Красная лампочка, обозначавшая вызов из главного холла отеля, заморгала перед носом Коридорного в тот момент, когда он только распрощался со сменщиком, выслушав дневные сплетни и «проглотив» недурственную сумму чаевых, надежно упрятанных в форменном кармане уходящего.

– Один-ноль, – подмигнул он на прощание и скрылся за шуршащими створками лифта. Вот тут-то и заморгала лампочка.

– Коридорный, четвертый этаж, слушаю.

– Господи, что у вас в номере 414?

Номер 414 шел за номером 412, как лукаво принято в подобных заведениях, тринадцатые номера вроде бы не существуют, но со школьной скамьи всем известно – за цифрой 12 следует 13.

– А что с ним, мадам? – спросил Коридорный, удивляясь изменившемуся до неузнаваемости голосу администратора.

– Мне звонят из номера 414 и молчат, я перезваниваю туда – снимают трубку и опять молчат, и так несколько раз.

– Ну, мадам, успокойтесь, это такая игра, видимо, владелец номера просто хочет поговорить с вами, но не решается. Вы ему наверняка понравились, посмотрите карточку, бьюсь об заклад, это мужчина, и если он состоятельный джентльмен, вам можно позавидовать.

– Кретин! – сорвалась на крик Мадам Н. – Я посмотрела карточку, номер 414 пуст.

– Простите, Мадам, – ошарашенно проговорил Коридорный, – я сейчас проверю.

Он бросил взгляд на крючок с номером 414, оба ключа, как и полагалось, были на месте. Действительно, номер не сдан. Схватив один ключ, Коридорный смертоносной торпедой, выпущенной из подводного положения, рванулся к цели. Скорее всего, сбой в телефонной сети, думал он, приближаясь к нужной двери, ей названивает какой-нибудь старикан, воспылавший нежными чувствами к величественному бюсту мадам при оформлении документов, а высвечивается пустующий номер. Очутившись возле корпуса неприятельского корабля торпеда, вместо того чтобы завершить начатое в торпедном отсеке, остановилась. Коридорный не стал с ходу врываться в номер (настоящий профессионал), а приложив ухо к палисандровому полотну, прислушался. Тишина. Он аккуратно постучал в дверь костяшками пальцев. Мягкие удары эхом пронеслись по комнатам (номер 414 был «люксом» и имел пять комнат) и вернулись обратно… тишиной.

Убедившись таким образом в необитаемости апартаментов, Коридорный сунул ключ в скважину и… не смог повернуть его. Он удивленно взглянул на ярлычок – 414, все в порядке, попробовал еще несколько раз, ничего. Торпеда, ткнувшись взрывателем в стальной бок, не взорвалась – холостой выстрел. Что-то или кто-то мешал войти внутрь. Коридорный вынул ключ, присел на корточки и заглянул в замочную скважину. Вид, не открывшийся ему, означал только одно – с другой стороны в замок был вставлен ключ. Молодой сотрудник отеля, с прекрасной памятью, находящийся в отличной физической форме, не верил своим глазам. Комплект ключей к каждой двери составляет две единицы, один ключ сейчас находился у него в руке, другой, и он это прекрасно помнил, остался висеть на крючке 414. В поисках объяснения происходящего торпеда, вопреки законам физики, развернулась и с не меньшей прытью отправилась обратно, в торпедный аппарат. Эмблемы на ковре вновь обрели вид полос, упирающихся в рабочее место коридорного, глаза которого от изумления полезли на лоб, когда он увидел под номером 414 пустой крючок. Молодой человек в изнеможении опустился на стул, ключ со звоном выпал из его рук на столешницу. Из трубки, которую он не повесил, доносился далекий голос близкой к истерике Мадам Н.:

– Ну что там, пусто? Эй, коридорный, что там?

Он с раздражением грохнул трубку на рычаг и тут же услышал над головой успокаивающий, нравоучительный голос:

– Вы чем-то расстроены, любезнейший?

Коридорный поднял голову. На него, через толстенные стекла, вставленные в роговые оправы, зацепленные в свою очередь за оттопыренные мясистые уши на лысом, яйцеподобном черепе, смотрели серые, улыбающиеся глаза.

– Простите, – промолвил он.

– Разрешите представиться, – зашевелились тонкие губы на неподвижной маске лица его собеседника, – доктор психологии, Профессор М. Я из четыреста девятого. У вас, молодой человек, явно выраженный синдром постапокалиптического видения.

– Чего?

