– Маньяка! – перебивая, выпалил Иван Петрович.

– Ну почему же сразу «маньяка»? – возмутился Ляпин. – Просто проникся человек философскими идеями…

– Пф! Тоже мне, философ! – пренебрежительно фыркнула молчавшая до сих пор Мария Сергеевна. – Передушил кур, напал на дикое животное, задушил его, неизвестно, что еще с ним сделал – настоящий маньяк.

– Вот именно, – поддержал жену Иван Петрович. – Страшно представить, что бы он сделал с человеком.

Ляпин внимательно следил за бурной реакцией Вась-Васькиных, стараясь не выдавать ликования: похоже, его слова возымели нужное действие.

«Ладно, черт с ними, пусть будет маньяк, раз его они боятся больше религиозного фанатика», – мысленно рассудил он.

– Ну да, маньяк… – нехотя согласился Ляпин. – Так что вот вам мой добрый совет, будьте предельно осторожны и, прошу вас, не привлекайте к нашим дачам излишнего внимания: громкая музыка и дым от мангала могут заинтересовать его…

– Ага, сейчас прям! – возмутился Иван Петрович. – Так и попрятались в норки!

– Пусть только сунется к нам, у нас многозарядный Хатсон! – выкрикнула Мария Сергеевна.

– Да мы его закоптим на мангале! Все небо закоптим, чтобы он задохнулся! Мы ему все перепонки музыкой порвем!

– Вот именно! А то – ишь ты! – маньяк выискался! Да мы сами кого хочешь придушим!

На Ляпина было жалко смотреть, его лицо превратилось в выжатый кислый лимон. Это и понятно, ведь все его ухищрения оказались бесполезны в борьбе с непрошибаемыми Вась-Васькиными. Более того, он достиг обратного результата. Нет, ну кто бы мог подумать, что эти двое окажутся такими агрессивными нигилистами? Им одно говоришь, а они тебе другое. Говоришь, не шумите, а они, перепонки порвем. Говоришь, не привлекайте внимания к дачам, а они, закоптим небо шашлыками. Чертовы индивидуалисты. Действительно, душителя на них не хватает!

С трудом сдерживая нарастающий в душе гнев, Ляпин раскланялся и сухо попрощался с продолжавшими визгливо верещать Вась-Васькиными:

– Всего хорошего… соседи.

Нервной, дерганой походкой Ляпин вышел за калитку садоводческого товарищества и направился в сторону спасительного леса, чтобы зарядиться от Матушки-природы ее чистой, доброй энергией.

Едва различимая лесная тропинка вывела Ляпина к деревянному забору заброшенной детской турбазы «Красная зарница». Он всегда замедлял здесь шаг, придаваясь ностальгическим мыслям о минувшей эпохе. Действительно, некогда благоустроенная и ухоженная турбаза, как и те немногие сохранившиеся с прежних времен объекты инфраструктуры, ныне находилась в плачевном состоянии. Забор прогнил, и местами целые секции повалились на землю, вся территория густо заросла сорняком и кустарником, а деревянные домики с облупившейся краской потускнели и покрылись грибком от сырости. Лишь административный корпус из белого кирпича еще сохранял былой вид, но и его шиферная кровля отчаянно нуждалась в ремонте.

Выйдя из изумрудного полумрака леса к открытой солнцу спортивной площадке турбазы, Ляпин краем глаза уловил какое-то слабое движение в траве по ту сторону зеленой изгороди. Стараясь не производить шума, пригибаясь, он прокрался как можно ближе, где и замер, всматриваясь сквозь кусты. Так и есть, зрение не обмануло его, там кто-то был: Ляпин различил вынырнувшую из высокой травы, как Афродита из пены морской, рыжую женскую головку с распущенными вьющимися волосами. Он отчетливо разглядел и миловидное личико юной особы, густо покрытое веснушками, и ее обнаженные покатые плечи, и чрезмерно массивные груди, и живот, и даже полоску огненно-рыжей растительности внизу живота…

Ляпин непроизвольно сглотнул комок в горле и зло процедил:

– У-у, распутные девки, совсем стыд потеряли…

Волна возмущения вновь накрыла Ляпина с головой – теперь уже в полном объеме вернулся его ежегодный кошмар. Турбаза действительно не функционировала последние двадцать лет, но, как и прежде, она охранялась сторожем, местным пьяницей Колькой Шмыревым. Это и стало ее проклятием. Чтобы совсем не одичать без человеческого общества, Шмырев близко сошелся с «детьми природы». Так именовали себя приверженцы натурального образа жизни, или, как их называл Ляпин, нудисты.

