- Репортёры, - сказал он. – Шакалы!

- Это ещё что, - пробормотал Игорь. – Утром показывали, как он в шортах и одном носке шпарил по снегу за скорой…

По телевизору давно уже передавали что-то другое, а мы никак не могли успокоиться. Наконец, Игорь поинтересовался, как я сдала зачёт, и тем самым закрыл тему.

- А кстати, - спохватился Юрка, - как ты сдала зачёт?

Мы похихикали. Потом я представила в лицах свою битву с Амалией. А потом вспомнила и передала Игорю папино сообщение.

- Это что же, - сказал Юрик. – Новый год в больнице?

- Фигня! – Игорёк и не скрывал своей радости. – Во-первых, в клинику к Гаймуратову попасть трудно, так что выбирать не приходится. Во-вторых, мне не привыкать проводить праздники вне дома. А в-третьих, там же люди будут. Встречу новый год не один.

- Это правда, - сказала я. – Попасть туда непросто. Но перед новым годом все стараются выписаться или отложить плановую госпитализацию. Появляются свободные места. Вот папа и воспользовался.

- Твой отец врач? – спросил у меня Юрик.

- И ещё какой! – не удержался Игорь.

Потом пришли соседская девочка с её бабушкой. Они принесли Игорю ужин. Вознамерились было оставить и нас, но мы с Юркой поспешно откланялись. Игорь просто сиял и без конца просил заходить ещё. Юрка растроганно пообещал.

- Классный пацан, - сказал он мне на улице. – Обычно, когда такое случается, люди замыкаются в себе, делаются неприятными. Лично меня общение с инвалидами тяготит. А этот Игорёк такой общительный и не зацикливается на своей проблеме.

- Зацикливается, не беспокойся, - буркнула я. – Просто у него сейчас период возвращения надежды.

Юрка вполне естественно поинтересовался, действительно ли мой отец такой хороший врач. Я заверила его, что да, и выдала кое-какие факты из папенькиной биографии.

- А живёте вы совсем небогато, - задумчиво протянул Юрка.

- Нормально мы живём, - сказала я.

Юрик отправился меня провожать и само собой прижал по дороге. Есть у нас во дворе одно провокационное местечко – старая садовая скамейка под берёзами. Сколько себя помню, здесь вечно сидели парочки. Или стояли, прислонившись к какому-нибудь из деревьев. В этот раз всё здесь было приведено в неудобоиспользуемый вид продуктами недавней щедрости небес, но аура места работала исправно. Я оказалась распластанной по стволу берёзы, а Юрка, вдавившись в меня, снова целовал как безумный, будто старался вытянуть из меня что-то и вобрать в себя. Было немножко неудобно, но от него исходил приятный жар не только физического тепла, но и откровенного желания. Я стала отвечать, зажмурившись и впитывая его странный коричный запах.

В какой-то момент со стороны проложенной к подъезду тропинки раздался скрип утаптываемого чьими-то шагами снега, и я скосила глаза в ту сторону. Мгновенно закаменела в Юркиных руках, потому что прямо на нас шагал парень в очень знакомой куртке, длинноногий, независимо и вздорно вздёргивающий подбородок. В следующую секунду я уже сообразила, что это всего лишь Митька с девятого этажа, любимое чадо скандальной Светланы Арнольдовны, заканчивающее школу в этом году. Но было поздно. Я длинно всхлипнула. Мне уже стало казаться, что я прекратила видеть свою старую любовь в каждом встречном подростке. И вот опять.

- Чего ты? – спросил Юрка.

- Замёрзла, - пробормотала я.

Юрка с неохотой оторвался от меня, с заметным усилием отказался от приглашения зайти к нам на чашку чая и попрощался.

- Надумаешь, приходи завтра в лабораторию.

Он хотел произнести это небрежно, но получилось просительно. Я пообещала.

Дома меня встретила атмосфера настороженности. Понятно, папа передал матушке мои планы. Разоблачаясь в прихожей, я всем существом ощутила напряжение, а потому сходу активировала заряд.

- Родители, - сказала я. – Обсудим моё право на самоопределение!

