— Принеси-ка, доченька, холодной водички, а то старуха моя накормила меня сегодня пересоленной картошкой, никак не могу утолить жажду.

Фима ветром проносилась по избе и ни капли не проливала из полного ковша. Лицо у нее пылало, как две лучины в светце, она не глядела на парней. А те только и ожидали, когда Фима поднимется из-за прялки, чтобы увидеть ее рост, стать, походку. Настасья тоже подходила к Фиме и, наклонившись над ее прялкой, проникновенно говорила:

— Вай, Фима, уж мне такую тонкую нитку ни за что не спрясть!

Фима краснела еще больше.

Степа сам, пожалуй, не скоро бы догадался, зачем эти парни каждый вечер повадились к Самаркиным. В прошлом году никого не было, а в этом — отбоя нет. Ему разъяснил всезнающий Володя:

— Они приходят смотреть на твою сестру. Вот кому из них она больше всех понравится, тот пришлет к ней сватов.

Теперь Степа стал смотреть на этих вечерних посетителей исподлобья. Ему и в ум не приходило, что Фима со временем выйдет замуж и уйдет жить в чужой дом.

Зачем ей уходить, разве плохо жить у отца с матерью? Он, Степа, никогда никуда не уйдет. Если бы его не послали учиться, он бы и в Алтышеве не появился, жил бы все время у себя дома. На берегу Бездны летом несказанно хорошо, купайся, лови рыбу, доставай вязкий ил и лепи, что тебе вздумается. Надоест лепить, броди по лесу. Зимой там тоже неплохо — можно ходить на лыжах. В морозные дни и в избе нескучно. После того, как отец сложил подтопок, у них всегда было тепло.

Накануне воскресенья женщины не прядут, в избе у Самаркиных становится тихо. Сразу после возвращения из бани ужинают и ложатся спать. Фима спит на печи, возле бабушки Олены. Иногда Степа осторожно перебирается к ним на печь и ложится между ними. Шепотом начинает допытываться у сестры: не собирается ли она замуж за кого-нибудь из этих парней?

— Не выйду я замуж, братец, никогда не выйду, — шепчет она ему в ответ.

— Если они еще придут, я их погоню кочергой!

— Не делай этого, — шепчет Фима. — Смеяться над тобой будут, скажут, сестру стережет.

— Пускай смеются, я все равно погоню их кочергой.

— Тебе, братец, с ними не сладить, их много, а ты один, к тому же еще маленький, — шепчет Фима мягким и ласковым голосом.

Перед возвращением в Алтышево Степа не дал матери остричь волосы и не прогадал. У «Клеп Падихоровны» была манера бить линейкой по пальцам, если мальчик наголо острижен, а у кого волосы длинные — драть за вихры. За вихры-то не так больно. Линейка дубовая, тяжелая, если ею ударят по пальцам — из глаз искры сыпятся. Учительница одинаково больно наказывала за малую и большую провинность, иногда — и без всякой провинности. Не выговоришь правильно по-русски слово — скорее прячь пальцы под парту, сделаешь в тетради чернильную кляксу — получишь вдвойне.

На втором году вместо грифельных досок раздали тетради. На грифельных досках лишь решали примеры и задачи по арифметике. Чистописанием занимались в классе. Эти тетради Клеопатра Елпидифоровна держала всегда у себя в шкафу и раздавала их перед уроком чистописания. Писали чернилами и железными перьями. На первом же уроке чистописания таким пером Степе проткнули щеку. С задней парты его окликнули, подставив к щеке перо. Он быстро оглянулся и взвыл от боли. «Клепа Падихоровна» обоих нашлепала линейкой не только по пальцам, но и по головам. Одного за то, что подставил перо, другого — чтобы не вертелся. Фиолетовый след пера с чернилом долго был заметен на его левой щеке.

