Я конечно удивлялся, но время не терял — уже подобрал поймавший ветер парус и висел за бортом, откренивая лодку. Набирая скорость, я работал корпусом и шкотом с такой отдачей, как, наверное, не работают спортсмены в медальной гонке олимпийских игр. У них на кону медали, а у меня вероятность того что если не успею забраться на волну, то окажусь в мясорубке падающего гребня.
Если бы ветер продолжал дуть с юга, к берегу — как в тот момент, когда я выходил в море, у меня бы ничего не вышло: высокая волна закрыла бы от меня ветер и лодка потеряла бы скорость и управление. Но ветер сейчас дул вдоль надвигающейся огромной волны, причем ветер хороший, свежий. Так что сейчас, едва не зарываясь острым носом в воду, мой лазер уже оказался у подошвы волны и поднимался по крутому склону все выше и выше.
Мы шли вверх под все увеличивающимся углом. Выловленная из моря неожиданная попутчица, которая билась в истерике от страха и боли, начала понемногу сползать вниз, наваливаясь на мои ноги.
В одной руке у меня была палка удлинителя руля; в другой веревка шкота, который я использовал для удержания паруса в нужном положении. Сам я далеко за бортом, и в лодке у меня сейчас только ноги, которыми я цепляюсь за натянутый под моим весом ремень откренивания. И мне неожиданную спутницу не пнуть даже, приводя в чувство.
Пришлось кричать. Используя несколько экспрессивных выражений, я добился того чтобы подобранная невоспитанная красавица озаботилась сохранением устойчивого положения. После этого я снова закричал, уже без использования волшебства резких побудительных выражений:
— Держись, дура, или упадешь! За оттяжки возьмись, вон веревки синяя и зеленая!
Послушалась, хотя не сразу. Ах вот оно что, вот в чем причина — похоже, когда она падала за борт у нее бюстгальтер улетел. Поэтому и сползала потихоньку, потому что грудь руками закрывала.
Да, мне вот сейчас делать больше нечего, как ее сиськи рассматривать. Хотя посмотреть есть на что — поинтереснее, чем у Меган Фокс и до, и после пластики, мимолетно отметил я.
Невоспитанная красавица, кроме всего прочего, была хорошо пьяна. Меня она послушалась, но при этом послушалась не до конца: схватилась совсем не за те веревки. Не за жестко закрепленные в стопорах оттяжки, а взялась за резинку держателя на шверте. Картина, как она вместе с вытянутым из корпуса лодки швертом вылетает из вставшей сейчас на дыбы лодки и улетает вниз, у меня как вживую появилась.
— Нет-нет-нет! — снова заорал я. — Синяя и зеленая веревки! Да, да, за эти! И держись!
Послушалась. И кстати, замолчав было, она снова подала голос. Только если недавно девушка кричала от боли, сейчас завизжала от страха — когда обернулась и посмотрела вниз. Ну, в принципе, будь я здесь один я бы тоже может покричал, хотя бы из азарта — лодка уже близка к вершине волны, смотреть сейчас вниз точно не занятие для слабонервных.
Сам я к слабонервным не отношусь, но вниз все равно не смотрел, а смотрел вперед, на приближающуюся вершину волны. А вот пьяная полуголая попутчица, скорчившаяся в небольшом углублении кокпита и схватившаяся за пару веревок, смотрела вниз как зачарованная. Зря — находясь в маленькой лодочке на высоте пяти-семи этажей, без страховки, это очень страшно. Как будто сел на спокойный аттракцион, а тебя вдруг понесло далеко-далеко вверх в самое небо и безо всякой страховки.
Под громкий визг девушки мы перевалили через огромную волну и устремились вниз, словно по горному склону; гора только водяная. Скорость выросла невероятно — лодка летела, оставляя за собой белый пенящийся след. Травить парус я даже и не думал — к нам приближался второй вал волны. Пониже первого, но если его завернет в гребень и меня начнет там перемалывать, думаю это утешением совсем не станет.
Когда мы спустились с первого вала и оказались перед вторым, находясь в самой нижней точке, я вспомнил картины как Моисей переводил евреев через Красное море. Когда оно расступилось, и процессия шла между двух водяных стен — вот примерно так я себя сейчас и почувствовал, между двух огромных водяных валов. Только земли под ногами не было.
