Каким ветром занесло на одинокий остров в бескрайних песках того, кто, не представляя внешней угрозы, принес с собой настоящую (внутреннюю) катастрофу? Прикосновениями Творца в виде корпускулов света далекой звезды и лапок, скользких и сухих, чешуйчатых и мохнатых, жив неподвижный камень. Теперь он был лишен всего этого, и кем, задумчивым нытиком, всматривающимся без конца вдаль, без понимания, где рождается заря.

Скала с неприязнью и усмешкой думала о Человеке, выбравшем себе наблюдательный пункт на западном склоне. Он смотрит в спину ушедшему солнцу, в прошлое, во вчерашний день, тьфу, мудрец – Скала чихнула, и с вершины посыпались под ноги Человека мелкие камни. Он поднял один и швырнул в лицо Тьме (хотя понять, где у Тьмы лицо, а где все остальное, было не возможно). Тьма взвизгнула голосом койота, и Человек вжался от страха в каменный ложемент.

– То-то, раскидался, – хмыкнула Скала, – и, кстати, не поднатужиться ли мне до локального землетрясения, вдруг скину его, или сам уйдет.

Она попробовала разрушить ковалентные связи решетки, но, Богу Богово, а кремнию кремниево, ничего не случилось, разве только чуть нагрелись слои в самой глубине каменного сердца так, что застывший жучок дернул лапкой и снова замер.

– Кроме как торчать убогой инсталляцией, ни на что не способна, – определилась со своей ролью Скала, – буду нести свою ношу, или крест, или карму, не важно что, но стойко.

Ночная Тьма, шапкой накрывшая Скалу, сгустила и без того черную субстанцию собственного одеяния настолько, что Альтаир, висящий прямо над макушкой Человека, испуганно моргнув, исчез вовсе.

– О чем они оба? – кипятилась она. – Я под страхом ночи привела Человека на Скалу, я укрыла Скалу Тенью, через которую солнце прошло уже множество раз и сделалось невидимым, я остановила Время, и я… не могу оторваться от Скалы.

От этих мыслей Тьма передернулась. Если бы Человек оторвался от собственных дум и взглянул на ночное небо, то увидел бы невероятную картину – танец мерцающих, пропадающих и вновь появляющихся огоньков.

– Я всего лишь инструмент в чужих руках, – осенило Тьму, – я раба чьей-то Воли.

Осознание ничтожности своего Эго выразилось в исчезновении с небосклона всех созвездий. Абсолютная чернота попыталась сброситься со Скалы, но заостренный кусок базальта держал свой «головной убор» крепко, как английская булавка цепляет эгретку, не давая ей упасть ни в быстром танце, ни в глубоком реверансе.

Неразлучная троица, оценив безуспешность любых попыток изменить сложившуюся ситуацию, вновь обрела гармонию и баланс совместного пребывания. Где рождается заря, оставалось загадкой. Ребенок, уставший тыкать пальцем безжизненное тельце зверька, уснул, белка, собрав остатки жизненных сил, крутанула барабан на пол-оборота и затихла вместе с остановившимся механизмом. «Родитель» отнес сонного мальчика в постель, мертвую белку на выгребную яму, а колесо вычистил и смазал, до следующей жертвы.

2

Во сне ребенок увидел черную скалу на фоне бескрайнего звездного неба. Она «вырастала» у него на глазах из точки, темного, едва заметного, пятнышка, всего на полтона светлее той черни, что была разлита кругом, превращаясь в кусок пластилина размером с ладонь, затем в подобие подтаявшего снеговика, обильно посыпанного углем напившимся до бессознательного состояния кочегаром и, наконец, в настоящую скалу, грозную, неприступную, с острыми рублеными гранями, поблескивающими в свете звезд множественными вкраплениями слюды. Маленькому человеку казалось, что не только скала наплывает на него, но и сам он, убыстряясь с каждой секундой, летит ей навстречу. Столкновение во сне было неизбежным, но в последний момент каменный айсберг развернул к ночному путешественнику свой острый нос, указывающий на яркую белую звезду, а сам «снаряд Морфея» резко остановился перед сидящим на уступе Человеком.

Лицо его было знакомым, очень знакомым, но не чертами, а чем-то иным, едва уловимым. Ребенок вглядывался, Человек молчал. Становилось страшно, взгляд скального обитателя «прилип» к гостю, втягивал его, втаскивал внутрь, лишая воли к сопротивлению и голоса к призыву о помощи.

