- Я на машине, - сказал он.

- Я тоже в состоянии отвезти свою дочь, куда она попросит, - вмешался папа.

А мама вдруг засуетилась и принялась собирать какие-то продукты и вещи в нашу походную хозяйственную сумку. Папа тоже ушёл в ванну и долго звенел склянками в аптечке. Я переоделась, поменяв промокшие ботинки на сапоги.

- Звони, - сказала мама. – Не исчезай.

Ей я кивнула. А когда с той же просьбой вылез Харьков, я чуть было не кинулась на него. Папа вовремя поймал меня за руку и вытолкнул на лестницу.

В машине я спросила у него, почему меня до последнего держали в неведении. Папа честно признался, что они с мамой были в замешательстве и совершенно не понимали, как реагировать. Сергей интересовался моим здоровьем, пока я была в коме. А когда всё наладилось, перестал.

- Но однажды он попросил, - сказал папа, - чтобы мы ничего тебе не говорили. Сказал, что встретится с тобой сам… И знай, по крайней мере, что всю дорогу он не выпускал тебя из рук. И отдал только здесь. Мне.

Я как-то ослабела после этих папиных слов, вспомнила руку, что давила мне на плечо там, в автобусе. Вот что бы мне было не задрать голову в тот момент и не посмотреть, кто со мной рядом?!

Сергей был дома. Всё так же сидел на кухне, всё с той же чайной чашкой. У меня мороз пошёл по шкуре, когда я увидела, какой он замороженный. Чёрт, он, кажется, даже не мигал, будто рептилия какая-то, ей богу.

- Привет, - буркнула я.

И полезла проверять холодильник. Он был даже не подключён. Я начала разгружать сумку и распихивать всё, чем меня снабдила мама, по местам. И вообще взялась за хозяйство. Сергей только ноги подобрал, не обмолвившись ни словом. Папа тоже присел за стол, выставил прихваченный из дома коньяк. Некоторое время приглядывался к Серёжке, а потом решительно отодвинул в сторону бутылку.

- Сергей! – позвал он.

С минутной задержкой Сергей перевёл на него взгляд.

- Руки мне покажи, - попросил папа.

Галицын усмехнулся и двумя едва уловимыми движениями сдвинул рукава выше локтей. Я тоже скосила глаза. Сгибы у него были испещрены старыми следами от уколов. И только в одном месте на правой руке имелась недавняя гематома.

- Это где? – спросил папа, указав на неё.

Сергей не стал отвечать.

- Что хоть это было? – спросил папа. – Я могу помочь?

Сергей покачал головой.

- Это не наркотики, - сказал он. – Не бойтесь.

- Очень хорошо!

Папа потребовал у меня рюмки, разлил коньяк.

- Полина, - сказал он. – Ты тоже. Ты и в самом деле весь день проторчала в парке, как утверждает Суворин?

Это он специально для Серёжки сказал. Вот ей богу зря! Я послушно взяла рюмку и лизнула коньяк.

- Есть будешь? – спросила я.

- Меня дома накормили, - сказал папа.

Сергей промолчал. Вместо чашки он вертел теперь в пальцах рюмку. Я повытаскивала из микроволновки разогретый ужин и поставила на стол две тарелки.

- Пойду я, - сказал папа, заметив, что вилку Сергей всё же взял. – Полина, не пропадай, звони. Сергей, до свидания.

Серёжка поднял голову и кивнул. Ел он, к счастью, как любой сильно проголодавшийся человек. А мне вот есть совсем не хотелось. Я нахально долила до половины коньячную рюмку, потому что папа привычно отмерил лишь лечебную дозу. Сергей покосился на меня. Он ничего не сказал, но я наполнила и его рюмку тоже. Когда его тарелка опустела, я забрала её и поставила перед ним свою. Он не стал отказываться. Я дождалась, пока еда исчезнет и с неё тоже, а потом высказалась.

- Теперь модно морить себя голодом?

- Вон там сигареты, - ответил он. – Дай сюда.

Я поставила перед ним пепельницу и передала пачку. Сигареты были дорогие. Самые дорогие, какие только можно найти в продаже. В это время раздался звонок в прихожей. Серёжка не пошевелился и вообще никак на это не отреагировал. Мне захотелось уже стукнуть его. Я поднялась и пошла открывать. Пришла соседка. Милейшая Антонина Петровна сияла.

- Знаю-знаю! – затараторила она, не дав мне раскрыть рот. – Я так рада, так рада! Жаль, что Лера не дождалась. Вот, это вам!