Шмырев, или дядя Коля, как по-доброму обращались к сторожу «дети природы», позволял молодым людям проживать все лето на турбазе. Молодежь обоих полов охотно приезжала из соседнего Акваторска и других окрестных городов в это укромное местечко в горах, чтобы хоть на короткое лето позабыть о цивилизации, а также обо всем негативном и вредном, что, по их мнению, она навязывает горожанам, в частности, об одежде.

Закон здесь был один, но он был незыблем: переступив через порог турбазы, каждый вновь прибывший «дитя» принародно раздевался донага и давал торжественную клятву больше не одевать на себя даже фигового листка, находясь на ее территории. Весть о «голой» турбазе быстро разлетелась по всему побережью. Помимо истинных адептов натурального образа жизни, сюда потянулись и искатели новых эротических впечатлений. Кто-то приезжал со своим спутником, а те, кто пары не имел, надеялись встретить ее на турбазе. По виду же никто из них ничем не отличались от всех остальных.

Вечно пьяный Шмырев с усмешкой поглядывал на современных адамов с евами, всей одежде предпочитающих венки из одуванчиков, а по вечерам в чем мать родила гарцующих вокруг костра и извивающихся под монотонное тумканье африканских барабанов, но все же относился с уважением к причудам современной молодежи. В их оправдание можно сказать, что они не напивались, особо не шумели, вели себя культурно, были предельно любезны и приветливы друг с другом – в общем, на турбазе царила полная идиллия, какой здесь не было даже во времена ее официальной работы.

Жителей близлежащего поселка Псыгып нисколько не смущало соседство с бородатым мужиком в морском бушлате и заношенных джинсах, окружившим себя раздетыми догола молоденькими амазонками. Никого это не смущало и в садоводческом товариществе «Судомеханик»… точнее никого, кроме его вездесущего председателя. Ляпин негодовал от творящегося на территории хоть и бывшей, но все же детской турбазы «разврата» и с наступлением летнего сезона забрасывал участкового гневными жалобами. Участковый законопослушно отчитывался о некой проделанной им работе в отношении правонарушителей. Какую именно работу он проводил со злостными нарушителями общественного порядка, Ляпину было невдомек, поскольку нужного результата она явно не оказывала, и все так и продолжалось из года в год…

Оголенная девушка тем временем выпрямилась, стоя на земле на коленях, и принялась покрывать себя кремом для загара, выдавливая его из тюбика на пухлую ладошку и густо размазывая по раскрасневшейся от жаркого южного солнца молочно-белой коже. От ритмичных движений ее увесистые груди пришли в движение. Она обратила внимание на свои восхитительные груди, улыбнулась и принялась за них. Закончив с бюстом, она набрала в ладошку изрядную порцию крема и перешла к объемному животу. Совершая круговые движения, опускаясь все ниже и ниже, в какой-то момент ее ладонь скользнула прямо между ног и принялась скользить туда-сюда…

– Ах ты бесстыжая развратница… – вновь прошипел Ляпин, пристально глядя на блестящее от крема обнаженное женское тело, судорожно орудующее рукой в неприличном месте.

В какой-то момент перед глазами Ляпина все поплыло и потемнело, а голова пошла кругом. Его дыхание сперло, в груди учащенно заколотилось сердце, отзываясь молоточками в ушах, чего с ним не случалось уже давно, точнее с начала прошлого лета, когда одна из нудисток чуть было не довела его до сердечного приступа…

От возникшей слабости ноги Ляпина подкосились, и он упал на четвереньки, опираясь о землю локтями и головой. Из его открытого рта вырывались нечленораздельные звуки, ни то хрип, ни то рык, ни то стон.

«Главное, не поддаться слабости, удержаться от похотливого искушения и не смотреть, – мысленно наставлял сам себя Ляпин. – Главное, проявить силу духа».