Барон и его дочь переглянулись. Барон подобрался, Нора, напротив, расслабилась.

— Мы знаем, — безмятежно сказала девушка. От неё пахло страхом, но… это был неправильный страх, не тот страх. Нора не столько боялась за свою жизнь, сколько за то, что… что наставница сделает непоправимое, нечто такое, от чего нельзя будет отвернуться. Например, прыгнет. Вейма поджала пальцы. Ногти на руках ощутимо твердели и заострялись. Тело было готово к бою, тело не понимало, почему душа так страстно отвергает единственно возможный путь.

Вампиры — самые проклятые из всех.

— Откуда? — с трудом совладав с дыханием, хрипло спросила Вейма.

— Помнишь, отец усадил меня за вышивание? — так же легко напомнила девушка. — Я потребовала, чтобы ты села рядом со мной.

Вейма кивнула, боясь заговорить. Ей казалось, что из её горла вырвется рычание. Этот случай она действительно помнила. Нора тогда капризничала как маленький ребёнок и действительно принудила наставницу разделить с ней рукоделье. Ничего хорошего из этой попытки не вышло. Вейма впервые взяла в руки иголку уже взрослой, когда жила вместе с Виром.

— Я уколола руку… — с трудом, преодолевая себя, выговорила вампирша. Она вспоминала, как неумелыми крупными стежками шила рубашку возлюбленному, чуть не заплакала от воспоминаний и уколола руку.

— Ты потеряла сознание, как только у тебя выступила кровь, — серьёзно сказала баронская дочь. Отец велел уложить тебя и дать прийти в себя… у тебя… я хочу сказать, нечаянно… ты открыла рот…

Нора отвела взгляд, и Вейма почуяла: врёт. Барон, наверное, подозревал её с того дня, когда она остановила понесшую лошадь, и велел поднять ей верхнюю губу, чтобы проверить свои подозрения. От ужаса перед видом крови, даже и собственной, а, может, из остатков охотничьих стремлений, но её клыки в таком обмороке вырастали. Надо было только знать, куда смотреть…

Вейма сморгнула. То, как её разоблачили, было понятно, но почему она проснулась, почему ей сохранили жизнь, а не сожгли, отделив предварительно голову?

— Я знал, что ты достойна доверия, — ответил на её мысли барон и вампиршу передёрнуло от боли, которую ей причиняли его слова. Теперь она понимала, почему её выставляли из замка до заката. Доверять-то ей доверяли, но… Вейма вздрогнула, вспомнив, с каким спокойствием с ней говорил барон, когда в деревне от неизвестного вампира страдали дети.

— Ваша милость! — взмолилась вампирша. — Ради Заступника! Думайте обо мне что хотите, но не верьте таким как я! Вы ошибаетесь! Вампиры — зло, проклятые, мы даже не живые, мы не можем любить и не можем быть верными! Мы — одиночки, мы не ценим даже себе подобных, мы не держим слова! Ради своей дочери, прогоните Липпа! У таких, как он, нет ни совести, ни жалости! Одумайтесь! Что он сделает с Норой, с вами?! Он быстрее стрижа, сильнее десятерых человек, может превращаться в туман, может насылать сны и подчинять одним взглядом! Делайте со мной что хотите, но прогоните его! Он предаст вас просто ради развлечения, а ради выгоды он предаст вас трижды! Он опасен, поверьте мне!

Барон поднял руку и вампирша смолкла. От него пахло спокойной уверенностью, а от Норы — ярким интересом к тому, кого с таким жаром бранила её наставница.

— Мы не будем этого обсуждать, — сказал Фирмин. — Уже поздно, стемнело. Я жду тебя с утра. Ты будешь учить мою дочь географии.

— Но я же…

— Я знаю. Ты отличный учитель и прекрасно разбираешься в людях.

— Но…

— Иди.

Вейма могла бы и не приходить на следующее утро. Она даже и не хотела приходить, но… вампиры не меньше, чем ведьмы, преданы своей земле. Вейма не могла просто так пойти куда глаза глядят. Случайное появление собрата ещё прощалось, но поселиться на чужой территории… тем более отступнице… которую убьют при первой же встрече с себе подобными… Или, вернее, с теми, кто считал себя выше и достойней её.

