– Ведь ты Иисус, сын Иосифа?

– Да, Иосиф плотник мой отец, но я не господин тебе, – мальчика за сегодняшнее утро уже дважды назвали господином. С чего бы такая милость, подумал он, но вслух сказал: – Чего такого сделал мой отец за предрассветный час, что сын его оказался Господином второму человеку на столь коротком пути от вершины холма до дома?

– Что сделал отец твой сейчас или делал когда-либо, не ведомо мне, – обиженно ответил маленький человек, – но спроси у себя, что сделал бы ты, придя в дом чужой незваным, а войдя внутрь, коли дверь не заперта, стал бы корить трапезничающих за столом, что едят они досыта и пьют вволю, когда на улице полно сирых да голодных?

Человек трясся от собственных речей и, забывшись, со рвением хлестал себя ослиным хвостом по ногам. Бедное животное, по всей видимости, привыкшее к таким припадкам, стояло смирно, закрыв глаза и прижав уши, его муку выдавала полоска пены, выделенная со слюной, висящая на мелко трясущейся челюсти.

– Незваным не войду и корить не стану, – спокойно ответил Иисус.

– А зачем же тогда пришел, коли так оно и будет? Ведь войдешь таки незваным и поведешь, не спросив. А готов ли нищий последнее отдать? Сможет ли голодный из рук чужих не принять, чтобы не предать? Неспелый плод и не накормит, и земле семя не даст.

Маленький человек перестал хлестать собственные чресла, дернул за хвост, и осел послушно тронулся с места. Иисус отступил в сторону и сказал:

– Не войду в дом чужой, но зову тебя в свой, и попрекать других не стану, но выслушаю упреки от тебя, когда на колени твои возложу хлебы, что уже испекла мать моя, Мария.

– Я пойду с тобой, но не сейчас, – не останавливаясь, ответил маленький человек, – и попрекну, да так, что попрекать будут меня до скончания веков. Не проси, Иисус, не готов я, как и все мы, идти с тобой и принять хлеб из рук Господина.

Осел, завидев впереди зеленеющий кустарник текомы, издал боевой клич и рванул своего ведомого (или ведущего, поди разбери) так, что тот бухнулся на колени и остаток пути до ослиного завтрака проделал в таком неудобном положении. Надо сказать, картинка получилась уморительная, но Иисус не засмеялся, он с рождения испытывал физическую боль, глядя на чужие страдания. Вот и сейчас колени его «застонали» от встречных камней, что разбивали ноги маленького человека.

И пока мальчик потирал незримые синяки у себя, незадачливый наездник, поднявшись с земли, снял набедренную повязку и стер кровь с колен, боли при этом уже не испытывая.

– Благодарю тебя, Господин, – прошептал он и снова схватился за хвост осла, обдирающего листья текомы с невообразимым остервенением.

Чего он боялся, думал Иисус, приближаясь к городским воротам, отдать последнее, что у него есть, ради спасения ближнего или стать последним, погубив ближнего ради… еще одной набедренной повязки?

Мальчик взглянул на свою, представил себе еще одну: «Куда же мне ее приспособить?» – и он от души расхохотался. Нет, вторая повязка человеку точно ни к чему.

3

У восточных ворот Назарета Иисуса встретил стражник. Солдат прекрасно знал мальчика, он видел его каждое утро и частенько весело подмигивал пробегающему мимо Иисусу. Сегодня, совершенно неожиданно, копье его преградило путь:

– Не ты ли Иисус…

– Сын Иосифа, – перебил его мальчик, – вы же прекрасно знаете, что это я.

– Да не возгневается Господин на слугу своего, – отчеканил солдат.

– Не слуга ты мне, – возразил Иисус, переставший удивляться сегодняшним встречам и удивительным речам, их сопровождающих.

– Здесь все слуги твои, Господин, – сказал солдат.

Устав возражать, мальчик вздохнул и почти обреченно сказал:

– И у тебя, конечно, есть вопрос ко мне.

Солдат сверкнул глазами из-под кассиса:

– Поставил бы ты, будь центурионом, новобранцев в первом бою в начало центурии?

