Пал Иваныч нашел мне применение в борьбе отделов.

Еще в редакции, развенчав Нину Михайловну с шахматной короной, попал в поле зрения Проскурякова – перворазрядника и организатора шахматных соревнований на уровне райкома профсоюзов работников сельского хозяйства, в который помимо нашего входили Еткульский и Пластовский районы. Был приглашен и выступил неплохо.

И вот Проскуряков является в райком:

– Вот ты где осел, а я тебя ищу. В воскресенье едем в Пласт. Ты с нами?

Пал Иваныч заинтересовался. Взял на заметку.

В понедельник вопрошает:

– Как съездил?

– Личное второе, командное – третье.

– Из трех районов – третье? Молодца!

На аппаратном совещании объявил:

– Идеологический отдел в лице инструктора Агаркова бросает перчатку вызова всем любителям шахмат. Одновременная игра на десяти досках.

Первый хмыкнул. Это уже кое-что.

После работы в орготделе сдвинули столы. Нашлись всего лишь три доски. Первыми засели Фетисов, Чудаков, Мозжерин. Я ходил перед столами. Пытался приучить партнеров к очередности, но бесполезно: то торопятся, то не дождешься. Потом просто смотрел, кто сделает ход, и отвечал. Играли мы на вылет – попробовали все.

Недели через две Пашков спросил:

– Ну, как дела с турниром?

И Пал Иваныч, ликуя:

– Нет даже ничьих.

– Придется заступиться.

После аппаратного Кожевников мне кулак под нос:

– Попробуй только выиграть.

Но Александр Максимыч время не нашел со мной сразиться.

Бывали у завов и перемирия.

Как-то Пал Иваныч позвонил:

– У тебя дома все нормально? Мы можем подъехать, посидеть?

– Подъезжайте.

Родителей предупредил:

– Сейчас приедет цвет райкома.

Подъехал наш «УАЗик». Заваливают Пал Иваныч, Чудаков, Фетисов и Мозжерин. Все пьяны, и водку привезли. Мама им накрыла в горнице. По тому, как они дружески говорили и часто-часто обнимались, я понял – пришел мир в Белый Дом. Надолго ли? Где, как и о чем они договорились, пока оставалось тайной для меня. Но видно было, как они все рады этому и не спешат расстаться. Трогательная гармония – слов нет.

Отец, углядев у Чудакова красный нос, гундосие и чих, пригласил на кухню. У бати свое средство и прибор для соответствующих процедур – что-то вроде пульверизатора, к нему насос машинный и настой чеснока на водке. Как дунул Игорь Филиппычу в ноздрю – у того глаза на лоб. Потом в другую. Три минуты не прошло, нос заведующего общим отделом истек зелеными соплями. Из голоса ушел прононс французский. Ожил Филиппыч, полез целоваться.

Наутро, рассказывал отец, приехал с коньяком.

Потом была характеристика. Та самая – партийно-производственная, но на коммуниста Кожевникова П. И. Написанная Деминой для утверждения на бюро. Бюро еще не скоро, а распечатка уж гуляла по кабинетам и рукам с подачи Чудакова.

Я читал ее – шеф дал.

Все ничего – текст вобщем-то нормальный, и рекомендован был Павел Иванович на занимаемую должность, но убивала одна фраза: «недостаточна образовательная база коммуниста Кожевникова П. И.» И любой член бюро мог зацепиться за нее, как за сучок штаниной. С соответствующим выводом, между прочим.

Наезд был сильный. Да еще по кабинетам перешептывались злопыхатели.

Действительно в багаже у Пал Иваныча лишь Троицкий зооветеринарный институт, который в простонародье звали «конно-балетной академией». Вобщем-то, дежурное образование. Такое же у Чудакова.

Но ведь по любому высшее! И чем хуже пединститута Деминой?

– Сука! – прокомментировал герой характеристики, скрестив руки на груди и глядя в окно на сгущавшиеся сумерки. Лицо его кривилось, как от зубной боли. На крепкой по-крестьянски шее пульсировала жилка.

Мне показалось, шеф нуждался в утешении.

