Из Подольска Никита вернулся с тремя рублями в кармане. Потому что излечение от России, празднование «юбилея» и чествование рыцаря Алеши, забравшегося на второй этаж по трубе, растянулись на несколько дней.

На Курском вокзале в пять утра было странно. На первом ларьке, где Никита хотел купить сигареты поштучно, вместо традиционной «Вернусь через 5 минут», висела записка: «Ушел ловить Бен Ладена».

Во втором ларьке престарелая продавщица изумленно читала «Голый завтрак». Видимо, в книге ее привлекла яркая обложка и аппетитное название. Попасть в Интерзону она явно не ожидала.

В третьем ларьке два кавказца делали что-то тайное. Когда Никита постучал в окошко, они одновременно подпрыгнули, обрушили друг на друга лавину коробок, попытались бежать, столкнулись лбами, продали Никите за три рубля пачку Gauloises и захлопнули окошко.

У метро, в ожидании открытия, столпилась порядочная массовка. Никита, окончательно обнищавший, пошел стрелять у сограждан десять рублей. Идти пешком в Алтуфьево через всю Москву ему казалось подвигом, достойным Геракла. Гераклом Никита себя никак не ощущал, особенно в то утро.

Люди встретили Никиту прохладно. Кто-то говорил, что денег нет, а есть лишь карточка на одну поездку. У кого-то были «только крупные купюры». Кому-то было лень доставать кошелек. Тетка с большими сумками сказала: «Мы работаем – и ты работай! Нечего тут!», а усатый мент пригрозил отвести в отделение.

У самого входа в метро зашевелился бомж. Никто, в том числе и Никита, не обратил на него внимания. Меж тем бомж, пошарив в безразмерных карманах, извлек на свет мятую десятку. Величественно приблизившись к Никите, он протянул ему деньги и победоносно посмотрел по сторонам. Публика сделала вид, что ничего не произошло.

Никита с бомжем подружился. «Carthago delenda est!» – сказал тот, глядя, как люди штурмуют двери метро. И объяснил удивленному Никите, что получил два высших образования, но разочаровался в науке и стал «бродячим философом».

Тут же последовала лекция о смысле жизни:

– Жизнь – это эскалатор, идущий вниз, – бомж достал из широких штанин свалявшийся бычок и уселся на корточки. – Внизу, разумеется, расположен ад. Или небытие. Или смерть. Кому как больше нравится. Наша цель – подняться наверх. Туда, где находится Бог. Или свет. Или спасение. Не будем спорить о терминологии. Это неважно, когда эскалатор идет вниз.

Возьмем обычного человека. Его нормальное желание – подняться. Но все усилия съедаются обратным движением эскалатора. В итоге – человек стоит на месте. Что делает большинство? Разумеется, самое простое. Они устают, садятся на ступенечки с бутылочкой пивка и плавно съезжают вниз. Только избранным удается развить такую скорость, чтобы преодолеть инерцию и подняться!

– А вы? – грустно спросил Никита. – Вы как? Тоже на ступенечках с пивом?

Мыслитель огрел его трагическим взглядом и ответил:

– Я иду вверх. Причем в тысячи раз быстрее всех остальных. Только мой эскалатор несется вниз с такой скоростью, что большинство из вас за секунду скатилось бы в ад. А я держусь уже пятьдесят три года. Если бы я, с моим умом и талантом, шел по вашему эскалатору – давно бы был на вершине!

– А почему у вас эскалатор такой быстрый?

– Потому что собаке – собачья смерть, – отрезал бомж, раздосадованный вопросами. – Откуда я знаю почему. Разве меня спросили? Мы вообще ничего в жизни не решаем. Единственная наша свобода – это свобода выбирать отношение к той судьбе, которая досталась. Я к своей отношусь философски.

Никите захотелось записать. Он полез в рюкзак. Увидев блокнот, бомж фыркнул:

– Тоже мне Карлос Кастанеда! Хотя пиши. Вся античная философия сохранилась благодаря бездарным ученикам, которые плохо усвоили истину: мы знаем только то, что удерживаем в памяти, а не то, что записали на бумажке.