Она принесла полную тарелку пирожков. Я поблагодарила и пригласила войти. Антонина Петровна застенчиво улыбнулась.

- Вам вдвоем, наверное, охота побыть. Я потом как-нибудь загляну…

Я со стуком поставила перед Сергеем тарелку с пирожками. Он ухмыльнулся, откинулся спиной на стену и через сигаретный дымок стал смотреть на меня. Он меня достал!!! Я отвернулась и стала мыть посуду с грохотом и лязгом. Кончилось тем, что разбила тарелку и порезалась. Тогда я плюхнулась на табуретку и заплакала. Нервы сделались никуда не годными.

Сергей затушил сигарету, придвинулся ко мне вместе с табуреткой и прижал полотенцем кровоточащую царапину.

- Спасибо тебе за маму, - сказал он вдруг.

Я вскинула на него глаза.

- Бабки рассказали, - усмехнулся он. – И Суворин сегодня что-то такое лепетал…

Я вспомнила Валерию Сергеевну и меня совсем развезло.

- Неужели ты никак не мог дать о себе знать?

- Не мог, - напряжённо сказал он.

А из меня полились слова и слёзы. Я вываливала ему всё. Как мы ездили в эту северную военную часть, как мёрзли в холодном вагоне, как ходили на кладбище, как Валерия Сергеевна заболела, в каком отчаянии я была, когда поняла, что ничего, совсем ничего не могу поделать, чтобы ей помочь. Я рассказывала про свои кошмарные сны, про уличных призраков. Даже про Тёмкин спектакль я тоже рассказала сквозь эти ужасные выматывающие слёзы. Серёжка давно уже прижимал меня к себе, кольцом сцепив вокруг меня руки. Он молчал.

Я выговорилась, начала успокаиваться и вдруг почувствовала, что его трясёт. Я опомнилась совсем и поняла со всей отчётливостью, какую боль только что причинила ему. Я отстранилась и взглянула ему в лицо. Его рот снова был сжат в прямую линию, а глаза опять сделались чёрными и бездонными. Я потянулась за коньяком и впихнула ему в руку наполненную до краёв рюмку.

- Серёжа, - всхлипнула я, - пожалуйста, пожалуйста, прости!

Он выпил коньяк и потянулся снова за сигаретами. Руки дрожали, и сигареты раскатились по столу. Он сильно сжал кулаки и, казалось, что и внутри у него затягивается тугой узел.

- Почему не вышла замуж, - сквозь зубы спросил Сергей, - как она просила?

Я не знала, что ему ответить. Он будто обвинял меня в том, что я могла отсрочить кончину его матери и не сделала этого из прихоти и эгоизма. Можно было сказать что угодно – поклясться в вечной любви к нему, сказать, что не встретила достойного человека, что не захотела связывать себя семьёй. Вот только не имели значения сейчас слова. И не хотелось мне ничего говорить. А он, оказывается, ждал ответа. Неожиданно он тряхнул меня за плечи.

- Почему?! Ну?!

Я вырвалась.

- Что ты хочешь услышать? – спросила я и не узнала своего голоса, таким он вдруг оказался тонким и жалобным каким-то.

- В монастырь ты не собиралась, - жёстко сказал он, - как мне рассказали…

Ах, вот оно что! Я постаралась выпрямиться.

- Надо было? – зло спросила я.

- Ты вела себя как шлюха! – брякнул он.

Мне нестерпимо захотелось шваркнуть его чем-нибудь. Я стала подниматься. Он вскочил раньше. С грохотом покатилась по полу табуретка.

- Вот только попробуй сбежать, - с угрозой сказал он.

Я неожиданно успокоилась. В самом деле, не убегать же. И коньяк этот дурацкий никак не действовал. Серёжка перехватил мой взгляд на бутылку, цапнул, расплескал янтарь по рюмкам.

- Прости…

Я удивилась и вскинула на него глаза. Раньше он никогда ни за что подобное не извинялся. И тут меня снова, как тогда в парке, буквально утопило счастьем. Ну, вот же он! Прямо передо мной. Орёт на меня. Обвиняет в совершенно противоположных вещах. И его можно потрогать… Что я и проделала. Осторожно протянула руку и погладила его по колену. Даже через толстую ткань джинсов ощущалось тепло, прямо жар. Я взглянула ему в лицо. Оно у него больше не было замороженным. Рот кривился. Меня практически загипнотизировали его вырезные губы. Они дрожали, в секунду меняя десятки выражений.