Во второй год мы с дедом не новолетье отмечали, а тризну. Умерла баба Марыся. Как узнал об этом чародей, я не знаю. Только утром разбудил меня страшным известием и, с тяжким вздохом опускаясь на кухонную лавку, посетовал:

– Не поспеем мы к погребенью. А жаль. Хотел проститься с подругой, завещание её исполнить.

«Успеем! Складками пойдём», – чиркнула я на досочке своей и засобиралась в дорогу. Еды на день, воды во фляжку, носки на смену.

Предупредила Пыха, что за старшего остаётся, и вышли из дома. Метельщик наш уличный дядька Богша за повозкой сбегал. Дорога до леска на пригорке, где я вышла из складки, почти не изменилась. Подёргала деда за рукав, чтобы приказал вознице остановиться. Щедро высыпав в ладонь возницы десять грошей, Осей попросил на закате забрать нас отсюда, пообещав дать ещё столько же.

Страшилась, что не найду вход в складку, но обошлось. Только дед удивлённо бровь гнул и за руку крепко держал. Вторую тоже с легкостью нашла. Окончательно вышли в огороде, средь облетевшего малинника, под тревожный крик петуха. Тот же или другой горлопан двор охраняет?

Тот же… Признал, подбежал, горестно заклекотал. Всё в глаза заглянуть пытался, словно спрашивал: куда же мы теперь? Осиротели птички.

На крыльце, сокрушённо подперев руками лицо, так, что борода взлохматилась во все стороны, сидел домовой. Покосился на нас, чуть-чуть подвинулся, освобождая проход.

Дед в дом пошёл, а я рядом присела. Не хотелось идти смотреть на мёртвое тело. Пусть баба Марыся в памяти моей живой останется.

Рвалась задать домовому кучу вопросов, но не была уверена, что он читать может.

– Читать не можу, а мыслю слышу, – вдруг сказал домашний дух. – Спрашивай, отвечу.

– Звать тебя как, уважаемый?

– Душаном кличут – добрый значит, – глядя куда-то вдаль, представился собеседник.

– Меня Дарьей дед нарёк.

– Хорошее имя. Правда, не степнячье, но вам виднее, – покивал Душан.

– Ты завещание бабы Марыси знаешь?

– Знаю, – едва слышно ответил домовой. – Просила она чародея огню придать тело её вместе с домом.

– А ты куда?

– Так я ж домовой. Знать, доля моя с домом сгореть.

– Не хочешь ведь.

– Не хочу, да судьбу не объедешь, – всё так же тоскливо глядя в непонятную даль, ответил домовой.

– Знаешь, у нас в городе в доме домового нет.

– Быват… Чародеи домовых не жалуют.

– Может, к нам пойдёшь? Дед у меня не вредный, дом крепкий.

– Не ты хозяйка, не тебе и звать! – как-то не по-доброму ответил Душан.

Я покивала, соглашаясь. Достала досочку и принялась карябать прошение деду о приюте бездомного домового.  

– А этих куда? – вдруг спросил собеседник. – Под нож?

Петух, гулявший неподалёку и гребущей землю в поисках зёрнышек и червячков шипастыми крепкими ногами, замер, издав странный звук, похожий на кряк.

– Зачем под нож? – мысленно спросила я и оторвалась от письма. – У нас коза есть, теперь ещё и курочки жить будут. – Петух так внимательно смотрел на меня темным зрачком в золотой обводке, что пришлось уточнить: – С петушком.

– Корзину каку аль мешок надоть найти,– захлопотал домовой. – Не в руках же несть.

– А для себя лапоть найди или башмак старый, – напомнила я, помня, что именно так «путешествуют» домовые из дома в дом.

– Думаешь, примет меня чародей-то? – с надеждой спросил Душан.

– Приму, – гундосо ответил дед, вытирая слёзы и сморкаясь в платок. На крыльце он появился неожиданно и слова домового хорошо расслышал. – Пойди собери что с собой взять хочешь, да пора делом заняться, пока сельчане не набежали.

Так в нашем доме появился домовой, коза Машка обзавелась соседями по сарайке, в котором обитала, а я, хоть и не нуждалась, горластым будильником. 

Душан, обживая новое жилище, облазил дом от чердака до подвала.

