Между тем Дамиани был уже покрыт кровью с ног до головы и едва держался на ногах Далия, до сего момента словно пребывавшая в оцепенении, как и сам Амато, вдруг повернулась к нему и схватила за руку.

– Идите за стражей, – шепотом приказала ему она. – Быстрее!

Амато поколебался, оценивая целесообразность этого поступка, но она смотрела на него своими горящими умопомрачительными глазами, и он решил, что есть смысл попробовать. Почти бегом он направился ко дворцу.

Гвардейцы находились в главном корпусе. Лейтенант Шевель, выслушав Амато, задумчиво почесал затылок.

– Вираускас, Касьянас, со мной! Командору, видать, снова вожжа под хвост попала…Каррерас, давай за хирургом и носилками.

Они не спеша направились к часовне Марсалы.

– Вы можете идти побыстрее? – воскликнул Амато, теряя терпение.

– Дык это, альд-то ваш все равно уже не жилец, куда торопиться-то? – невозмутимо ответил лейтенант.

Когда они подошли к пятачку, где происходил поединок, взглядам удивленных гвардейцев открылась необыкновенная картина: Далия, стоя на коленях перед раненым, перевязывала его белыми тряпками, подозрительно похожими на остатки нижней юбки. Дамиани лежал без сознания на расстеленном камзоле, его полностью пропитанная кровью рубашка валялась на траве рядом. Меченый стоял чуть поодаль и безучастно наблюдал за происходящим. Через несколько минут подоспел хирург и гвардейцы с носилками. Альда уложили на носилки и понесли во дворец.

Далия молча смерила командора взглядом, вздохнула, сокрушенно покачала головой и, по-прежнему не произнося ни слова, последовала за носилками. Они дошли до комнаты, которую занимал хирург и остались стоять у дверей, ожидая его заключения.

– Теперь вы, наконец, расскажете, что произошло? – спросил Амато в третий раз. – Я сначала предположил, что Дамиани потерял сознание и Рохас был вынужден прекратить эту бойню, поскольку дуэлью ее уже трудно было назвать, но судя по вашему загадочному виду, я ошибся.

Девушка встряхнула головой, словно отгоняя неприятные мысли.

– Не совсем. Когда Кловис отступил на пару шагов, я бросилась между ними и попросила командора остановиться.

Амато так изумился, что почти не обратил внимания на это резанувшее его «Кловис».

– Что вы сделали? О, боже, вы не понимаете, насколько это было опасно!

Она посмотрела на него с простодушным удивлением.

– Опасно? Почему? Я не писала про командора никаких стихов.

Амато закатил глаза. Действительно, что может знать девушка, которая из родительского дома попала в монастырь, а потом в дом тетке-затворнице, о том, что происходит с мужчинами, которые впадают в раж сражения…

– Кроме того, мне кажется, тан Рохас испытывает ко мне вполне добрые чувства.

– Вам это только кажется, – фыркнул Амато. – Меченый ни к кому не испытывает добрых чувств, кроме, пожалуй, короля и альды Монтеро.

– Как вы строги к командору, – засмеялась Далия. – Но, возможно, раз я похожа на альду Монтеро, он мог перенести на меня часть своих добрых чувств?

– Вряд ли. Принц тоже похож на короля, а Рохас его терпеть не может… И его друзей, – некстати вспомнил он.

В голове Амато мелькнула какая-то мысль и исчезла, прежде чем он успел ее ухватить.

– Неужели? – в голосе ее зазвучал неподдельный интерес. В ее голосе всегда звучал неподдельный интерес ко всему, что рассказывал Амато, начиная с ручной мыши, с которой он играл в детстве, и заканчивая разницей между ямбом и хореем. Для Амато, который не привык к такому вниманию, поначалу это было вещью приятной и волнительной. – Кстати, вы не знаете случайно, куда и зачем ездил тан Рохас? Его ведь не было в городе чуть ли не с января, как мне говорили.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился хирург.

– С таном альдом все в относительном порядке. Раны неглубоки, ему нужно восстановиться после большой потери крови. Ему необходим покой, – добавил он, многозначительно глядя на них. Они поблагодарили его и сочли за благо удалиться.

