— Держатель двора, не гневись на нас, что я возьму горсть твоей земли для нашего нового места. С добрым сердцем и благими пожеланиями отдай ты нам частицу твоей земли.

Она опустилась на колени, разрыла слежавшийся пласт трухлявой соломы и взяла горсть сырой холодной земли. К ней подбежал Степа.

— Мама, все тебя ждут. Дядя Охрем и тетя Васена тоже пришли. Отец сказал, что сейчас будем трогаться! — выпалил он скороговоркой. Потом, заметив, что мать что-то завернула в тряпицу, спросил: — Чего здесь делаешь?

— Землю, сынок, взяла... Без старой земли на новое место люди не уходят, без нее на новой земле не приживутся.

Марья узелок с землей опустила за пазуху и со Степой вышла со двора. Перед избой, вокруг нагруженной до предела телеги, собрались ближние соседи проводить отъезжающих. Тут же была и семья Охрема. Маленькую дочь Васена держала на руках, постарше — усадили в телегу, между мешками. Перед Охремом стояли на земле два больших мешка с домашним скарбом. Васенины холсты и зерно Дмитрий отвез раньше, одновременно со своим. Теперь увозили лишь то, что оставалось для повседневного обихода — постели, посуду и всякую хозяйственную мелочь. Старшая дочь Васены — Анюра — оставалась в Баеве. Старик Савка не отпустил ее с родителями, обосновав это тем, что девка на выданье, а там, на новой земле, замуж выйти не за кого. Причина показалась Васене веской, и она не возражала. Охрем не вмешивался, девка — она и есть девка.

Дмитрий с Марьей поклонились провожавшим соседям.

— Пожелайте нам, добрые люди, счастливо добраться до нашего нового места, — сказал Дмитрий.

Охрем с Васеной тоже поклонились народу. Из провожавших отозвался старик Савка.

— Пусть жизнь на новой земле будет для вас началом достатка! — сказал он, обнажая иссиня-белую шапку волос, и это была, пожалуй, самая длинная речь, которую от него слыхали за несколько последних лет.

Дмитрий посмотрел на окна, уже принадлежащие не ему, на раскидистую ветлу, посаженную, по семейному преданию, предком Нефедом, и шевельнул вожжами. Лошадь тронула телегу и пошла вдоль улицы. К задку телеги была привязана корова, за которой шли Марья с Васеной. У Марьи на глазах были слезы. Влажные глаза были и у Дмитрия. Нелегко оставлять старое насиженное место. Хоть старик Савка и пожелал им достатка на новой земле, но, как знать, каков он будет там. Дмитрию невольно вспомнились слова старика Охона, что мужику везде живется одинаково плохо.

Провожающие понемногу отстали и рассеялись. На переселенцев смотрели изо всех окон и ворот. Мужики, стоящие перед избами, приветствуя, — снимали шапки, говорили добрые пожелания. Иные наказывали, чтобы Дмитрий известил их, если хорошо обживется на новой земле, тогда они тоже переселятся за ним. Но это были лишь слова. За все время на переселение отважились только четыре двора.

В Алатырь приехали к полдню. В городе не останавливались. Проехали Сурский мост и здесь решили покормить лошадь, подкрепились и сами хлебом с водой. За Сурой дорога почти вся пролегала лесом, попадались большие поляны, заболоченные озера, заросшие осокой и тростником. На дороге грязь прикрыта желтыми опавшими листьями. Колеса то и дело вязли в глубокой колее до самых ступиц. Телегу бросало из стороны в сторону. Степе, вначале сидевшему на перевернутой бочке, пришлось пересесть вниз, в тесное пространство между зыбкой и кадкой. Ольга с Фимой шли лесом, присматриваясь к орешниковым кустам, в надежде найти орехи. Марья не вытерпела и тоже пошла лесом. Васена передала ребенка Охрему и присоединилась к ним.

— Какие вам в это время орехи, когда листья опали! — крикнул им Дмитрий.

— Орехи теперь ищите на земле, вокруг кустов! — посоветовал Охрем.

Но женщинам было важно, что они шли по лесу. Живя в Баеве, не часто доставалось такое удовольствие.

