– Я думаю, что хочу пройтись, – Марк решительно встал и направился в прихожую. – Увидимся позже.

Как Марк и думал, он обнаружил Луизу на улице, курящую с мрачным выражением лица, но пустым взглядом. Вздохнув, Марк направился к ней, старательно игнорируя выглядывающую из окна своего дома миссис Твикс. Неприлично бдительная соседка вызывала желание кинуть ей в окно кирпич.

– Не надоело портить легкие? – Марк не смог придумать ничего лучше, чтобы начать разговор.

Луиза вздрогнула, как будто Марк своим голосом вывел ее из транса, однако быстро взяла себя в руки и повернулась к нему с привычным раздражением на лице.

– А чем мне еще заняться, ожидая, пока ты додумаешься выйти? – и опять эта усмешка, только в этот раз она выглядела наигранной. Интересно, о чем Луиза задумалась? Может, Ингрид ее задела своими словами? Марку было сложно представить, что Луизу вообще можно хоть чем-то задеть, слишком пренебрежительно она относилась к окружающему миру.

– Ты меня ждала?

– Нет, блядь, Елизавету II! Метро хорошо знаешь? Просто я не люблю на нем передвигаться, поэтому редко пользуюсь.

– Знаю. А что?

– Нам надо добраться на Бишопс-авеню.

Луиза достала телефон и стала что-то в нем изучать, одновременно бессовестно пуская дым в лицо Марка.

– Зачем? – забеспокоился Марк. В последнюю прогулку она приставила Марку нож к горлу. Стоит ли ему опасаться теперь? Однако просыпающееся любопытство было уже не унять, и Марк чувствовал, что все равно согласится на любое предложение Луизы.

– Потому что, кретин, тот пожар, про который недавно рассказывали в новостях, вовсе не случайность. И СМИ про это не знают, но ночью полиция обнаружила семь хорошо так выпотрошенных мертвых тел возле Хайгетского кладбища. И это, мать твою, все связано, поэтому, если я не ошибаюсь, сейчас в том районе бродит очень злой и, возможно, раненый эспер-поджигатель. Нам надо его найти.

7

(Луиза)

10 апреля, 2005 год

Пожарные действовали оперативно. Огонь уже был потушен и даже дыма почти не осталось. Такая быстрая работа не особо впечатлила зевак, и те стали понемногу расходиться, оставляя позади действительно взволнованных происходящим людей – жильцов дома, где горела квартира. Однако даже их эмоции не шли ни в какое сравнение с тем ужасом, что испытывала маленькая бледная девочка в поношенном сарафане, которую в толпе никто не замечал.

«ЛИАМ! ГДЕ ЛИАМ? ГДЕ ОН?!» – эта мысль билась маленькой птичкой, зажатой в грубых руках, давящих на нее, в ожидании, когда же она задохнется. Задыхалась и девочка, чей пустой взгляд судорожно обшаривал людей перед домом, пытаясь отыскать у кого-нибудь из них в руках младенца. Когда в очередной раз она не натыкалась на знакомого ребенка, то невидимые руки сжимались крепче, лишая очередной порции воздуха.

– Может что-то с розетками? – раздавался голос.

– Может быть! – вторил другой.

– Это утюг, я уверена! – кричала какая-то женщина.

– Она могла курить в постели, она ж дымит постоянно, – звучал голос, который Луиза уже слышала раньше, значит, это кто-то из соседей. – Вот все и загорелось! Тупая сука!

Луиза не видела, кто это сказал, но лишь потом она узнала, что эта версия оказалась верной. Догадливый сукин сын! Луиза продолжала шарить глазами по галдящей людской толпе, опасаясь, что воздух совсем закончится до того, как она найдет брата. «Почему никто ничего не объясняет?! ГДЕ ЛИАМ? ГДЕ ЛИАМ? ГДЕ ЛИАМ?»

– Спалила нам весь дом, сука! – все не смолкали голоса людей.

– Мой телевизор…

—Где мы будем жить?!

– Ты дура? Нас огонь даже не задел.

– Зато дымом все пропахнет!

– Тупая тварь, я даже не удивлен, что именно у нее загорелось!

– А где дети? Где дети?! Дети! Малыши! – протяжно выла мисс Патни, полоумная одинокая старуха, которой Лора Уотсон постоянно сгружала своих сына и дочь. Несмотря на страшный беззубый рот и ужасный запах кислого молока, которым пропахла и сама мисс Патни, и ее квартира, Луизе она в принципе нравилась. Особенно когда молчала. Было удобно оставить Лиама с мисс Патни, а самой сбежать в город.

