Мрачно покосился на телефон. Это был сиреневого цвета аппарат, готовый выполнить любое из моих желаний. Ну, почти любое. Не думаю, чтобы в его возможности входило исполнение супружеских обязанностей. А может, он и это умеет? Кто знает? Главное – правильный набрать номер, и в трубку ласковый скажет голос:

– Я тебя жду, милый, приходи скорей.

Заглянул в приемную:

– Валентина Михайловна, я в Сельхозтехнику.

И вышел прогуляться. Оказавшись на улице, понятия не имел, куда идти. Все чем-то заняты, куда-то спешат. Этот славный денек принадлежал нормальным людям. Я ощущал себя чужим.

Солнце клонилось к горизонту – туда, где дым труб южноуральской ГРЭС сходился с облаками. Я шел спиною к этому явлению.

В ДК «Горняк» комсомол проводил какое-то мероприятие. Смотрел-смотрел, ничего не понял. Убеждать себя стал – я очень устал, просто срываюсь, мне лучше пойти домой и выспаться. Я себе врал – не буду спать.

Когда все стали расходиться, предложил незнакомой девушке:

– Можно проводить вас?

– Спасибо. Мне будет приятно.

Пока шли по Советской, пытался придумать, что бы такого сказать. Ничего умного в голову не шло. Если честно, ничего глупого тоже. Когда мы остановились у ее парадного, вид у меня был довольно удивленный – это был дом, в котором жила Демина. Не хватало еще, чтобы девушка оказалась ее дочерью.

– Вы живете здесь?

– Вот уже семнадцать лет.

– Вы где-то учитесь?

– В Троицком медучилище.

– Бывает, – сказал невпопад.

Мне хотелось, чтобы она не была в родственной связи с моей начальницей, чтобы пригласила меня к себе и помогла – как девушка может помочь мужчине – справиться с одиночеством ночи. Мне хотелось, чтобы она своею чистотой изгнала демонов, терзавших мой рассудок.

– Вы не будете против, если мы встретимся еще?

Наташа (мы познакомились) не возражала.

– Может быть, съездим в выходные в Челябинск?

– Идет, – улыбнулась она.

– Ну, что ж, отлично.

Она вошла в подъезд, помахав мне рукой.

Я потопал домой, пеняя себе – на кой черт пудришь девчонке мозги? она ведь совсем не нужна тебе. К Любаше, что ль зайти? – так еще не суббота и родственники ее дома. Ну, при желании, конечно, можно что-нибудь придумать. Но не хотелось.

Что не хотелось – думать? любить? Боже мой! Неужто я утратил вкус халвы?

Приплелся домой с чернышевским вопросом – что делать? Если напиться, как следует, перестану думать. А именно сейчас мне особенно не хотелось думать. Время рыдать.

Посидел с родителями у телевизора. А когда они легли спать, достал из подпола бутылку водки, фотографии свадебные разложил и напился. Напился вусмерть.

Обычный подъем свой в 6-00 проспал и на пробежку не пошел. Поднявшись около 7-ми, попытался придумать, чтобы такого умного сказать родителям. Но ум отказался помогать – он еще спал. Все, на что хватило – сказать за завтраком: «Доброе утро».

Солнце еще не взошло, но было уже достаточно светло – до рассвета оставалось несколько минут. Я вышел на улицу, просыпаясь вместе с утром. Воздух по-зимнему холодил щеки, а от дыхания шел пар. Чувствовал себя так, словно бегал всю ночь.

Официально рабочий день в райкоме партии начинался с 9-ти, но аппаратчики в большинстве своем приходили в 8-мь. От нечего делать толпились у телевизора в коридоре второго этажа, обсуждая участниц аэробики, красующихся на экране.

Демина, проходя, ворчала:

– Мужики есть мужики.

А мужики гоготали.

Глядя на спортивных девушек в шортах и трико, старался ни о чем не думать, боясь, что, если позволю рассудку снова увести куда-нибудь, к вечеру опять напьюсь.

Наконец мой унылый вид стал объектом внимания Пал Иваныча.

– Ты напоминаешь разладившийся механизм, – сказал он. – Тебе нужен ремонт?

– Я не машина. Но каждый из нас, говорил Сальвадор Дали, имеет право на собственное сумасшествие.

– Этого мне только не хватало – сумасшедшие в отделе!