– А командор Рохас, действительно, превосходный боец, – неожиданно сказала Далия, – а я думала, что слухи о его мастерстве сильно преувеличены.

– Почему вы так думали? – изумился Амато.

– Я видела, как он вчера утром фехтовал со своими гвардейцами, недалеко от часовни. Он пропустил два удара.

– Пропустил два удара? Рохас? – не поверил Амато. Девушка, однако, со всей уверенностью кивнула. – Он вернулся накануне ночью, может быть, ему не удалось отдохнуть и выспаться? Или просто был пьян с утра. Или… увидел вас и был сражен наповал вашей красотой.

Она взяла его под руку и промурлыкала:

– Я вам говорила, что вы необыкновенно проницательный и приятный молодой человек?

– Кажется, да, – засмеялся он, – но не так часто, как следовало бы.

Камеристка благородной девицы танны Далии Эртега Ирена Страволь, когда-то давно именуемая Вискайской Гиеной, а после заселения в Торен получившая от дворцовой прислуги прозвище Ирена-Чума, мирно спала. Ей снилось, что они с Пако-Ножом снова были вместе, и как в старые добрые времена, грабили незадачливых путников на дороге в Арлас. Вот очередной экипаж остановился перед брошенным поперек дороги бревном, Ирена подскочила к карете, дернула за дверцу и в ужасе отпрянула. Из глубины кареты на нее смотрело разгневанное лицо танны Далии. В ту же секунду с невиданной силой в лицо ей ударила подушка, потом еще и еще. «Сколько их там у нее?», подумала Ирена. В какой-то момент она открыла глаза и увидела хозяйку, которая в очередной раз заносила над головой подушку.

– Вставай, мерзавка! – словно разъяренная гусыня шипела хозяйка. Перед тем как на голову вновь успела опуститься подушка, Ирена успела заметить отсутствующий рукав золотого шелкового платья. Мгновенно оценив ситуацию, как крайне неблагоприятную для себя, она приняла решение о тактическом отступлении. Оправдательную речь следовало отложить до более подходящего момента. Она скатилась с кровати и опрометью бросилась к выходу. Ей удалось беспрепятственно выбраться из своей комнаты и пересечь салон, как в дюйме от ее головы просвистел нож, воткнувшись в дверной косяк. «Промазали!», буркнула она, на мгновенье остановившись, и в тот же миг, словно в опровержение этих слов в плечо ей больно ударил кувшин, а следом в голову прилетела подушка. Подхватив подушку, Ирена выскочила за дверь и бросилась бежать по коридорам спящего дворца в восточное крыло, где велись строительные работы. Пробравшись в тайную заброшенную каморку, она устроилась на кушетке, намереваясь по-человечески поспать, хоть и с риском быть разбуженной поутру пилами мастеровых. В этой самой каморке она накануне имела свидание с Аленом, помощником повара.

– Можно было никуда и не уходить, – проворчала Ирена, пытаясь устроиться поудобнее на узкой пыльной кушетке. От пережитого страха и беготни по коридорам сон испарился напрочь.

Это просто натуральное свинство, с обидой думала камеристка. Из-за оторванного рукава так обращаться с человеком. Конечно, рукав, точнее рукава (просто чудо, что второй тоже не оторвался) были действительно пришиты плохо, и не из-за неумелости Ирены, уж по этому-то делу она могла дать сто очков вперед любому портному, а совершенно сознательно, из лени и вредности, и танна Далия это знала. Однако посудите сами, мысленно обратилась Ирена к невидимым свидетелям господского произвола, получая королевскую ренту и доход от имения, не говоря уже о прочем, экономить на портнихе и заставлять служанку перешивать платья, это просто верх скупости. Впрочем, она знала, что все деньги хозяйка тратит на восстановление развалюхи, гордо именуемой особняк Эртега, и на драгоценности. Настоящие и дорогущие, хотя половина двора ходит в подделках, это же всем известно. Но танна гордячка, конечно, предпочтет питаться одной морковкой и ее уморить голодом и работой, но не притронется к поддельному жемчугу. Что ж за судьба моя такая несчастная, вздыхала Ирена, никак мне не избежать этого проклятого ремесла.