагоняет на небо сильные тучи, потемняет свет, крутит ветры, вирит волны, вал на вал — — пляшет плясея проклятая.