– Пал Иваныч, по закону бумеранга – подлость, выпущенная в свободный полет, возвращается к автору и больно бьет по голове. Пройдет совсем немного времени, и ты станешь большим партийным боссом. Откровенно говоря, мне даже приятно представить, как Людмила Александровна, одетая в балетную пачку, будет приседать перед тобою в реверансе. И это укрепит мою уверенность, что во вселенной все в порядке.

– В розовую пачку, – ухмыльнулся Пал Иваныч. – И я не прочь посмотреть на такое зрелище

– Так и случится – мне поверь. Скажем, у меня предчувствие. Или ты считаешь, что если из газеты я, то обожаю лгать и мастер всякого вранья?

Странная все-таки штука жизнь. Кажется, совсем недавно познакомился с Кожевниковым, а ощущение такое, будто дружим много лет. Более того, он стал настолько близким другом, что у меня от него почти не было секретов. Я всегда мог на него рассчитывать. Он был все равно, что старший брат.

Ну, вроде Пал Иваныч отошел от ступора – тяжко выдохнув, произнес:

– В нашем огромном мире есть вещи интересней Деминой в балетной пачке.

– А я все думаю, как эту тупую ситуацию обратить на пользу. Уверен, можно – надо лишь напрячь мозги.

– Ну, напрягай; надумаешь – поговорим.

Стал думать, но почему-то о себе.

Знал, что я неглуп, и это успокаивало.

Никому и ни при каких обстоятельствах не позволю себя унизить, и сам не унижусь, чтобы не маячило в призах. Это в принципе.

Согласен с Макиавелли, что цель оправдывает средства, но с поправкой – цели у меня по жизни нет. Это плохо.

Знаю по опыту, что все люди тщеславны, эгоистичны, холодны и лживы. А я это я. И сейчас чувствовал себя актером в плохой постановке шекспировской трагедии.

И еще – у меня не было философии райкомовского работника. Поэтому чувствовал себя на редкость неуютно. Как бы это образно сказать? Мои воображаемые паруса лишились воображаемого ветра. Впрочем, если подумать, метафора довольно глупая, тем более что я представлял себя в райкоме утлой лодкой, а не кораблем.

И сны пошли какие-то не те. Иногда они подсказывают возможные варианты будущего – почти ясновидение. В этих снах со мною происходят события, которые имели или могли бы иметь место в действительности. Чем сильнее эмоции вовлеченных в них людей, тем яснее сон. Но слишком часто сильные эмоции связаны с несчастьем. Ненавижу эти сны. Вместо того, чтобы проснуться отдохнувшим, я открываю глаза в отчаянии от того, что меня или кого-то из дорогих мне людей ждет беда.

Куда проще было мне в газете. Там знал, что платят за строки – писал и слышал звон монет в копилку. Чудесный звон, хоть и не падок я на деньги.

Там был я журналистом – прилично воспитанным и образованным.

Здесь кто? Парнишок на побегушках? Шаркун паркетный?

Как сказал Пал Иваныч про второго:

– У него здорово получается сидеть в президиуме и галстук поправлять. Все остальное нивпиз….

А ведь был директором солидного предприятия. Как говорится, за шило – мыло.

Что получается у меня? Или точнее – что ЗДЕСЬ может получиться из меня?

Мне придется что-то выдумать, чтобы не деградировать как творческая личность.

Родилась такая мысль – раз нет философии, мне нужен пример для подражания.

Ну, скажем, первый – чем не кумир?

Александр Максимович, без сомнений – волевой, серьезный человек. Говорит медленно, вдумчиво, весомо. Когда ведет заседания, в воздухе всегда висит почти осязаемое напряжение. Эти его качества не давали аппарату расслабиться. Да и району тоже. Его со Сталиным можно сравнить.

Что не нравится в Пашкове? Есть подозрение, что не темперамент за медлительностью речи, а тугодумие. Смеется редко – и только над чужими промахами. Там, где воспитанный человек молчит, Пашков хихикает. Мне у него учиться нечему.

Второй? Похоже, он в похожем поиске – неспроста ж так часто поправляет галстук при честном народе. Всегда, проходя мимо кружка курильщиков, желает им приятного аппетита. В пятничном застолье спорили – это такая шутка? Решили – это замечание старшего по должности. По-моему, разумнее сказать – кончайте дым глотать, вечером жду на стадионе. Стало быть, я умней второго?

Демина? Ну, нет – с женщин примера брать не буду.