Проще говоря, Вейме было некуда идти. В любой момент её могли встретить сородичи и тогда остаётся молить Врага о том, чтобы смерть была быстрой. У вампиров были кое-какие свои идеи о том, как можно использовать отступников. Говорили, что где-то внутри того, во что ей предстояло превратиться, сохранялась неизменной душа — и плакала от ужаса. Вейму такие разговоры приводили в панику. Наставник надеялся её запугать — когда понял, что от неё не будет толку. А потом прогнал. Просто прогнал. Было это жестокостью или милосердием?

Вчера она забыла забрать свою одежду и потом всю ночь пыталась перешить тряпки, которые ей достались, в нечто более приемлемое. Вампирше удалось не пораниться, но Вейма очень мрачно предполагала, что едва ли стоило гордиться таким достижением. Её стежки были крупными, неодинаковыми, нитки не подходили по цвету (потому что подходящих найти не удалось), и только с шестой попытки получилось ушить именно то, что она и собиралась. Не порвать при этом ткань, пусть крепкую, но не рассчитанную на взволнованных вампиров, было невыносимо сложно. Вейма чувствовала себя примерно как огородное пугало, ради праздника наряженное в свежие обноски.

С каких пор это стало важным?

Ни барон, ни его дочь, не стали ничего говорить по поводу её вида. Барон даже не обратил внимания, а вот от Норы ощутимо несло некоторой насмешливостью… так что Вейма разозлилась и потребовала немедленно вернуть ей её вещи. Это отдалило начало урока, но в конце концов всё ещё усмехающаяся Нора, всё ещё кипевшая от злости, хоть и вернувшая себе привычный вид Вейма и по-прежнему серьёзный барон собрались в его таблинии. Барон подошёл к своему столу и, крякнув от напряжения, снял верхнюю часть столешницы, оказавшуюся крышкой. Под ней Вейма увидела… глиняную карту, с тщательно вылепленными горами, холмами, реками, долинами и даже лесами. Нора ахнула. Вампирша с трудом сдержала удивлённый возглас.

— Это наша страна, — просто сказал барон. Он повёл рукой с запада на восток, обнимая мелкие городки, огромный Корбиниан, Корбин, это обширное озеро в сердце страны, безжизненную Серую пустошь… — Ты можешь показать Норе, где мы находимся?

Вейма замешкалась и барон подал ей какую-то тростинку, которой вампирша довольно точно обвела границы Фирмина. Нора кивнула.

— Это Корбин? — указала она на озеро.

— Да, — подтвердила вампирша. — А это Ранна, река, давшая название Раногу, городу, знаменитому своим университетом. А вот — Корбиниан, владения, которые не были разделены после смерти Старого Дюка. А здесь — дорога на Тамн, самый большой город нашей страны.

Вейма лучше знала реки, дороги и города, чем владения феодалов, и кое-где барону приходилось её поправлять. Нора внимательно смотрела и старалась запомнить, тем более, что отец добавлял к уроку кое-какие сведения о том, какие у них отношения с тем или иным графом или бароном. И вдруг, когда Вейма не очень точно обозначила неровную звезду под Серой пустошью — графство Дитлин, — барон сказал, как о чём-то само собой разумеющемся:

— А вот за этого графа ты выйдешь замуж.

— Отец?! — вздрогнула всем телом Нора.

— Граф Дитлин, — пояснил барон, и от него не пахло ничем, кроме спокойной уверенности, — прекрасный человек, в прошлом — отважный воин, сегодня — мудрый и справедливый правитель. На прошлом сборе баронов мы с ним разговаривали об этом, теперь же я привезу тебя с собой и, полагаю, ты ему понравишься.

— Мудрый правитель?! — ахнула Вейма, догадываясь, что могут значит такие слова.

— Отец! Он… он… старик?!

— Он немолод, — всё так же не теряя спокойствия признал барон. — Его старший сын уже готов унаследовать Дитлин, поэтому ваши дети будут расти и воспитываться здесь, в Фирмине и к ним по праву перейдут мои земли.

— Я не выйду замуж за старика! — закричала Нора.

— Это не тебе решать, — покачал головой Фирмин. Он по-прежнему не волновался, словно не принимая возмущение своей дочери всерьёз.

— Ни за что! — ещё громче завопила девушка. Её глаза метались по таблинию, но так и не остановились ни на чём, и тогда Нора, зарыдав, выскочила за дверь. В отдалении что-то с грохотом упало. Вейма вздохнула.