- А можно о том, какой он злой? - спросил Вит.

- Можно, -сказал дедушка, - но тогда я не поручусь, что герцог не станет еще злее и не захочет найти тебя или авторов. Я думаю, что он постоянно злится, потому что вынужден скрывать ото всех свою слабость, хотя мог бы спокойно есть пирожные открыто, и никто бы и слова ему не сказал. А если он будет там слегка смешным, и нам удастся создать достаточно привязчивую мелодию - а нам удастся, потому что мы - Мертены, то придраться ему будет не к чему. Но чувствовать он себя будет все равно не слишком ловко.

- Как будто камешек не вытряхивается из туфли, - подхватил Кристоф.

- Блоха ползает под рубашкой! - добавил Амброзий.

- Парик съезжает!

- Нос чешется, а не почешешь!

- Мы всё поняли, за работу!

Песня вышла настолько привязчивой, что Вит обнаружил, что напевает ее, только когда Амброзий ему об этом сообщил.

- Мы гении, а? - спросил кузен. - Жаль, что это будет анонимное творение. Я и сам не знаю, сколько там от Гюнтера, а сколько от тети Барбары. Скоро мы его распечатаем, и пойдет по рукам.

Вит горячо закивал. Он чувствовал сейчас такую огромную любовь ко всем Мертенам, что готов был каждый день печь для них Липпенский пирог. У него была семья, и она не пожелала просто так оставить его горе, даже если против них был сам герцог. Даже если он никогда больше не будет готовить, никогда не станет настоящим поваром...

- Вит, - позвал его дедушка Мертен. Рядом с ним стоял человек в черном кафтане. - Это господин Земмерих, он брат жены нашего Каспара.

"Органист в здешней церкви", - вспомнил Вит.

- У господина Земмериха есть несколько знакомых в Гамбурге, а его троюродный брат недавно купил там трактир, и ему нужны помощники. Вот письмо и рекомендации от нас. Георг и Михаэль как раз отправляются на обучение в ту сторону, так что проводят тебя. Гамбург - хороший большой город, там твои блюда оценят.

- В оперу будешь ходить! - встрял Амброзий. - Я слышал, "Любовь, приобретенная кровью или злодейством", вот такая вещь!

Вит не знал, что такое "опера", но был согласен и на нее, если так надо.

Они уехали на следующее утро. У ворот стояли другие стражники, сонные и безразличные. Мертены расходились по разным дорогам и тропкам, каждый к своему дому. Свернули на большой тракт Кристоф и Амрозий, они обещали заглянуть к Виту под Рождество, уехал, торжественно кивнув, дедушка Мертен. Вит шагал за Михаэлем и Георгом, теперь он радовался дороге. Впереди был долгий путь.

- Эй! - рядом остановился всадник. На боку у него висела кожаная сумка, запечатанная сургучными печатями, за пояс лихо заткнуты пистоли. Гонец с важным донесением? - Что вы такое насвистываете? Я отвязаться от этой мелодии не могу, даже вернулся, чтобы спросить.

- О, это знаменитая "Песня о Липпенском пироге", - сказал Михаэль, - она будет необыкновенно популярна. Даю слово музыкального рода Мертенов, господин.

- И кулинарного - Шютцов, - добавил Вит.

Молли О'Брайен гуляла как-то себе по лесу и встретила старушку. Та была очень древняя, не то что бабуля О'Брайен, которая до сих пор брала вещи в стирку и бодро шагала по деревне, окликая всех встречных. "Это потому, что у меня совесть чиста, голубка, - объясняла бабуля Молли, - вот ничего на плечи и не давит".

Лесная старушка сильно горбилась, и Молли решила, что у неё, должно быть, с совестью не так хорошо, как у бабули.

- Доброго дня, девица! - окликнула её старушка.