Аля сказала: «Мне надоели твои трагические саги. Расскажи, наконец, хоть одну хорошую историю о России. Или нет таких? Здесь вообще когда-нибудь, при каком-нибудь царе Горохе, бывало хорошо?”

Юнкер сказал: «Надо купить четыреста воздушных шариков, наполнить их гелием. А потом привязать к ним какого-нибудь депутата и запустить в небо. Пусть полетает, подумает. Все вполне безопасно. Шарики будут постепенно сдуваться, а депутат мягко опускаться на родные просторы, в объятия благодарных избирателей».

Яся сказала: «На выставке “Бубновый валет”» я видела картину: человек в черном, с красно-белой повязкой на рукаве, а вокруг головы – светящийся круг. Похоже на икону. И я подумала, а вдруг через сто лет политзаключенных нацболов причислят к лику святых?! Как Николая Второго – тоже ведь никто из современников не мог предположить. Представь, святые великомученики Абель и Лимонов!»

Царь Николай Первый сказал: «Я признаю, что деспотизм – суть моего правления. Но это соответствует национальному духу».

Директор книжного издательства Коромыслов сказал: «Я не понимаю, почему молодежь так любит разговаривать. Меньше слов – больше дела. Достань оружие и замочи парочку фээсбэшников. А потом – сам застрелись. Это и есть революция, сынок!»

Блаженный хиппи в метро сказал: «Какая цензура? А как же свобода слова и демократия? Вы что-то путаете, мы живем в цивилизованной европейской стране. Осталось только легализовать марихуану, и все будет совсем замечательно!»

Толстая тетка на вокзале сказала мальчику-попрошайке: «Зачем деньги клянчишь? Большой уже! Воровать пора!»

Пушкин сказал: «Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!»

Яся была магнитом для всевозможных маньяков, умалишенных и извращенцев. Если где-нибудь случался повредившийся, то из всех людей он безошибочно вычислял Ясю. И именно к ней шел с рассказами об огненных шарах, читающих его мысли, или об инопланетянах, которые используют людей как биологические скафандры.

Яся убогих жалела и слушала. А потом не знала, куда от них деться, ибо маньяки, как известно, существа навязчивые.

Самый колоритный Ясин маньяк имел прозвище Тремор и состоял в комсомоле. Комсомолец был абсолютно седым, хотя и не очень старым. Правда, из комсомольского возраста он все равно уже вышел. Тремору было тридцать пять.

Яся увидела его на каком-то антиамериканском митинге. Комсомольский маньяк сжигал чучело Джорджа Буша. При этом у Тремора было такое лицо, будто он казнит не тряпичную куклу, а живого президента вражеской державы. А Буш дергается, скулит и молит о пощаде.

Тут каратель увидел Ясю, выронил недогоревшего Буша и бросился к ней, рассекая толпу маленьких нацболов и красных старичков, как ледокол «Красин».

Добравшись до Яси, маньяк упал на колени (поскользнулся) и, трясясь всеми членами (отсюда прозвище), сказал:

– Сестренка! Я ждал тебя всю жизнь! Пойдем, я тебе во всем покаюсь!

И сердобольная Яся пошла. С тех пор главной задачей ее неспокойной жизни стало избавиться от маньяка.

Тремор ходил за ней по пятам. Ночевал в подъезде, нес караул на крыльце универа. Куда бы Яся ни пошла, он следовал в некотором отдалении, сверля Ясину спину взглядом, который свидетельствовал о необходимости немедленного вмешательства психиатра. Ясины друзья время от времени замечали хвост и выражали обеспокоенность. А Яся беззаботно отмахивалась:

– А, все в порядке, это мой маньяк! Он милый!

Когда Яся оставалась одна, деликатный Тремор догонял ее, чтобы открыть «сестренке» очередную горькую страницу своей биографии. Чаще всего истории были про «друганов» Тремора, которые, все как один, уже погибли, точнее, по его хлесткому выражению, «отдуплетились».

Однажды Тремор, будучи в лирическом состоянии духа, затащил Ясю на кладбище, где лежали все «отдуплетившиеся друганы». И целый день водил ее между могилами, зычно трубя печальные песни из репертуара Михаила Круга. Про то, что «все кореша откинулись, а я один остался». Яся пыталась сбежать, но Тремор крепко держал ее за руку.