— Я не спрашиваю о твоих заслугах перед стаей, — с обманчивой мягкостью возразил седой. — Я говорю, что вампиры не годятся в жёны.

— Не годятся?! — разъярилась одетая в чёрное вампирша. — Это ваши псы недостойны наших дочерей!

Кто-то тихо рассмеялся. Вейма, скорчившаяся у ног своего учителя, продолжала злобно шипеть. Липп топтался с ноги на ногу. Бежать ему было некуда, но очень хотелось.

Остальные переглянулись. Почти одинаковыми движениями пожали плечами.

— Твоя просьба нелепа, — решил судья, — и ты слишком предан миру, раз просишь о жене.

— В самом деле, — нагло ответил молодой оборотень, — слишком предан… Что же… я вернусь в стаю, сменю облик, покину Корбиниан, сложу с себя заботу о Гандуле…

— Ты что же, нам угрожаешь?! — вскипел судья, впервые проявивший хоть какие-то чувства.

— Эта женщина — моя, — вместо ответа заявил оборотень. — И в тех делах, которыми я занимаюсь, никто не может меня принудить, ибо они включают в себя службу баронам и выполнение их заданий и прихотей, они опасны и за иное я чуть не поплатился жизнью.

Судьи снова переглянулись. Снова пожали плечами.

— Твоя просьба нелепа, но в ней нет ничего дурного, — решил стоящий перед всеми судья. — Но ты должен дать клятву, что после тебя шателеном станет один из нас, из прозревших. Твой родич по крови или по духу, и он будет блюсти это место для нас, как делаешь это ты.

— Я позабочусь об этом, — пообещал Вир. — Клянусь.

— Что ж, — решил судья. Одетая в чёрное вампирша прошипела какое-то ругательство, но товарищи её заставили промолчать. — Забирай эту женщину. Учитель отрёкся от неё, значит, она не принадлежит более клану, и теперь она будет только твоей.

Он кивнул. Старый Ватар наклонился, взял свою бывшую ученицу за шиворот, как котёнка, и бросил к ногам оборотня. Вир тоже кивнул.

— Я принимаю её, — произнёс он и поднял жену, всё ещё дрожащую от злости и запоздалого ужаса, с земли.

— Эй, так нечестно! — закричал Липп, который завистливыми глазами провожал отделавшуюся от суда сестру по несчастью. — Я тоже помогал! Ему помогал! И ей! Затем, чтобы с осадой помочь! И против братьев-заступников! Так нечестно! Я не виноват, что меня поймала белая волшебница! Это не я подстроил!!!

Снова повисла тишина. На этот раз — выжидательная. Вейма не выдержала, бросила на собрата по несчастью злой и укоризненный взгляд. Вир положил ей руки на плечи, пытаясь успокоить, помешать вмешиваться, но было поздно. Липп только больше разошёлся.

— Да! — завопил он. — Белая волшебница! Её привела ведьма Магда! Она напала на меня, чтобы помешать мне пить кровь слепых! Чтобы я не мог следовать своему долгу! Она жена чёрного волшебника! Они нарочно! Сговорились! Волшебники и колдуны всегда были против нас! Это заговор! Я точно знаю!

— Заткнись, — негромко произнёс старый Ватар и Липп вынужденно умолк.

— О чём он говорит? — спросил один из сидящих на скамейке общих старших братьев. — Что же белая волшебница, жена чёрного?

— Среди учеников Чёрной башни есть только один, кто решился на такой позорящий шаг, юный Лонгин, — ответил ему второй. Судя по всему, он был не только высшим посвящённым, но и чёрным волшебником, что встречается очень редко.

— Так его надо позвать сюда, — предложил представитель клана. — Пусть ответит за свою жену.

— Не надо меня звать, — с благодушной улыбкой произнёс Лонгин, откидывая матерчатую стену и подходя к судилищу. — О чём у вас речь? Моя жена ведёт себя как положено белой волшебнице? Да-да-да, это прискорбно. Я прекрасно помню тот день. Представляете, просыпаюсь утром — жена сбежала, еды в доме нет, свежей одежды нет… сел было корпеть над своими вычислениями — так ведь чёрная магия на голодный желудок не идёт! Пришлось бегать, искать, возвращать… И всё из-за какого-то мелкого кровососа!

— Ты смеёшься над нами? — раздражённо спросил стоящий судья. — Твои мирские хлопоты нас не касаются! Ты женился на белой волшебнице, что позорит всех нас, так призови её к ответу властью мужа или уничтожь, пока это не сделали наши братья!