Вторую волну мы преодолели легче, чем первую. Нет, я все также висел на откреночном ремне, стараясь поймать побольше ветра и не дать лодке перевернуться, но происходило все чуть-чуть спокойнее. Все же во второй раз уже понятно, что это можно сделать; да и подниматься вверх уже было не так круто и далеко.
Третьего вала не было, мы просто преодолели несколько остаточных и относительно невысоких (после увиденного) волн. После этого я сел на борт и отпустил шкот, поставив лодку в дрейф против ветра. Парус сразу заполоскало, затрепало с громкими хлопками. Я выдохнул и посмотрел на руку, выставив ладонь перед собой.
Не дрожит, надо же.
Съежившаяся в углублении кокпита в позе эмбриона попутчица попыталась что-то мне сказать, но я из-за хлопков паруса ее не услышал. Сильно все же дует — ветер уже не просто посвежел, а серьезно крепчает. В прогнозе такого буйства не было — до вечера обещали три-пять метров в секунду, с усилениями до семи. Но сейчас поддувает очень прилично и явно больше, хороший такой крепкий порывистый ветер. Вот сейчас как бы и не на десятку дунуло — парус вообще хлопает непрерывно, ветер его треплет как Тузик грелку.
Громкие хлопки паруса заглушили голос неожиданной попутчицы, но не смогли заглушить иные звуки. И я сейчас обернулся на далекий остров и молча смотрел на сухогруз. Огромная махина корабля, который совсем недавно был довольно далеко, вместе со второй волной оказался выброшен на берег. Скрипящую сминаемым металлом тушу корабля перевернуло и только сейчас он замер, словно выброшенный на берег Левиафан.
Вдруг ощутил касание за локоть. Надо же, выловленная попутчица в себя от страха пришла. Пока я смотрел на погибший сухогруз, девушка выбралась из углубления кокпита, где до этого лежала скрючившись, упакованная как кошка в банку. Села на борт напротив, одной рукой прикрывая грудь, второй тронула меня еще раз и что-то сказала. Негромко, я опять не услышал.
У меня возник соблазн зеркально вернуть ей запомнившуюся фразу из самолета, с упоминанием испанского имени Хулио. Но я пусть и не отличаюсь тактом и приличным воспитанием, все же не такое хамло как она, поэтому сдержался. Просто посмотрел в глаза и вопросительно дернул подбородком. Пьяная красотка снова что-то спросила, я снова из-за хлопков трепещущего под ветром паруса не понял и показал на ухо.
— Не слышу!
— Ты можешь мне одежду дать? — громче переспросила девушка.
Я еще сильнее удивился.
— Тебя хоть кто-нибудь воспитывал вообще? — вопросом на вопрос ответил я.
Черноволосая красавица мой вопрос даже не поняла.
— Ты хоть одно волшебное слово знаешь? — задал я еще один вопрос.
Судя по взгляду, смысл поняла. И даже показала, что знает волшебные слова:
— Дай мне что-нибудь на себя одеть, пожалуйста!
Одеть — аж слух резануло. Надеть одежду, одеть Надежду — ну это же просто!
— Спасибо, Максим, что ты спас меня, рискуя жизнью! — громко сказал я девушке.
Попутчица даже вздрогнула. Похоже, мысль поблагодарить меня ей даже близко не приходила. Вот ведь — ни школа, ни родители элементарному не научили, приходится мне за них все делать.
«Причем безвозмездно, то есть даром», — с интонацией совы и мультика про Винни-Пуха подсказал мне внутренний голос.
Спасенная невоспитанная красавица на меня словно новым взглядом посмотрела. Опьянение, несомненно приличное, у нее уже улетучивалось, взгляд терял маслянистый блеск. Но вообще обстановка соответствующая, организм мобилизуется — если встретить вал цунами в море на небольшой лодке, бодрит весьма и весьма, гарантирую это.
— Спасибо, Максим! — раздельно произнесла темноволосая красавица.
— Пожалуйста, — преувеличенно вежливо ответил я.
Скинул страховочный жилет, бросив его в углубление кокпита и прижав ногой, потянул с себя гидрофутболку. Тонкая ткань плотно облегала тело, так что снял я ее вывернув наизнанку. Вывернул обратно, встряхнул и отдал девушке. Она, стараясь повернуться ко мне спиной, попыталась надеть плотную футболку.
