- Вот как?

- Да, - Мила снова запустила пальцы в свой тайник. - Она очень вас любит и просила, чтобы вы не ругались на дядю Ваню. Он все делает правильно.

- Ну-ну, - Пат развернула очередную сложенную вчетверо бумажку и вздрогнула, увидев рисунок. – Что это?

- Она рисовала ваш страх, считая, что тем самым предупреждает вас, - тихо ответила Мила. – Не сжигайте его, это надо хранить при себе.

- Картина вполне в духе наших врагов, зачем ее сжигать? Пусть полюбуются! - проговорила Пат с толикой презрения. – Тем более, что это не мой страх.

- А чей? – полюбопытствовала Лиля, склоняясь над столом.

Адель нарисовала папу, маму и себя, держащую родителей за руки. Над головами разноцветных человечков шла кривобокая надпись печатными буквами, гласившая: «Мамочка, папа придет!»

Пат посмотрела Миле в глаза:

- Скажите, моя дочь в самом деле в это верит?

- Адель верит, что агент Вещего Лиса Тимур Перехватчик найдет Павла Долгова и спасет его. Настоящего Павла Долгова, а не «Лавкрафта». Демидов-Ланской должен был сообщить вам об этом в письме. Это важный пункт, который он хотел с вами согласовать.

- Да, он писал об этом. Но я не понимаю, почему он согласился. Он как-то пояснил это вам, передавая письмо?

- Нет, он ничего не пояснял, но мне кажется, он делает это ради Адель. Или ради вас. Он, наверное, не знает, как вы сами относитесь к Павлу. Вы никогда об этом с ним не разговаривали, а он не решился у вас уточнить.

- Не выгораживайте его. Если бы Ваня хотел, то поинтересовался бы, чего я хочу на самом деле. Однако, даже если оставить в стороне моральную часть, он идет на огромный риск. Идея с музыкальным фильтром – чистая блажь. Один неправильно введенный параметр чреват локальными сбоями в работе высокопрецизионных (*) устройств, которыми являются артефакты (*с большим количеством точных параметров), а фильтр – это очень сложная система, не обкатанная до конца, по сути, лишь теория, никогда не испробованная на практике. Я бы запретила ему рисковать, но с Вещим Лисом бесполезно спорить. Я знаю, что это его затея!

- Вы можете передать свои возражения через Адель, - сказала Мила. – Мы с ней можем выходить на связь, правда совсем ненадолго, но я смогу запомнить несколько фраз и надеюсь, Адель ничего не перепутает, а передаст слово в слово. Иван Иванович ждет вашего ответа, мы договаривались.

- Поздно, - сказала Пат, - если Адель это нарисовала, то оно сбудется. У меня нет доступа к квантовому компьютеру, и потому я ничем не могу ему помочь. Никак не смогу подстраховать и все перепроверить. Остается лишь положиться во всем на Ивана и на его гений, и я это сделаю. Скажите моей дочери, когда увидите ее на «мостике», что я согласна. Скажите ей так: я поддерживаю его план и останусь с ним до самого конца.

Мила чувствовала напряжение, витающее в комнате, возбуждение Патрисии и какую-то невнятную горечь, сочащуюся в ее интонациях.

- Наверное, мне надо пояснить, - неуверенно предложила она. – Вещий Лис не похож на игрока, готового рисковать из любви к риску. Он печется об удачном исходе дела и только потому связал себя обещанием, которое дал Гималайским Стражам. Вы знаете, кто они?

Пат оперлась локтями на стол, обхватив лоб пальцами:

- Мне ли не знать? Так и думала, что они не останутся в стороне. Но люди для них – это пешки, так было раньше и вряд ли сейчас поменялось.

- Зато с их помощью мы опрокинем «Прозерпину». «Прозерпина» не сможет существовать без диффузии, но диффузии в новом мире не будет, если не будет «Лавкрафта». Таково условие Стражей. Нам надо в это верить, Пат. Вера поддерживает.

Патрисия протянула руку и коснулась поверхности стоящего перед ней Каменного зеркала:

- Я пыталась увидеть будущее. Увидеть в отражении хоть что-то, что могло бы нам помочь. Иван утверждал, что, согласно теории, все выжившие способны стать операторами, но у меня не получилось. Мне чего-то не хватает… Не все мои возможные прототипы уничтожены диффузией, или мои мозги устроены иначе, я привыкла смотреть на вещи сквозь призму математики, а не искать «видений» среди ассоциаций и домыслов. Как бы там ни было, я не смогла.