– Вы как будто пережили Конец Света, утопление, сожжение, удушение или что вам больше нравится, но по непонятной причине остались живы, – тонкие губы растянулись в омерзительной улыбке.

– Из перечисленного мне не нравиться ничего, господин Профессор, – буркнул Коридорный и, чтобы побыстрее закончить разговор, добавил: – Извините, мне надо работать. Чем-то могу помочь вам?

Кривая улыбка Профессора сползла в нижнюю часть лица:

– Это я могу помочь вам, дорогуша.

– И чем же? – искренне удивился Коридорный, скорее не смыслу сказанного, а «дорогуше».

– После долгих лет изучения своих пациентов, а поверьте, у меня были великолепные экземпляры, я пришел к следующему выводу: несчастным человека делает сам человек. – Профессор закатил серые глаза под веки, отчего приобрел угрожающий вид.

– Это не новость, – спокойно ответил Коридорный, – хочешь быть счастливым, будь им, только сказать легко, а вот сделать что-то не получается.

– Не торопитесь, молодой человек, – глазные яблоки доктора психологии вернулись на привычное место, – представьте себе Мир как хранилище Истин, набор ячеек Знаний, комнат с Навыками и Умениями.

– Ну, как коридорный, я могу себе это представить, – улыбнулся юноша.

– Вот-вот, вы (ваше сознание) идете по коридору, справа и слева двери, множество дверей, за ними Богатства Вселенной, Дары Бога. Вы толкаете первую понравившуюся, она не поддается, толкаете следующую, еще и еще, все закрыты или кто-то держит изнутри.

– Кто? – чуть не закричал Коридорный, пораженный совпадением метафоры с произошедшим только что.

Профессор М. снова деформировал нити губ в подобие улыбки:

– Вы, точнее, ваше Эго. Оно защищает себя, вашей самости не нужно познавшее Истину сознание, ибо с познанной Истиной придет и осознание самого Эго, его резонов и методов. В конце концов, душа познающая начнет отказываться от его услуг, то есть перестанет кормить Эго.

– Ключ в замок с другой стороны вставляет Эго, – задумчиво произнес Коридорный.

– Браво, – ответил Профессор, – вы прекрасный ученик, мы сами не пускаем себя к Истине. Эго действует через лень, главным образом, а также через самоуспокоение, самолюбование, жалость к себе. Мы вечно рассуждаем о вещах, едва знакомых нам, приговаривая при этом: «И так все ясно, да что я, не знаю, что ли».

Коридорный через слово слушал заунывный монолог своего собеседника, обдумывая странную связь между номером 414 и доктором психологии, шатающимся по ночам с лекциями на тему постапокалиптических синдромов у коридорных. От своих дум он очнулся на словах – «иногда Эго сигналит сознанию».

– Звонит по телефону, – задумчиво вставил вновь испеченный студент.

– Если бы между Эго и сознанием присутствовала такая возможность, то да, – невозмутимо продолжил лектор.

– Зачем запираться, а потом сигналить?

– Эго понимает, что именно в этой «комнате» те знания или навыки, в которых душа добилась бы наибольших успехов. Сама эго-программа противоречива, внутренне раздираема. С успехами носителя растет не только опасность быть раскрытой, но и ее сила. Подавая сигналы, она рискует, как шулер за карточным столом – или все, или ничего.

Профессор продолжал говорить, остановить его было невозможно, слова, которые успевал переварить мозг Коридорного, сменялись новыми десятками, сотнями, тысячами, наваливаясь невообразимой тяжестью.

Молодой человек закрыл глаза и, передав болтовню распаляющегося лектора подсознанию, заснул.

2

Оформитель, создававший интерьеры отеля, приступая к работе с номерами-люксами, пребывал в печально-отчаянном состоянии духа. На тот момент от него ушла жена, узнавшая об интрижке мужа с модисткой, которая, в свою очередь, сбежала к одному из тех свободных художников, что протирают штаны на центральных улицах, приставая к молоденьким особам женского пола с предложениями навечно запечатлеть их нетленные образы в стиле ню. Одиночество мастера, обильно сдобренное ненавистью к обеим женщинам, столь коварно обошедшимся с ним, вылилось в преобладание красно-черных тонов гобеленов, чрезмерное обилие канделябров в виде страдающих, непонятно от чего, обнаженных дев, страстно обнимающих парафиновые стержни, и мебели, слишком напоминающей будуарную – мягкие, плюшевые седалища располагались на кривых тонких лапах, принадлежащих то ли тиграм, то ли львам, то ли драконам, к их углам были приторочены кисточки хвостов, отсеченных, видимо, у тех же животных.