Муся ничего не сказала, только щеки её порозовели под внимательным взглядом Ботинка. Муся была не из робкого десятка, можно даже сказать, храбрая девочка. Стеснялась и краснела она редко. Это происходило, когда на неё уж слишком долго смотрели или слишком долго выясняли, на кого она больше похожа – на папу или на маму.

– Краснеешь, – удовлетворенно ответил сам себе Ботинок и продолжил:

– Домом нам служила крепкая картонная коробка бордового цвета. Внутри меня и внутри моего Брата лежала мягкая сморщенная бумага. Каждый раз, когда во время примерки её вынимали, бумага недовольно шуршала. Она не хотела, чтобы её беспокоили. Мы с Братом, наоборот, готовы были выскочить из коробки при каждом стуке и с нетерпением ждали своего покупателя. Танцы по ночам – это, конечно, очень приятно, но нам хотелось поскорее начать настоящую жизнь. Мы мечтали о путешествиях, приключениях и невероятных победах над трудностями.

Дни шли за днями, а нас никто не выбирал. Наконец, нам повезло. Коробку открыли, и чей-то весёлый голос воскликнул: «О, то что надо! Крепкие, подметка гвоздями прибита, шнурки толстые. Беру!» Нас выбрал высокий молодой человек в очках и свитере. «Он не пожалеет, что купил нас! Докажем ему, что мы, действительно, то, что надо!» – гордо говорили мы с Братом друг другу, трясясь в коробке по дороге к дому нашего первого хозяина.

– Почему первого? – не вытерпев, спросила Муся: – У вас что, было несколько хозяев?

– Об этом ты узнаешь в своё время, – многозначительно ответил Ботинок. Довольный вниманием слушателей к своей особе, он не спешил выкладывать всё сразу. Его история должна быть длинной и таинственной, считал он.

Между тем, приближался вечер. За окном падал бесконечный снег. Бабушка включила торшер. Свет от лампы окружил рассказчика. Ботинок почувствовал себя, словно на сцене, и с ещё большим воодушевлением продолжил свою историю:

– Мой первый хозяин был Ученый. Мы служили ему верой и правдой целых пять лет. Каждое лето Ученый отправлялся в поход, который называл экспедицией. Мы с Братом очень любили эти походы и ждали лета с нетерпением. Как только Ученый доставал с антресолей свой потрепанный брезентовый рюкзак, мы уже знали – предстоит путешествие. Ученый придирчиво разглядывал рюкзак и, найдя в нем хотя бы небольшую дырочку, принимался её зашивать. Ученый всё умел делать сам. Как-то раз он даже сшил себе кожаную куртку. Куртка была черная и очень сочеталась по цвету с нами. Наш хозяин сам пришивал пуговицы к видавшей виды клетчатой рубахе, которую называл «ковбойкой».

– Я знаю, знаю! Такие рубашки носили ковбои. Ну те, в Америке, которые с индейцами воевали, – блеснула знаниями Муся.

Ботинок про ковбоев ничего не знал и, чтобы не признаваться в этом, многозначительно помолчал несколько секунд, а затем продолжил:

– Ученый даже нас с братом умел чинить. У него были специальные сапожные гвозди, и он молотком приколачивал нам набойки на каблуки. Набойки, Муся, это для нас, как для лошадей подковы. Стерлись одни набойки – их отдирают и прибивают другие. Про набойки Ботинок мог рассказать много. Не то, что про индейцев.

– Итак, – продолжил Ботинок, – Ученый собирался в поход. Он клал в рюкзак спальный мешок, котелок, металлическую кружку, словно облитую белой краской, а также много сухой еды. Кисель, каша, вермишель – всё было сухое, сплющенное, имело форму квадратиков и было упаковано в вощеную в бумагу. Ученый называл это «брикеты». Палатка в рюкзак не влезала, и он прикреплял её сверху, смотав в тугой рулон. Всё готово.

Ученый был очень доволен и напевал:

Он всегда пел эту песенку, когда был доволен. Но никакой милой девушки у Ученого не было. Он жил один. Может быть, поэтому, он очень любил нас.

– Ну, сравнил. Любовь к ботинкам и любовь к девушке! Разве это можно сравнивать?! – теперь уже не удержалась Бабушка.

– А чем же тогда объяснить, что он каждый день чистил нас гуталином, тер щеткой и долго гладил тряпочкой, которую называл «бархоткой»? Чем, если не любовью? – Ботинок был возмущен тем, что кто-то сомневался в любви Ученого к ним.

