В общей сложности Степан проболел около месяца и все это время находился у мадам Фарман в одной из ее светлых комнат. Когда ему было особенно плохо, Марта ни на одну минуту не отходила от его постели, усаживалась неподалеку в кресле, иногда читала, а больше сидела молчаливо-грустная, точно такая, какой получилась на портрете. Наконец в болезни наступил перелом, и Степан быстро пошел на поправку. Марта по-прежнему заходила к нему в комнату, но больше уже не садилась в кресло, а, принеся чашку чая или что-нибудь поесть, уходила. А ему так хотелось, чтобы она посидела с ним... Он не выдержал и сказал об этом мадам. После этого девушка вообще перестала появляться.

Что случилось? Неужели ее отпугнула его откровенность? С самого начала, как только Степан появился в Париже, его не переставала удивлять легкость, с какой француженки знакомились с мужчинами, будь то горничные гостиницы или официантки ресторанов. Достаточно одной приветливой улыбки, чтобы она уселась к тебе на колени. А уж о таких, как подружки его друзей-художников, и говорить нечего. Они напоминали ему весенних бабочек, опускающихся на любой цветок. Значит, он судил о французских женщинах поверхностно, не зная их до сего времени по-настоящему. Марта доказала ему, что они не все такие доступные и легкомысленные. Сознание этого еще больше заставило его увлечься Мартой. Моделью для «Обнаженной» может быть только такая женщина, только она, Марта, и никакая другая, пусть даже из-за этого ему придется на ней жениться...

Как только Степан немного окреп, он сразу же перебрался к себе в мастерскую. И не узнал ее. Чьи-то заботливы руки навели здесь порядок. Везде стало чисто, в прихожей появилась дорожка, на окнах — легкие занавески. Он, конечно, догадался, что все это сделала не мадам Фарман. За ней самой ухаживает прислуга. Сердце чуяло, что это дело рук Марты. Но как приручить эти заботливые руки, чтобы они хозяйничали здесь всегда?

Хотя Степан был еще очень слаб, но без работы не усидел и одного дня. Руки скульптора тянулись к начатому бюсту Льва Николаевича. Да и голова Христа не давала покоя. Придется приняться за нее еще раз. Он все же попробует слепить ее в глине, а затем отлить в цементе. В Ницце это не получилось, может, здесь получится.

Работал Степан не торопясь, спокойно, берег силы. Толстой, этот великий старик, бородач, требовал именно спокойствия. Его нельзя слепить за одну ночь, как нетерпеливого и пылкого революционера...

В дверь постучали. Степан быстро сполоснул руки, вытер их на ходу об фартук и вышел в прихожую, где уже стояла мадам Фарман. А он-то ожидал, что придет Марта...

— Пришла проведать, как вы себя чувствуете, — сказала она, проходя мимо него в мастерскую.

— Чувствую себя превосходно, довольно хворать, — проговорил Степан, следуя за ней. — А где же ваша подруга? — спросил он нетерпеливо. — Почему она не пришла?

Мадам жеманно улыбнулась.

— Вы уже не можете без нее обойтись ни одного дня?

— Не могу, — откровенно признался Степан. — Если она ко мне не придет, я уеду отсюда. Оставлю Париж и Францию, уеду к себе на родину, в Россию!

— Это вы скажите ей самой.

— Сказал бы, да не могу!

— Вы хотите, чтобы я сказала?.. Ну, знаете, амурные дела решайте сами. Я не хочу быть сводницей... Марта — простая девушка, из бедной семьи. К тому же, у нее никого нет, она одна.

— А я, черт возьми, граф?!

— Но вы, мосье Степан, известный скульптор. Марта боится вас. Она порядочная девушка и не хочет быть чьей-либо игрушкой.

— Так скажите ей, что я женюсь на ней. Ей-богу, женюсь!

— Ну коли дело дошло до этого, надеюсь, вы вполне поправились, — сказала Фарман все с той же жеманной улыбкой.

После ухода мадам Степан долго размышлял, почему он так привязался к Марте, этой простой девушке, что уже никак не может без нее. Такого с ним еще не бывало, хотя жизнь сталкивала его со многими женщинами.