— Да, — покивал волшебник, скрипнув зубами. — Вы правы. Такая жена ужасно мешает работе. Представьте только, именно в тот день я придумал, как разложить пространство по семи планетам… и мне пришлось отвлечься от моих вычислений! А ведь на следующий день звёздное небо уже изменилось!

И снова тишина. На сей раз какая-то… испуганная.

— А если разложить… пространство… — осторожно, с трудом подбирая слова, произнёс седой оборотень, — то что?..

— Ну… — беспечно протянул волшебник. — Я над этим особо не работал… больше интересовало воплощение, к тому же здесь встаёт вопрос возможности дугообразного преломления магической силы под воздействием высвобождающейся искры материи… я думаю, можно с уверенностью утверждать…

— Ты хочешь разрушить мир? — потрясённо перебил его Липп, который хотя бы понимал произносимые волшебником слова.

— Мир? — удивился Лонгин? — Ах, это… Да, полагаю, при высвобождении искры материи вещественная оболочка предметов придёт в негодность… Но я практически доказал, что идеи предметов останутся на своих местах, в своём очищенном от всего материального виде. Осталось провести натурный эксперимент… Вот только жена почему-то против… она утверждает (я пока не могу её опровергнуть), что души не вернутся в эфир, а будут парить всё там же, рядом с идеями предметов, которыми пользовались при жизни… Так что вы говорили на тему уничтожить жену? Я полагаю, что тогда мог бы приступить к натурным изысканиям… Мы приблизим Освобождение не на словах, а на деле!

Судьи переглянулись. Одетая в чёрное вампирша даже привстала, чтобы проверить, чем пахнет от молодого наглеца, но от него доносился только запах интереса и уверенности. Она покачала головой и все снова переглянулись, на этот раз с откровенным страхом. Одно дело — говорить об Освобождении, зная, что оно невозможно, не сейчас, не при их жизни. А другое — разрешить мальчишке уничтожить мир как надоевшую игрушку.

…и их души будут вечно висеть в пустоте, привязанные к обломкам мира…

— В этом нет необходимости, — отозвался стоящий судья. — Пока ты не проработаешь все… эээ… случайности.

— Я так и думал, — кивнул волшебник и исчез во вспышке чего-то, похожего на свет, но только чёрного цвета.

— Эй! — подал голос Липп. — Так я говорю, я не виноват! А теперь я снял с себя её чары и снова готов к выполнению долга!

— Снял он, — еле слышно фыркнула Вейма.

— Я мог бы взять его снова, — подумав, предложил старый Ватар. — Если мой ученик выдержал белую магию… это кое-что меняет…

— Ведьма Магда, ты говоришь? — нахмурился молодой колдун, который присутствовал на суде от ведьминской общины.

Это было даже забавно: в Бурой башне учатся всё больше девушки, но общину на встречах представляют всё больше мужчины. Магда когда-то говорила, что ведьмам это просто… неинтересно. Они крепче, чем мужчины, сродняются со своей землёй и потом просто не интересуются общиной — лишь бы к ним не лезли.

— Она не ходила на последнюю встречу, — припомнил его товарищ — худощавый мужчина неопределённого возраста, у которого на голове вместо волос рос бледноватый мох.

Вейма протестующе рванулась, но Вир её удержал, развернул к себе лицом, прижал, утыкая лицом в плечо.

Молодой колдун опасливо подошёл к вампирам, они обменялись несколькими тихими словами. С такого расстояния Вейма могла бы расслышать, но всё заглушал размеренный стук сердца любимого мужчины.

— Принеси её сюда, — велела худая вампирша. — И когда она ответит на суде за свои дела и подтвердит, что её происками ты попался белой волшебнице, ты будешь прощён и возвращён наставнику.

Раздавив темновую каплю, чтобы поэффектней обставить своё исчезновение, Лонгин вовсе не отправился домой и даже не думал присоединяться к общему веселью. Он опрометью бросился вокруг вершины холма, мимо веселящихся прозревших, которые пили хорошее вино огромными кружками и вот-вот собирались перейти к удовольствиям плоти, которая, как известно, только посредник для единения духа. Мимо оборотней, катающихся по падали, словно обычные деревенские шавки. Мимо кучки вампиров, вместе выпивающих до дна пойманную где-то перепуганную девчонку. Мимо колдунов, спорящих о том, можно ли превратить человека в дерево и если можно, то надо ли поливать корни кровью, а если надо, то какой. Мимо, мимо, мимо…