Тетрадям Степа не обрадовался. Грифельные доски были куда удобнее. На них, что напишешь не так, можно стереть и написать заново. Степа как-то раз хотел стереть написанное пальцем и протер в тетради дырку. «Клепа Падихоровна» за это выдернула из его головы целый клок волос. В другой раз на уроке закона божьего, пока поп преспокойно дремал под монотонное чтение старостиного сынишки, Степа машинально нарисовал в тетради петуха. На грифельной доске он всегда рисовал что-нибудь. Нарисует, потом сотрет. Его сосед по парте посоветовал к петуху прибавить кур, ведь ему теперь все равно влетит от «Куля пати». Она не станет разбираться — один петух нарисован или целый куриный выводок. К тому же где это видано, чтобы петухи были без кур. Степа послушался и нарисовал еще десять кур, клевавших зерна. Рисунок разглядывали сидевшие сзади мальчики и посоветовали нарисовать клушку с цыплятами. Коль появились цыплята, над ними появился и коршун. А чтобы цыплят не оставлять без присмотра, Степа с краю листа нарисовал босую девочку с хворостиной.

Во время перемены тетрадь Степы с рисунком пошла ходить по классу. Все восхищались его курами и босой девочкой. Девочки от восхищения даже ойкали. Но когда тетрадь вернулась к Степе, листа с рисунками в ней не оказалось. Ему не жаль было рисунка, но на его обороте было выполнено домашнее задание. Сейчас в класс придет «Кля патя» и начнет проверять. Как нарочно, Степу заставила читать первым. Другой мог бы схитрить, взять у соседа тетрадь и по ней прочитать. Но Степа не умел обманывать. Он встал, опустил голову и молчал. «Кля патя» взяла у него с парты тетрадь и сразу же заметила вырванный лист. На этот раз у Степы пострадала не только голова — ныли и колени. «Кля патя» продержала его на коленях подряд два урока, не разрешив ему выйти из класса даже во время перемены. А тетрадь его порвала и сунула в топку голландки. Другую тетрадь ему дала лишь после святочных каникул. Почти половину зимы он проходил без тетради, не выполняя домашних работ. Хорошо хоть то, что дома некому было на него ябедничать, Володя больше не учился. Дед Иван забрал его из школы, рассудив, что все равно из него не выйдет грамотея. Два года ходил в школу, не научился читать и писать, пусть сидит теперь дома и мастерит ложки.

В эту зиму Фима пряла у Самаркиных до самого рождества. Напряла и для бабушки целых пять рученек[20].

— Будущей зимой опять приеду к вам прясть и привезу эти рученьки холстом, — говорила она, прощаясь с бабушкой.

— Мне, доченька, много не надо, рубах у меня хватит до самой смерти, еще останутся снохе. Ты деда порадуй, сотки для него немного холста, а он к твоей свадьбе сделает тебе хорошую парь[21]. Он для этого давно бережет толстый липовый отрез от комля.

— Я, бабушка, не выйду замуж, — застеснялась Фима и спрятала пылающее лицо в платок.

— Знамо, не выйдешь до своего времени, — сказала бабушка Олена.

Вместе с сестрой на святочные каникулы уезжал и Степа. Бабушка Олена вышла их проводить под окна. Она подождала, пока все усядутся в сани и тронется лошадь. Вожжи взял Степа, отца попросил сесть в задок саней возле Фимы. За два года он хорошо освоил эту дорогу. В прошлую осень он часто по ней ходил домой. Уйдет в субботу из Алтышева, а в понедельник утром вернется обратно. И каждый раз он останавливался у креста — там, где нашли деда Охона, снимал шапку и молча стоял, потом шел дальше, вспоминая деда Охона, его мудрость и ласковую душевность.

Задумавшись, Степа и не заметил, как доехал до «креста деда Охона». Дмитрий остановил лошадь, сошел с саней, снял шапку и долго стоял возле креста. К нему, тоже обнажив голову, присоединился и Степа. Фима из саней наблюдала за отцом и братом. День выдался теплый. Небо было обложено густыми белесыми облаками, тихо падал снежок. Затихший лес точно спал, не было слышно ни звука...

Спустя две недели отец вез Степу по этой же дороге обратно в Алтышево уже одного. Фима осталась дома, Степе было грустно ехать без сестры. Теперь, когда он будет возвращаться из школы к Самаркиным, его никто не встретит так, как она. Вернулся — и ладно... Володя еще назойливее станет насмехаться, что он попусту учится. Все равно, говорит, из тебя не выйдет писаря. Заставят, говорит, делать кадушки и ложки. Степа и сам бы рад в свободное время повозиться с деревом, да дед Иван не позволяет. Не может забыть, как ругал его поп за Степино изделие. После этого он не подпускает Степу к чуркам и инструменту.