Мадам Фарман, видимо, все же передала Марте разговор со Степаном, и как-то под вечер она пришла к нему смущенная и взволнованная, принявшись что-то лопотать по-своему. Степану показалось, что она объясняется ему в любви, и он хотел ее поцеловать, но тут же получил оплеуху. Позднее Фарман объяснила ему, что Марта согласна вести его хозяйство, ухаживать за ним, но не больше того. Об этом она и приходила ему сказать...

Через день Марта пришла опять: убрала мастерскую, навела порядок в кухне, затопила плиту. С каждым днем на улице становилось холоднее. В мастерской тоже было холодно, Степан работал в куртке. Заварив чай, Марта принесла ему чашку. Принимая ее, он посмотрел ей в глаза — она их не опустила. «Надо бы извиниться, да как это сделать? — подумал он. — Хорош же я был, когда лез к ней целоваться!..» Словно угадав его мысли, она тряхнула головой и улыбнулась. Значит, мир восстановлен.

Вечером мадам Фарман сказала Степану, чтобы он предоставил в распоряжение Марты определенную сумму денег, она будет покупать продукты и готовить для него.

— А с какой стати она все это будет делать?

— Наверно, вы тоже пришлись ей по сердцу, — улыбнулась мадам. — Соглашайтесь. Здесь не Париж, ресторанов нет, вам так и так не обойтись без прислуги, если не хотите сидеть голодным...

Утром, как только Марта появилась, он подвел ее к тумбочке, где лежали пачки газет и журналов со статьями о его творчестве, отодвинул ящик и показал на деньги. Пусть она берет, сколько надо, и расходует, как хочет...

Вскоре у него на постели появились чистые простыни, на кухонном столе засверкала посуда. Завтраки и обеды всегда подавались во время, к тому же Марта искусно готовила, и Степану, привыкшему мотаться по трактирам и ресторанам, домашняя еда показалась чудом. Главное, никуда не надо идти. Он теперь даже гулять стал меньше, выходил лишь в парк возле домика и с трубкой в зубах прохаживался между голыми деревьями. Снега еще не было, здесь, в районе Парижа, он иногда выпадает лишь к рождеству, а то и позже.

Закончив бюст Льва Николаевича, Степан вернулся к голове Христа, слепив ее из глины. Когда он работал над этими двумя вещами, его осенила идея создать большую скульптурную группу, состоящую из философов всех времен. Центральной фигурой должен стать распятый Христос. Не откладывая воплощение идеи, Степан сразу же принялся искать натурщика для фигуры Христа. Несколько дней приглядывался к случайным прохожим на улицах Соо, заходил в питейные заведения, но ничего подходящего не находил. Ему все время попадались или упитанные французы, или старые бражники с испитыми лицами. Тогда он решил лепить Христа с самого себя по фотографиям.

В один из более или менее ясных дней, какие здесь зимой выпадают не часто, он собрался в Париж за фотоаппаратом и пригласил с собой Марту, намереваясь сделать к рождеству ей какой-нибудь подарок. Правда, о подарке он умолчал, опасаясь, как бы она не отказалась ехать. Об этом он сказал ей лишь в ювелирном магазине, когда подвел к витрине. К его удивлению, Марта не стала ломаться, выбрала скромные серьги и не очень дорогой перстенек с александритом.

Обратно в Соо они возвращались, нагруженные всевозможными покупками. Кроме прочего, Марта купила еще толстый моток сероватых шерстяных ниток, при этом что-то говорила, тыча пальцем ему в грудь, но он так и не понял, что она хотела сказать. Лишь недели через полторы, когда этот моток превратился в теплый мужской свитер, он уразумел смысл тогдашних ее слов. Марта велела снять неудобную для работы куртку и сама надела на него свитер. Воспользовавшись моментом, Степан обнял ее и поцеловал. Оплеухи в этот раз не последовало. Смущенная и раскрасневшаяся, Марта убежала в кухню...

Соорудив большой деревянный крест, вечерами, когда Марта уходила домой, Степан налаживал и направлял фотоаппарат на этот крест, раздевался догола и становился в позу распятого, ожидая вспышки магния. Он уже давно не занимался фотографией, и снимки в первое время получались неважные. Ему пришлось повозиться несколько вечеров, пока достиг желаемого результата. На одном из снимков вспышка магния застала его зевающим. Получилась интересная фотография кричащего человека. Впоследствии Степан вылепил по ней голову Христа и назвал ее «Христос кричащий».