– Зачем, они же погибнут сразу? – Иисус развел руками.

– Зачем тогда, Господин, ставить будешь всех нас, незрелых юнцов, пред очи Бога, не на погибель ли нашу?

Мальчик был ошарашен таким напором: – Не мне ставить вас пред Богом, сами предстанете пред Ним, но сменись с поста, солдат, и приди в дом родителей моих, Иосифа и Марии, предстанешь пред ними, и накормят тебя, и питьем не обделят, а кровать моя (пусть только кусок ткани на соломе) твоей будет.

– Не смогу, Господин, коснуться ни тебя, ни ложа твоего, как и все мы, – ответил солдат, – дотронься до копья, ибо только оно достойно коснуться тебя.

Иисус осторожно тронул наконечник, копье поднялось, и он вошел в Назарет. Многолюдная река подхватила его, завертела, закружила, оглушила криками торговцев, плачем младенцев, руганью поспоривших, ворчанием недовольных, хохотом умалишенных, окриками раздраженных, и среди всего этого почти вселенского гомона мальчик расслышал: «Иисус».

4

У базарной стены сидел торговец финиками, седовласый смуглый старик в лиловом халате с тюрбаном на голове того же оттенка. Мальчик вынырнул из потока и подошел к нему:

– Знаете меня?

– Ты Иисус, сын Иосифа и Марии.

– Я не сделал ничего такого, – удивленно сказал Иисус, – чтобы вы, хотя и не первый сегодня, знали бы имя мое.

– Не удивляйся, я знаю каждого, кто хоть раз вошел в восточные ворота, все проходят мимо меня, – торговец улыбнулся и подмигнул мальчику.

– Раз вы все знаете, может, скажете мне, кто этот… – начал было Иисус.

– Высокий черный человек, – перебил его торговец, – и смешной погонщик осла.

– Да, – уже не удивляясь, подтвердил Иисус, – и страж у ворот.

– Это все ты, Господин, – с абсолютно серьезным лицом произнес старик торговец.

Иисус недоверчиво посмотрел на него, оценивая степень издевательства, замышленного собеседником, и решил подыграть: – Зачем мне спрашивать самого себя о незрелых финиках, выборе нищих и новобранцах?

Вместо ответа торговец показал на три горки фиников, ничем не отличающихся друг от друга.

– Одна горка из восхитительных, ароматных, полезных для мужей и услаждающих жен плодов, другая из недозрелых, вязких на вкус и бесполезных во всем фиников, третья – перезрелые, разваливающиеся даже не во рту, а уже в руках, более приносящие вред, нежели благо, плоды.

– Как же различить их? – спросил мальчик.

– Никак, – ответил торговец, – где какие, знает только тот, кто срывал их или…

– Или… – нетерпеливо повторил Иисус.

– Или тот, кто попробовал, – загоготал старик.

– В чем же наука твоя? – спросил Иисус, дождавшись, пока тот успокоится.

– Ты пришел пробовать, Господин, – серьезно ответил торговец.

– Почему я?

– Так решил тот, кто сорвал плоды, а ему виднее, – и старик протянул мальчику три финика, по одному из каждой горки.

5

Иисус влетел на порог дома, чуть не сорвав с петель и без того хлипкую дверь. За столом сидели Иосиф и Мария. Они с удивлением посмотрели на взъерошенного сына.

– Что случилось, сынок? – спросила Мария.

Иисус молча выложил перед ними финики:

– Выбирайте.

Иосиф взял тот, что был крупнее остальных, и надкусил:

– Ты вовремя принес его, сын, завтра этот плод будет уже негоден, он перезрелый.

Мария протянула руку к финику, что лежал ближе к ней:

– А вот этот чудесный, спасибо, дорогой, за угощение.

Иисус неподвижно смотрел на оставшийся плод.

– Что же ты, Иисус, пробуй свой, – подзадорила сына Мария, – интересно узнать, что досталось тебе?

– Я знаю, мама, какой он, – ответил Иисус, взял финик и вышел из дома.

Искусство мягкого мазка

Он променял без сожаленья

На выпад острого клинка,

В крови черпая вдохновенье.