— Пойду ужин накрою, — пробормотала экономка, но я её остановила.

— Надия, нам необходимо решить важный вопрос. Как я могу освободить тебя из рабства? Есть какие-то бумаги или слова ритуальные произнести надо? Может, артефакт на теле носишь или ещё что? Подскажи, пожалуйста.

Реакции на свои слова я ожидала какой угодно: удивление, радость, благодарность, но то, что случилось, меня поразило.

— За что, госпожа? — криком раненой птицы прозвучал вопрос. — Чем я прогневала маленькую эльти?

— Надия, ты меня поняла? Я хочу тебя освободить. Разве тебе нравится быть рабыней? — очень медленно, чуть ли не по слогам повторила я своё решение.

— Не надо! Прошу вас, госпожа, не делайте этого! На коленях заклинаю! — и женщина повалилась мне в ноги.

Дурдом! Как можно такое понять?

Как-как… спрашивать надо, прежде чем «причинять добро», — сама же и ответила на свой вопрос. Присела на ковёр рядом с распластавшейся, горько рыдающей экономкой и стала гладить её по голове. Тщательно повязанный платок немного сбился, из-под него выбились пряди густых тёмных волос.

— Надия, я не хотела тебя обидеть. Объясни мне, что плохого в моём предложении?

— Госпожа хочет меня прогнать… — сквозь рыдания вымолвила несчастная.

И в каком из моих предложений она такое услышала? — опешила я.

— Не хочу, — единственное, что я могла сказать на такое заявление.

— Но вы же сказали, что…

— … хочу дать тебе свободу.

— Ну вот же! Вот! — лицо начавшей было успокаиваться экономки вновь перекосилось, глаза наполнились влагой, рот приоткрылся. Сейчас взвоет.

— Стоп! — заорала я. — Пусть всё остаётся так, как есть!

Оказывается, нет ничего хорошего в освободительном движении. Рабы не желают сбрасывать оковы. Может не все, но одна конкретная точно не хочет. Пусть с ней Глафира разбирается, отмахнулась я от проблемы, а я пойду спать.

— А кушать? — вопросительно посмотрела на меня экономка.

— Завтра. Всё завтра…

Но если планы начали рушиться с утра, то и вечером они не исполнятся.

— Наконец-то! — ворвалась в гостиную радостная Ульяна. — Слушайте, сегодня не день, а чудеса в решете. Весь день не могу в дом попасть. Было бы в лесу, подумала бы — леший водит, а здесь-то кто? Насилу пробилась. — Тут девушка увидела заплаканную Надию и, изобразив на лице скорбь, подошла к ней. — Надия, примите наши с братом соболезнования. Мы, как никто, понимаем тяжесть утраты близких. Вдвоем на всём белом свете остались.

Экономка, не привычная к таким знакам внимания, только покивала в ответ и спросила:

— Кушать будете?

— Чаю бы выпила, если Роксана не против, — обернулась ко мне художница. — А потом пойдём ко мне, я портрет Глафиры Александровны покажу. Закончила!

Сон был забыт, как и чай. Я торопила Ульяну, желая увидеть заказ, а она неторопливо чаёвничала, рассказывая о том, что весь день никого не могла найти. Феденька зарылся в мастерской и что-то изобретает. Стучалась к нему, но только «не мешай!» услышала. В дом не попасть… ах, ну да, говорила уже об этом.

— Ну всё, пойдём, — перевернув чашку на блюдце, объявила Ульяна. — Ты бы набросила что-то, зябко на улице. Странные погоды стоят. Днём на солнцепёке пригревает, как летом, а вечером без тёплой шали не выйдешь — мигом продует.

Кажется, понятия «бархатный сезон» ещё не существует. Кто и когда его придумал, точно не известно, но название характеризовало курортную погоду позднего лета или ранней осени. Днем отдыхающие дамы гуляли в лёгких платьях из ситца и муслина, а к вечеру, дабы не замёрзнуть, переодевались в тяжёлые тёплые бархатные наряды.

Портрет был чудесен. Ульяне удалось уловить и перенести на холст то чувство, с которым Глафира смотрит на меня. Безусловная любовь во всём. Во взгляде, в лёгком, едва заметном наклоне головы, в улыбке.

— Гениально! — выдохнула я. — Ульяна, больше я не посмею загружать вас работой над этикетками и упаковкой косметики. Вы же талантливый портретист!