Они заговорили оба разом. Папа сорвался со своего дивана, а мама вышла из кухни, забыв положить недочищенную картофелину. Сначала было трудно что-либо понять. Потом наметились две чётко прослеживаемые тенденции. Мама была уверена, что пребываю в глубокой депрессивной обиде по поводу акта изъятия из моей личной собственности жилого угла. Папа же полагал, что у меня снесло крышу на почве многолетнего сексуального воздержания, и я собираюсь натворить глупостей.

- Родители! – сказала я. – Все ваши страхи небеспочвенны. Всё это имеет место. Но! Пришло время что-то менять в нашем коллективном существовании! Я вас всех до смерти люблю. И не собираюсь вас бросать. Вас ещё достанет частота моих визитов. Но жить я буду отдельно. Это решено.

Примерно полчаса они уговаривали меня подумать ещё. Папа обещал устроить некие интерьерные переделки в гостиной, чтобы мой угол получился закрытым. Мама просто боялась и не скрывала этого. Я вдруг поняла, как им не хочется ничего менять, как им нужно, чтобы в доме было побольше народу. Но одновременно я увидела и то, что озвучил Юрка, - тесноту и постоянные материальные ограничения. Ничтоже сумняшеся я использовала эти соображения как аргументы в свою пользу, чем ввела отца в состояние отчаяния. Мама сразу кинулась его защищать. Преимущественно от него самого. Я перепугалась, потому что папа понёс какую-то безнадёжную чушь о дополнительных заработках и переходе на другую работу. Впервые я видела своего родителя слабым. Мама, которая всегда поддерживала его, теперь не могла этого сделать. Она тоже чувствовала себя виноватой из-за того, что ещё один ребёнок вывел её из числа экономически активных единиц семьи. Она говорила, что вот приедет бабушка, у неё будет больше свободного времени, она станет брать дополнительные дежурства.

Кончилось тем, что я разревелась от немыслимой, просто вселенской жалости к ним. Они моментально замолчали. А потом принялись извиняться. Это было ещё хуже. В довершение всего явился Егор, только что отсмотревший очередную серию «Лунтика» в вечерней программе для детей. Решив, что меня обижают, этот маленький монстр объявил родителям, что они плохие, и повис у меня на шее. О, господи! Ну, не хотела я ни для кого из них никакой беды. И ситуацию требовалось прояснить немедленно, пока она не приняла размеры стихийного бедствия.

Я быстренько вытерла нос маленькому братцу и заставила попросить прощения у родителей, объяснив, что сама виновата и поэтому реву. Потом я отдала его маме, и они ушли в ванну. А потом я рассказала папе, как Игорёк воспринял сообщение о том, что для него нашлось место в клинике. Говорила я долго и нудно с подробностями и экскурсами в прошлое. Кончилось тем, что я объявила папе, как сильно им горжусь и до какой степени беззастенчиво им хвастаюсь. Моя тактика сработала. Самооценка у отца принялась повышаться на глазах.

- Ну вот, - сказал он, - а ты бежать собралась.

- Пап, - возразила я. – Это не побег. Я ведь сто раз могу вернуться. Ну, дайте вы мне чуть-чуть пожить самостоятельно.

И отец сдался.

- Ладно, - буркнул он. – После нового года сделаем ремонт. А там – переезжай.

- Не! – сказала я. – Ремонтом я займусь сама. Свистну однокурсникам – помогут.

- А в чём подвох? – настороженно спросил папа.

- Ну-у, - протянула я. – Летом ремонт. А перееду я прямо завтра. Дашь машину?

- А тётка Лидия? – потрясённо спросил отец.

- Встретим вместе, - заверила я. – Хлопнем по рюмке чаю и потом я свалю, – и закончила прочувствованно. – Какой ты у меня классный! Как я тебя люблю!

Решив, что разговор окончен в мою пользу, я вскочила, обняла отца и направилась, было, в свою комнату.

- А ну-ка стой! – звонко сказал папа. – Стоишь? Так вот! Иди ты на фиг!

О! Я забыла о священном праве мужчины на последнее слово. Реплика застала меня в дверном проёме. Я попятилась, заглянула на кухню, улыбнулась самой хулиганской из своих улыбок, означавшей «только ты меня и понимаешь», и окончательно привела отца в хорошее настроение. Право на самоопределение я отспорила. День можно было считать прожитым не зря.