– Хозяйка, крышу в то лето ремонтировать надо. Я подправил малость – на зиму хватит, но лучше чинить основательно. Балки там какие поменять, черепица кой-где осела. При хорошем дожде залить может, – отчитывался он после ревизии, – на лестнице, опять же, пару ступеней заменить срочно надо. Иначе беда может случиться. Дров на зиму совсем нет.

Когда я рассказала ему о камнях горячих и о кладовке холодной домовой надолго задумался. Потом грустно сказал:

– Выходит, не особо я вам в дому и нужен? У вас вон всё чародейством справляется.

– Ну что ты! – мысленно успокоила я доброго домашнего духа. – Дед слабый колдун, мало что в доме делает – на служебные надобности экономит. А камни – это от Академии всем преподавателям выдают. Я очень рада, что ты согласился к нам переехать. У меня времени на домашнее хозяйство почти не остаётся. Заказов много.

Заказов действительно было много. Несмотря на то, что клиенток я выбирала тщательно. А цена была немалой.     

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не помню, чем занималась в прошлой жизни, но то, что в этой стану известным модельером, не предполагала. Всё началось случайно. Хотя кто в те случайности верит?

Боянка попросила Дуняше к зиме сшить душегрею новую и платье «баское». Девочка за год вытянулась, из прежних одёжек выросла. Домашние юбки можно было и оборкой удлинить, но гостям показаться или в город на прогулку выйти в затрапезном нельзя.

Ткань у запасливой соседки в сундуках хранилась на все случаи жизни. И муж не скупой был, и сыновья отрезы дарили. Но вот набор пуговиц, тесьмы и кружев на отделку оставлял желать лучшего. Выбрали, из чего платье сошьём, из чего жакет, отрезали по кусочку на образцы и пошли на торг купить недостающего.

Общались мы с Дуняшей так же, как с домовым. На мои мысленные послания она отвечала вслух. То, что девочка «слышит» меня, узнала случайно, чем напугала Боянкину воспитанницу до слёз. 

На ужин хотела запечь фаршированную курицу. Яблоки потушила с капустой квашеной, аккуратно вырезала ребра, чтобы места для набивки больше было, и заполнила внутренность ароматной начинкой. Вот только тушка скользила по столу, не давая возможности зашить разрез на брюшке.

– Подержи! – мысленно обратилась к Душану, в азарте борьбы забыв, что при чужих он не показывается. Откликнулась Дуня, которая внимательно наблюдала за моими кулинарными упражнениями.

Ловко придержала беглянку за ножку и только после этого поняла, что наделала. Посмотрела на меня несчастными глазами и разревелась:

– Меня теперь как бабулю на костре сожгут! – всхлипывала несчастная, уткнувшись лицом в колени.

– Так бабушка твоя сама умерла, – мысленно недоумевала я.

– Это была бабка моей мамки. Убили матушку моей матери, – путанно объяснила девочка, вытирая слёзы и понимая, что я не бегу вызывать стражу. – У неё дар ведуньи был. Она людям помогала, а её на костёр. Мама моя тогда маленькой ещё была и у бабушки гостила. Потому и жива осталась, иначе и её бы сожгли. Чтобы семя ведьмовское извести.

Я обняла девчушку, прижала к себе и принялась мысленно успокаивать:

– Мы же никому не скажем, что у тебя дар есть. Мне помогать будешь с людьми общаться. Я буду руками показывать, а ты как толмач* говорить станешь. Никто и не узнает. Договорились?  

*Толмач – переводчик (древнерусский).

С той поры мы с Дуняшей подружились ещё больше. Да и по возрасту из окружения ближе всех я ей была, если не считать Фому.

На торжище, зайдя в ряды с тканями, кружевами, тесьмой и пуговицами, мы, как всегда, зависли. Хотелось скупить всё! И вот эти ленты атласные, что на солнце переливались призывно. И вот это кружево тонкое, как изморозь на окнах зимних. И вот эти пуговицы узорчатые… Из транса вывел голос, раздавшийся рядом:

– Матушка, не нужна мне парча! Не носят так у мадьяр. Меня там высмеют и пальцем показывать станут. – Статная красавица с русой, в лёгкую рыжинку, косой, с серо-зелёными глазищами хмурила подсурьмённые бровки и морщила кокетливо вздёрнутый носик, глядя на богатые рулоны ткани, сверкающей золотом и серебром. – И по три платья, как у нас принято, они не носят, – боярышня огляделась, чтобы найти какой-то пример и увидела нас с Дуней.