- Наверное, я смогу, - предложила Мила, хотя и побаивалась того, что за этим последует.

- Вы, наверное, можете. Ваш отец в этом горячо убежден.

- Так давайте попробуем. Прямо сейчас. Вы же этого хотели, планируя эксперимент?

Пат взглянула на Москалеву оценивающе:

- Это не будет обычным проявлением любопытства, вы же понимаете? Все будет по-серьезному.

- Не сомневайтесь, я проделывала примерно то же самое с Грачом и с Аделью. Только теперь вместо них со мной будет говорить черный сапфир.

- Хорошо. Только не забывайте, что перед вами не волшебная вещь из сказки, а прибор, который работает по заранее составленному алгоритму. Какие задачи вы перед ним поставите, такой результат и получите. Ни в коем случае не впадайте в экстаз! Религиозные образы вам только помешают.

Мила набрала в грудь побольше воздуха и потянула к себе Зеркало.

- Вам надо связаться с замкнутым миром Крозе, где находятся Громов и Перехватчик Тимур. Ваш отец будет просить вас найти Громова, но мне не нужен Громов, мне нужен Тимур, владелец второй пурбы. Сможете его найти?

Мила кивнула и уселась поудобнее. Она прикоснулась к сапфиру: сначала кончиками пальцев, потом накрыла его ладонью целиком и закрыла глаза…

Она никогда не держала в руках артефакты, но думала, что Зеркало такое же живое, как и человек. Так и оказалось: его каменное сердце билось. Оно билось очень давно, тысячелетия, и помнило многое – взлеты и падения цивилизаций, а также жажду власти и ничтожное смирение отдельных людей. В Зеркале запечатлелась летопись человечества во всем его многообразии, и Милка, касаясь его сознанием, тем самым тоже вписывала свое имя в книгу Вечности. В этом неистовом клубке вероятностей было очень трудно найти одну нужную нить. И еще трудней потянуть за нее, осторожно распутывая узлы, но она все-таки сумела это сделать.

Мила пошла вдоль натянутой нити, осторожно ступая по широкому шоссе, заполненному кудрявым туманом. Нить превратилась в поручень ограды, отделяющую асфальтовое полотно от бездны, притаившейся внизу. Девушке показалось, что она идет по мосту, только очень большому, автомобильному, возносящемуся к небу на толстых опорах.

Чем дальше она шла, тем темнее становилось вокруг. Мила словно двигалась сквозь время: из яркого дня – в черную ночь, из тропического лета – в антарктическую зиму. Ей было страшно, но она упорно шагала вперед, и скоро увидела спуск вниз. Это была узкая металлическая лесенка, прицепившаяся к мосту словно по ошибке, но у ее основания, скрывающемся в тумане, вдруг проблеснул неожиданный живой свет.

Это казалось приглашением, и Мила решилась. Она свернула к лесенке и, спустившись по ней, оказалась на каменистом берегу – враждебном, холодном и совершенно безлюдном. Никакого живого света, помстившегося ей сверху, – только перекатывались над головой бледно-голубые ленты полярного сияния. Мила смотрела на них, зачаровано, но они тоже постепенно гасли, словно окружающий мрак высасывал из них силу.

Мелкие бусинки звезд проступили на небе, но как не искала она среди них знакомых созвездий, ничего не нашла. И непонятно было, ошиблась она с дорогой или все же пришла куда нужно. И даже стоит ли она на земле родной планеты или перенеслась в бесконечность чужого космоса... Как повторяла Адель, «с этими мостиками никогда не угадаешь».

- Вы по-прежнему дома, Людмила Ильинична, - услышала она мужской голос и стремительно обернулась. – Добро пожаловать на Крозе, вполне себе земной мир!

- Тимур? – неуверенно спросила Мила, всматриваясь в темный мужской силуэт.

- Да, это я.

Мужчина присел на корточки, чем-то щелкнул, зашуршал, что в ночной абсолютной тишине звучало неправдоподобно громко, и вдруг у земли вспыхнул красный огонек. Он быстро разгорелся и превратился в костер, осветивший пространство куда лучше звезд и северного сияния. Стало видно, что по каменистой почве ветер метет редкую поземку. Невесомый снег набегал волнами, сочился между валунами и лизал голые Милкины ноги, обутые в теннисные тапочки.