Ближе всех к Луизе стоял мистер Гембли – тучный мужчина в застиранной футболке и с недельной щетиной – их сосед по дому. Ему Луиза и задавала волнующий ее вопрос:

– Где Лиам? Вы его не видели?

Мистер Гембли поворачивался к ней слишком медленно, слишком долго о чем-то размышлял и слишком тянул с ответом – каждая потраченная им секунда будто бы забирала у Луизы годы жизни. К тому времени, как сосед, наконец, открыл рот, Луиза уже ощущала себя больной старухой, вроде мисс Патни.

– Луиза, милая, – он никогда не называл Луизу «милой», – Пойми…

Ничего Луиза понимать не хотела. Отмерев, она стала активно расталкивать толпу, пробираясь поближе к дому. Кто-то ее заметил, узнал и даже попытался остановить, что-то сказать, кому-то было интереснее смотреть на остатки дыма или переговариваться с другими соседями, но никто не держал на руках младенца. Никто.

Внезапно жуткий крик прорезался сквозь шум толпы, заставив людей смолкнуть и начать искать источник шума, которым оказалась мисс Патни. Бестолковая старуха издала еще один нечеловеческий вопль своим беззубым ртом и неуклюже упала на землю, никем не подхваченная.

Луиза мгновенно повернула голову к входу в дом. Незнакомый ей человек в пожарном костюме бережно нес маленький сверток на руках. Хотя это был даже не сверток, а нечто бесформенное, завернутое в белую простыню. Воздух закончился.

«Это не Лиам». Но других детей в квартире не было. «Это не Лиам». Он идеально подходит под размер свертка. «Это не Лиам». Почему тогда так больно? Это был первый раз, когда у Луизы болело не само тело, а что-то внутри него. Вся эта боль сосредоточилась у нее в груди и требовала выхода. Может, она унялась бы, окажись Луиза рядом с Лиамом, мертвая и накрытая простыней? Но Луиза жива. Несправедливо! Нечестно! Неправильно! Пусть ее тоже сожгут, убьют, оставят задыхаться в огне! Это точно должно будет унять боль в груди! Луиза не выдержала и закричала, понимая, что этого не произойдет. Никто вокруг ей не поможет.

На пожарных с носилками и чем-то большим, также накрытым простыней, Луиза не обратила никакого внимания. Этот человек умер для нее уже давно.

Июль, 2020 года

«У тебя нет брата!»

«Ошибаешься, сука, сейчас у меня более сотни братьев и сестер и твоему милому Марку до них, как пешком до Китая!»

А ведь когда-то у нее был Лиам. Маленький милый Лиам, который прожил всего восемь месяцев, но эти восемь месяцев были лучшими в жизни его сестры. Лиам был первым, кто показал Луизе, что жизнь состоит не только из боли, унижений, вечного запаха алкоголя, порошка на столе, страшных мужчин. Луиза уже не помнит ни лица брата, ни цвета его глаз, но, кажется, никогда не забудет его пронзительный плач («да заткни ты его уже, заткни его глотку!»), его улыбку («зачем ты его принесла, убери это!»), его маленькие ручки и ножки («когда-нибудь я выкину эту мелочь в окно!»). Боли уже нет, время действительно лечит, заставляет забыть многие моменты, но не стирает память до конца. Как не стирает и ту ненависть, что не угасала с годами, ненависть к человеку, который забрал у нее все, превратив в существо, полное злобы на себя и весь мир.

В висках знакомо застучало. Луиза тяжело вздохнула, хватая ртом воздух, пропитанный сигаретным дымом. Никотин уже не успокаивал. Сосуд, наполненный ненавистью, болью и злостью, было не так просто обмануть какой-то ерундой из растений, но попытка была неплохой.

Больше всего на свете Луиза ненавидела свою мать Лору. Лора, здесь Луиза даже не думала подбирать слова помягче, была шлюхой, алкоголичкой, наркоманкой и просто отвратительной матерью, сгинувшей в пожаре, который сама же устроила, уснув пьяной с непотушенной сигаретой. Луиза никогда о ней не скорбела и даже спустя много лет надеялась, что «эта сука» горит в аду. Луиза могла бы простить Лоре побои, голод, обноски вместо нормальной одежды, отсутствие ласки и заботы, ее мужиков, от которых можно было ожидать чего угодно: и предложения наркотиков, и попыток залезть в трусы. Луиза могла простить многое, но не смерть Лиама.