Ольга с Фимой нашли рябину с гроздьями ягод, яркими, как языки пламени. Они нарвали их в свои передники и принесли к телеге. По виду Степа решил, что рябина, должно быть, очень вкусная ягода. Он положил в рот несколько ягод и сморщился — ягоды оказались очень кислыми. Остальные он хотел выбросить, но отец удержал его:

— Пусть полежат недели две, кислота с них сойдет, можно будет есть. А зимой, когда их прихватит мороз, так совсем хорошие будут.

— Тогда пойду и я наберу! — воскликнул Степа, спрыгивая с телеги.

Он по-настоящему еще не знал леса. Как-то раз маленького его водил Иваж за реку Алатырь. Они ходили на пойму собирать землянику, дошли до опушки бора. Степа попросил брата свести его подальше в лес, посмотреть, что там. Он помнит, как шумел сосновый лес, а в чаще было темно, он тогда испугался и стал проситься обратно, туда, где было солнце и зеленела трава. Теперь же он и один не побоится пойти в глубь леса. Правда, листья уже почти везде опали и в чаще гораздо светлее. Степа шел между деревьями и шарил взглядом по верхушкам в поисках рябины. Он слышал, как время от времени его окликала мать, чтобы он не зашел далеко, как поскрипывала на дороге телега, как переговаривались отец с дядей Охремом. Вдруг ему ударил в нос сильный запах яблок. «Откуда здесь взяться яблокам?» — подумал он и, осмотрев ближайшие деревья, не увидел на них ничего похожего на яблоки. Степе все деревья казались одинаковыми. Он шел, поглядывая на ветви, от дерева к дереву, пока не почувствовал под ногами что-то твердое, посмотрел и увидел на земле между листьями самые настоящие яблоки. Их было так много, словно здесь проезжал обоз с яблоками и одна телега опрокинулась возле корявого с кривыми сучками дерева. «Так вот она какая, яблоня!» — подумал он с невольным уважением и только теперь обратил внимание, что где-то издалека его зовет мать, зовут Ольга и Фима. Степа попробовал яблоки на вкус, они оказались кисловатые, но вкусные. В восторге от своей находки он запрыгал и швырнул свою шапку высоко вверх, она зацепилась за сучок и повисла. Степа не обратил на это внимание, куда она денется, вот соберут яблоки и ее достанут, и принялся кричать, призывая к себе мать, Фиму и Ольгу. Спустя некоторое время между кустами замелькали светлые платки женщин.

— Чего нашел, сынок? — спросила еще издали Марья.

— Яблоки, сладкие! Да много...

Марья увидела яблоки, от удивления всплеснула руками. Вскоре к ним подошли и Фима с Ольгой. Они радостными возгласами всполошили лес. Им откликалось эхо.

— Беги, доченька, скажи отцу, чтобы он остановился, и принеси мешки, — сказала Марья Фиме.— Да позови с собой Васену уряж, скорее соберем.

Яблок набрали два больших мешка, их нести позвали на помощь Охрема. Ели всю дорогу, пока не набили оскомину. В суматохе никто не обратил внимания на непокрытую голову Степы. Марья думала, что он снял шапку и сунул ее в телегу. К вечеру сделалось прохладнее, и она сказала, чтобы он накрыл голову. Степа только сейчас вспомнил, что шапка осталась на яблоне. Он поспешно слез с телеги и хотел бежать в лес, но Марья удержала его за рукав зипуна:

— Ты куда?

— За шапкой, она там на сучке!

— Бестолковый, разве теперь найдешь тот сучок, где оставил шапку.

— Знамо, найду, она же на яблоне!

— А яблоня твоя где? — смеясь, спросил Охрем. — Верст восемь отъехали от нее, не меньше.

Степе ничего не оставалось как залезть в телегу и забыть про шапку. Да и шапка-то была старая, доставшаяся ему от Иважа.

Охрем шутил:

— Яблоня отняла у тебя шапку за яблоки. А ты хотел взять за так? За так, брат, никто ничего не даст!

К новому поселению они добрались перед вечером. Подводу Дмитрий остановил под окнами бывшего соседа по Баеву старика Назара. Из избы к ним вышли Пракся и два ее сына-близнеца. Самого старика Назара и его сына, мужа Пракси, дома не оказалось. Они еще с утра ушли в Алатырь поискать какую-нибудь работу. Если найдут, то сегодня нечего их и ожидать.

— Бабушка Орина жива? — спросила Марья после первых приветствий.

Пракся махнула рукой:

— Чего про нее спрашивать, еле дышит.