– Ну, хорошо, хорошо, конечно, любил! – примирительно сказала Бабушка, не желая обижать рассказчика.

– Да, мы были любимыми ботинками Ученого! Были у него ещё резиновые шлепанцы, которые он называл «вьетнамки». Но они слишком ничтожны, чтобы я о них рассказывал. Две жалкие резинки с перепонками. Ха-ха!

С набитым рюкзаком за плечами Ученый отправлялся в дорогу. Мы хорошо знали дорогу на вокзал и несли Ученого словно сапоги-скороходы. Про такие сапоги мне рассказал мой папа – кавалерийский сапог. Он знал много разных историй. Возможно, я и расскажу вам их как-нибудь, – Ботинок интригующе посмотрел на Мусю.

Муся мечтательно прищурила глаза. Она очень любила слушать разные истории.

Ботинок увлеченно продолжал:

– На вокзале поезд уже был готов тронуться в путь. В поезде Ученый нас снимал и надевал вьетнамки. Всю дорогу мы тряслись в углу купе, слушая однообразный стук колес. Нам казалось, что колеса стучат: «Едем к морю, едем к морю, едем, едем, едем…». Наконец, поезд останавливался, вьетнамки убирались в рюкзак, и мы оказывались на перроне. Ученый первым делом покупал мороженое. Было жарко, мороженое в руках Ученого таяло и капало прямо нам в рот. Так мы попробовали много разных сортов: крем-брюле, сливочное с орехами, эскимо, шоколадное.

– А клубничное? Ты пробовал клубничное? – прошептала Муся, косясь на Бабушку. Больше всего на свете Муся любила мороженое, но доставалось оно ей не часто. Мороженое для толстух. Ты что, хочешь быть толстухой? Съешь лучше яблоко! – так говорила Бабушка, заботясь о Мусиной фигуре.

– Клубничное мы ели сто раз! – похвастался Ботинок. Он был доволен тем, что интерес Муси к нему еще больше вырос после упоминания о мороженом.

– Продолжай, пожалуйста, не отвлекайся! – Бабушка не приветствовала восторги Муси и Ботинка по поводу мороженого. Еда должна быть полезной, а потом уже вкусной. Так считала она.

– Что было дальше? Вы попали на море? – Бабушка торопилась прервать вредные разговоры о мороженом.

– Да, да. Мы попали на море, – Ботинок возвратился к воспоминаниям. – Мы с Братом стояли на берегу, а Ученый долго плавал, выбрасывая по очереди из воды руки. Он очень хорошо плавал. Нам приходилось подолгу ждать его под жарким солнцем. После купания Ученый отправлялся в поход. Он собирал разные камни – обломки скал. И не просто собирал, а со знанием дела. Про каждый найденный камень Ученый мог рассказать многое: откуда он, из чего состоит, что можно из него сделать. Камни Ученый называл «образцами породы». Какие красивые были эти камешки! Некоторые из них блестели, как зеркало, потому что в них были пластинки слюды. В древности слюду использовали вместо стекол в окнах. Такие окна так и называли – слюдяные. Образцы породы Ученый складывал в рюкзак.

Перед сном наш хозяин разводил костер и варил в котелке свои брикеты: сначала кашу с мясом, а потом – кисель. Нам всегда доставалось и то и другое. У Ученого мы никогда не голодали и не просили каши. В походах нам редко удавалось выспаться как следует. Всякие-там зверьки, полевые мыши и суслики, так и норовили стянуть брикеты нашего хозяина. Особенно много желающих было украсть брикеты каши с мясом. Нам приходилось топать всю ночь, чтобы отпугнуть грызунов и сохранить запасы еды. После таких бессонных ночей весь следующий день мы спотыкались и засыпали на ходу. Ученый сердился, снимал нас, привязывал к рюкзаку за шнурки и продолжал поход во вьетнамках.

Так было и в тот злополучный день, когда мы потеряли своего хозяина. Точнее, он потерял нас. Путь пролегал через густой кустарник, разросшийся на склоне горы. Какой-то злобный куст с шипами вцепился в моего Брата. Он не удержался и повис на колючках. Ну и я вместе с ним, ведь наши шнурки были крепко связаны друг с другом. Мы попытались бежать, чтобы догнать хозяина, но цепкие колючки и связанные шнурки не позволили нам сделать это. Ученый всё удалялся и удалялся от нас, не заметив пропажи. Стемнело. Мы с Братом так и заснули, болтаясь на кусте.