Лучше было разбиться о камни, чем попасть в руки каннибалам – вспомнил он недавно прочитанную книгу и тут же его осенило – глаза, вот что знакомо ему в этом страшном человеке. Такие же глаза были у белки, что целый день металась в колесе.

Вдруг человек «отпустил» ребенка, опустил глаза и произнес:

– Выпусти зверька.

Скала при этих словах задрожала, базальтовый нос начал осыпаться, а Человек, окутанный клубами пыли, поднялся на ноги. Темнота, парящая над скалой, рассеивалась, теряя отдельные звезды и целые галактики, ребенок отпрянул, спасаясь от каменных брызг, постепенно собирающихся в пояс астероидов, и глядя на пропадающего Человека, крикнул:

– А зачем?

– Узнаешь, где рождается заря, – услышал он голос, еле прорывающийся сквозь вибрации космогонического распада, рождающего Истину. Восставшее во все небо солнце ослепило мальчика, и он проснулся.

Из соседней комнаты доносился знакомый звук крутящегося барабана. Ребенок спрыгнул с кровати и бросился к дверям, на столе, в беличьем колесе, бешено кружился новый зверек.

– Сынок, смотри, какой красавец, не чета прежнему, – отец широко улыбался, показывая на белку, неистово перебирающую лапками в поисках надежной опоры.

– Пап, где рождается заря? – спросил мальчик, подходя к грохочущей тюрьме.

– Известно, на востоке, – ответил, не понимая вопроса, отец.

– Нет, – уверенно сказал сын, – вот здесь, – и ткнул себя в грудь, после чего остановил барабан и открыл дверцу.

3

Ветер, не беспокоивший Человека на Скале уже несколько дней (или столетий, время-то остановлено вместе с движением космических тел), неожиданно принес с обратной стороны каменного прибежища свист приближающегося то ли астероида, то ли снаряда, то ли еще чего-то, обладающего массой и способностью к левитации. Достигнув своей наивысшей ноты, звук оборвался, а Скала, зажатая намертво песками, довольно резво крутанулась вокруг своей оси. Перед Человеком в воздухе висел испуганный ребенок, судя по полупрозрачным, расплывающимся одеждам и неестественно бледному цвету лица, призрак. Его аморфные глаза были на редкость цепкими, вопрошающими и одновременно с этим требующими. Бледнолицый малютка явно чего-то хотел. Человек, не понимая цели ночного пришельца, не подающего ни знаков, ни сигналов, рассматривал его внутренности, прозрачные, словно чрево медузы. Немного знакомый с анатомией, Человек не находил каких-либо аномалий, нарушений, опухолей или случайно проглоченных вилок, вот только сердце ребенка… оно выглядело как сферическая решетка, внутри которой бился, просясь наружу, огонек.

«Надо же, – подумал Человек, – словно птица в клетке или куница в силке».

– Выпусти зверька, – неожиданно сам для себя обратился он к полупрозрачному гостю.

Свершилось невероятное, Скала, только научившаяся вертеться, начала трястись, пораженная неведомой лихорадкой, Тьма, проникшая, казалось, уже в легкие Человека, с шипением покинула дыхательный тракт, и сквозь белеющее в ночном небе дитя Человек заметил проблески рассвета.

– Зачем? – скорее уловил, чем услышал он вопрос мальчика.

И с первым лучом, пронзившим неподвижное пространство, Человек что было сил крикнул: – Узнаешь, где рождается заря.

1

Коридорный бесшумно скользил по ворсистому ковру холла четвертого этажа. Три года службы на этом, надо сказать, весьма прибыльном месте приучили его делать свою работу так, чтобы не беспокоить ни гостей, будь то высокопоставленные особы или многодетные семьи люмпенов, ни сослуживцев, от капризных сотрудников службы безопасности до вечно недовольных всем уборщиц, и самое главное, владельца заведения, не попасться на глаза которому являлось высоким искусством персонала, ибо тот был поистине вездесущ. Отельные эмблемы, вышитые на ковре в шахматном порядке, сливались под ногами в непрерывные полосы бордово-синего цвета, напоминая сигнальные огни посадочной полосы во время приземления, Коридорный очень спешил. Столь внушительное ускорение ему придал взволнованный голос ночного администратора. Всегда спокойная, уравновешенная, уже немолодая, но все еще привлекательная для противоположного пола женщина, Мадам Н., разговаривала со всеми монотонным, обезличенным, хотя и дружелюбным тоном, не меняющимся годами, но сегодня …