— Ты так считаешь? — скептично переспросила Ульяна, недовольно рассматривая портрет собственной кисти. — Мне кажется…

— Вам кажется! — безапелляционно заявила я и топнула ножкой. — Завтра же напишем бабушке в Ялду, чтобы они захватили для вас каталоги художественных товаров. Что вам нужно? Краски, кисти, холст…

— Роксана, остановись! — выставила раскрытые ладони девушка, словно отталкивая меня. — Я рада тому, что портрет Глафиры Александровны пришёлся тебе по душе. Но я не стану этим заниматься постоянно. Мне нравится разнообразие. Завтра, к примеру, я хотела идти на пляж писать море. И этикетки твои мне нравятся. А ещё я мечтаю добраться до тех развалин, от которых вы все настойчиво меня отвлекаете. Пусть будут каталоги, но пусть будет и мой выбор.

Я опять с силой прикусила сгиб указательного пальца. Да сколько же можно окружающим свою волю навязывать и диктовать своё видение их жизни? Хорошо, что я пока ещё ребёнок и мне прощают приступы тирании, считая их детскими капризами.

Что же будет со мной, если я не исправлюсь?

— Аким, это твоими стараниями Ульяна в дом попасть не могла? — спросила я, вытягиваясь на подушках у камина.

Пригревшись у огня, не захотела идти ночевать в прохладную спальню. Только и забежала к себе, чтобы в пижаму переодеться да вечерние гигиенические процедуры выполнить. И вот любуюсь живым пламенем в компании Дружка и Акима.

— Я, — без толики смущения ответил домовой. — А чего она мечется, суетится, будто не знает, что ты занята? У тебя тут этот… Хозяйка, мальчишка правда ханский сынок? Ахти мне! Вот! У нас тут сын ханский на ладан дышит, а она с глупостями своими.

— Ульяна портрет бабушки закончила. Показать хотела. Хорошо получилось. Мне понравилось… — едва удерживая зевоту, ответила я. Заговорив о художнице, вспомнила недавний разговор с её братом и попросила домового: — Аким, ты бы с Феденькой мог пообщаться? Я его озадачила придумать на виллу тёплые полы, чтобы зимой не мёрзнуть. Ты же небось уже весь дом изучил и знаешь, где, что и как расположено. Подсказал бы…

Кажется, последние слова я говорила в полусне.

Проснувшись поняла, что идея спать на полу, пусть и рядом с камином, была не такой уж хорошей. Под утро даже возле лохматого бока Дружка я замёрзла. Вскочила, выпустила пса на улицу и сама побежала следом. Пробегусь, заодно и согреюсь, — решила я, набирая темп в предрассветных сумерках.

Три привычных круга, упражнения, и я не только согрелась, но и вспотела. Вымыться, завтрак и… А что «и»? Чем заняться, чтобы день даром не прошёл? Помузицирую, рукоделием займусь, повторю задания Николая Ивановича по истории и географии. Что ещё?

Как-то бессистемно учусь. А ещё нет у меня чёткой цели, не знаю, чем бы я хотела в этой жизни заниматься. Косметика на основе лавандового масла дело хорошее, но посвящать этому долгие годы, пожалуй, желания нет.

Вон Прасковья несмотря на то, что много лет изучала научную магию, вдруг осознала: занятия прикладными исследованиями доставляют ей намного больше удовольствия. Она сутками готова в лаборатории корпеть, чтобы придумать новое мыло или крем. А я, выстрелив идеей, через час волком вою от скуки, наблюдая, как подруга что-то с чем-то смешивает, подогревает, охлаждает, добавляет щепотку того, каплю этого, ещё раз смешивает, выливае готовый продукт в специальную форму, шпателем разравнивает, консистенцию проверяет, ругнётся под нос и начинает всё заново. Каждый ингредиент взвешивает, каждое действие записывает в лабораторный журнал, сверяет и просчитывает. О-о-о-о! Какая же это нудятина!

Мне бы чего-то этакого… Одной рукой махнула — пруд с золотыми рыбками, вторым повела — лебеди полетели. Вот это магия, вот это чародейство! А пробирки перебирать, это… Тьфу!

— Маленькая эльти, доброго дня вам, — Абяз осторожно выглянул из-за куста. Видно было, что управляющий переживает, не помешал ли. — Я узнать хотел, надолго ли Глафира Александровна уехала? У меня к ней вопрос срочный.