Облегчение. Странное дело, но сознание того, что шеф понимает – я в беде, принесло мне чувство неописуемого облегчения. Почему? Почему мне легче от сознания того, что все черте как? Потому что, если болен, меня можно вылечить. В том-то все дело. Если найдена проблема, ее можно решить. Если ее не знать, это значило бы, что все мои ощущения укладываются в норму, а значит – ничего с ними не поделаешь. Вряд ли я смог бы жить с этим дальше. Может, Пал Иваныч мне поможет.

– Жизнь – это искусство компромисса, – говорит шеф. – Надо ехать к твоей благоверной и договариваться. Разошлись? – ну и правильно: можно оценить происходящее в независимой обстановке. Ты вот оценил, что жить без нее не можешь. Не факт, что она думает иначе. Пришло время говорить.

– Когда мне можно ехать?

– Нам. Сегодня и рванем после работы. Говорить буду я.

Ну, что ж. Мы живем с Лялькой врозь уже третий год. Мне полагалось давным-давно забыть все это. Почему? Да потому что время лечит раны.

Только если относиться к ним серьезно – влез внутренний голос. – Подавление воспоминаний о пережитом – защитная реакция психики; она позволяет выжить.

Да хоть заподавляйся! – мое нормальное я было с ним не согласно. – Отрицание неприятного факта еще не отменяет его. То, что было, навсегда осталось в нас, и всегда будет влиять на нас. Оно подрывает дееспособность, мешает устанавливать и поддерживать новые отношения.

Считаешь, проблемы с общением в этом?

А в чем?

Ну, скажем, ты просто чувствителен.

Это плохо?

Скажем, чрезмерно чувствителен.

Знаешь что, не я, а мы! Не хер прятаться в кишках и вылезать невовремя.

Я не в кишках, – обиделось подсознание. – Я – твоя совесть.

И замолчало.

Наверное, сама собою родилась мысль – не могу с Лялькой порвать лишь потому, что вместе с ней уйдут от меня самоуважение, достоинство и безопасность (душевная). Где я их найду потом, чтоб возместить потерю?

Когда после работы сели в наш УАЗик и поехали в Розу, Пал Иваныч приказал:

– Ну, рассказывай.

Я поведал историю своей семейной жизни – недолгой и печальной.

И сделал вывод:

– Случившееся все – моя ошибка.

Шеф покачал головой:

– И я даже знаю в чем. Ты относишься к жене, как себе равной.

– А надо как?

– Ты голубей держал? Уверен, что первая пара сдохла или улетела. Потом появился опыт. Так?

– Так первый брак для опыта?

– Прости, конечно, ты – дурак. Главное слово в предложении о голубях – «держал». Запомни, парень, и сыну передай: жена – та же живность домашняя, как свинья, собака и корова, кошка или голуби… ее надо уметь держать. Понял меня?

Черт бы побрал такие вещи, которые мне надо знать!

– Ты знаешь, подумаю, и может быть пойму. Есть в твоей мысли что-то новое.

– Ну, думай, думай.

Я попробовал осмыслить слова Кожевникова медленно, будто читал книгу, которая была у меня уже давно, но которую до сих пор не хватало смелости раскрыть.

Лялька забрала у меня все – свободу, счастье, сына…. Она и душу могла бы прихватить, если захотела. Теперь свободу вернула, остальное все себе оставив.

Почему потребовала столько? Не имеет права!

От мысли к мысли – я переворачивал страницы неизвестной книги осторожно, словно они были хрустальными, готовыми сломаться. Столько стрессов – я даже не уверен, что смогу их сосчитать.

Пал Иваныч напомнил о себе:

– Прости за высокий штиль, чтобы выполнять доверенное нам партией дело служения великой идее построения коммунистического общества, требуется фантастическая выносливость рассудка. Тут, брат, не до сантиментов. Как считаешь?

Он покосился на меня, но я не знал, что ему ответить – только судорожно глотнул.

Шеф не торопил, не давил, но и не отворачивался.

В конце концов, чтобы он вернул внимание дороге, произнес:

– Ладно.

Это не самый содержательный ответ, но ничего лучше не нашел.

Кожевников улыбнулся, словно я сказал что-то умное.

– Мы учимся выживать, преодолевая проблемы внешние и души. Талантлив тот, кто не работает против себя.