-И вам того же, - вежливо ответила Молли, и на всякий случай отступила ближе к деревьям. Потому что когда тебе всего восемь лет, а в мире полно всяких напастей (лендлорд, англичане, королева Виктория, лесник, который кричит, что папа браконьер, и соседский Колин, который норовит догнать и подставить подножку) - надо всегда быть настороже.

- Послушай-ка, - сказала старушка, - я живу тут недалеко, и я уже старая...

- О да, - согласилась Молли. Старушка даже умолкла, но потом продолжила:

- И не могла бы ты оказать мне услугу? Здесь есть источник, так вот, если бы ты каждый день приносила мне из него по ведру воды, каждое воскресенье я бы давала тебе по монете.

- Пенни? - уточнила Молли.

- Это старые добрые монеты, и если они были хороши для короля Коннахта, не понимаю, чем они тебе не угодили, - проворчала старушка.

В конце концов они сговорились, и Молли каждый божий день приносила тяжёлое ведро с водой и каждую неделю получала по тёмной, но несомненно серебряной монете. Деньги она прятала в тайник у того же ручья, потому что родители копили на будущее для младшего и единственного брата Молли, и раз про неё они не подумали, она решила подумать о себе сама.

Со временем она стала задерживаться, чтобы послушать старушкины истории, но они были до того чудные, что понять в них что-то было очень трудно. Старушка встречала всяких там разных королей и принцев, но почему-то они не радовались встрече с ней. Молли чувствовала, что получаемые деньги за работу обязывают её не говорить все, что она думает, но наверное старушке не стоило сразу сулить этим королям печальное будущее, а потом ещё ходить и плакать по ночам у них под окнами. И монеты эти, думала Молли, ей кидали, наверное, чтобы она перестала приходить.

В один из дней осени старушка заболела. Она лежала на своей постели, лёгкая, как упавший лист, и дышала с присвистом.

- Время моё... Уходит... - проговорила она так тихо, что Молли пришлось наклониться. - Хочешь меня ещё о чем-нибудь попросить, девица? Я могу передать тебе всё, что знаю.

-Нет, - замотала головой Молли, - я ничего такого знать не хочу. Вот мне бы только знаете что? Как вы рассказывали, когда стирали кровавые рубашки на целое войско (бабуля О'Брайен как-то стирала папину рубаху, после его объяснения с лесником, и вся изворчалась. А тут - целое войско!), и кричали, чтобы никто не ходил на поле... бороное?

- Бранное...

- Ага. Так вот. Мне бы так же громко уметь кричать.

Потому что Молли О' Брайен уже была готова залезть на самый высокий холм и закричать так, чтобы весь свет её услышал. А не прислушиваться по ночам к рассуждениям родителей о том, когда её можно будет отдать в услужение.

Старушка улыбнулась.

- Ну хоть так, - прошептала она, - забирай на здоровье.

Через двенадцать лет мисс Молли О'Брайен дебютировала на сцене оперного театра Метрополитен в Нью-Йорке. Один из критиков назвал её "самой обворожительной ирландской баньши", и прозвище это так и осталось с ней на протяжении всей её долгой и очень интересной жизни.

Любимым скандинавским сказочникам посвящается.

Мальчик заболел, жар у него не спадал вот уже третий день. Младшие дети притихли и не пытались больше развлечь больного, принося ему свои игрушки, старый доктор все сильнее хмурился, одна мать не теряла надежды. От изголовья сына ее отвлекала только одна забота - бросить взгляд в окно, откуда виден был порт. Туда приходили гордые корабли со всех концов света. Бывало, паруса хлопали, точно лебединые крылья, разноцветные флаги стелились по ветру, то-то веселье! Иное было теперь, на море стоял шторм. Корабли не покидали надежной гавани, сгрудившись там, как несчастная стая птиц, чьи товарищи затерялись в дороге. Они перекликаются, но голоса уносит ветер и глушит туман. Кто знает, увидятся ли они когда-нибудь снова?