Укоров приказал ему лететь в Уфу за Милой немедленно, и Москалев подчинился, хотя первоначально планировал собраться с мыслями в течение нескольких дней, а для этого лучше было держаться от беглянки на расстоянии. Он всерьез боялся не сдержаться и надавать ей при встрече оплеух, а это было чревато. Месть, горячая и необдуманная, колотила набатом ему в грудь. Дмитрий страстно мечтал поквитаться за свои унижения. Подлая шлюшка одна была во всем виновата, но могущественный тесть вряд ли стерпел бы подобное, и приходилось сдерживаться.
Перстень, намертво севший на палец, тоже внес коррективы. Дмитрий больше не принадлежал себе, и поскольку дураком не был, устраивать фронду без веской причины и солидной поддержки не стал. Он приказал секретарше купить билет на самолет и снять в Уфе приличный номер, а сам поехал домой собираться.
Прибыв в столицу Башкирии, Москалев с ходу попытался пробиться в Межгорье, чтобы вытащить Милку – по-хорошему или за волосы, как пойдет, - но потерпел неудачу. Ни к чему не привел и мозговой штурм: приличных идей, как обойти КПП, не нашлось ни у Соломонова, ни у Серегина, присматривавшего в эти дни за башкирскими активами.
Неудача Дмитрия взбесила, тем более, что Серегин наговорил про его жену много чего. И про нее, и про де Трейси, и про странный пансионат, где скрывался, по слухам, недобитый хранитель древностей Загоскин, и про загадочного санитара, возникшего словно из ниоткуда. Парень, переигравший де Трейси и нанятых им бандюганов, был, разумеется, птицей не самого низкого полета, но поскольку принадлежал к группе «выживших», с ним придется разбираться отдельно. Дмитрий это признавал и сходил от перспектив с ума. Милкины похождения и сами по себе доводили его до белого каления, но сейчас к ним присоединялись еще и бессилие, и зарождающийся страх. Когда «Прозерпина» и «Яман» схлестнутся, мало не покажется никому.
У Москалева, правда, теплилась надежда, что он отнюдь не проходная пешка в этой смертельно опасной партии. Милка – единственная дочь Командора, и раз тот отдал ее ему, то не сослепу, нет! Тесть наверняка вскрыл всю подноготную будущего зятя, и это означало, что Москалев – такой, какой он есть – был важен ему и нужен. Именно он, а не его активы и фирмы самоцветов - от этого предположения Дмитрий и собирался отталкиваться.
Впрочем, с ожившей женой тоже все было сложно. Дмитрий знал, что де Трейси ее убил, и это не могло ему пригрезиться – только не такое действо! Резня свершилась на его глазах и в точности повторяла сценарий, каким пользовались храмовники. Де Трейси был убийцей не только по долгу службы, но и в силу личных извращенных представлений, он наслаждался властью над жизнью и смертью и всегда с удовольствием брал в руки Рериховскую пурбу. Милку он не пожалел, и раз Сперанский не растер его в порошок… раз сумел дочку свою каким-то образом оживить и вытащил из тюрьмы зятя, заявив, что случившееся было «ему уроком», то…
…то де Трейси действовал по личному приказу Командора!
«Это был заговор! – осенило Дмитрия. - Но против кого?»
Сам Дмитрий никаких угроз собой не представлял и не являлся их целью. Только средством, как ни обидно было подобное отношение. Но кто же тогда адресат?
Дмитрий и сам был циником, готовым ради большой выгоды на многое. Однако принести в жертву каких-то несговорчивых коллекционеров, чтобы отобрать у них нужные вещи, - это одно, это допустимо и практически нормально, но положить на алтарь собственного ребенка.. Это уже за гранью. Чтобы подвергнуть болезненному испытанию ту, ради которой, по идее, наживается состояние, укрепляется положение и строится будущее – это какова же должна быть прибыль?!
Презрение к родной крови, нетипичное, как считал Москалев, для тестя, радеющего за крепкие связи, заставляло иначе взглянуть на происходящее. Только фанатик способен поставить волю бога выше собственной. Ритуалы, тайные собрания, священные реликвии и перстни – все это было для храмовников всерьез, а не обычная мишура, как он до сих пор полагал. Сперанский и его адепты искренне верили в собственную исключительность. Они не насмехались над неофитами, не дурачили их, а проповедовали идеи непритворно.
И, собственно, имели на это право! Больше всего Москалева удивляло, что все окружающие как-то враз забыли, что его держали в камере за убийство. Не только члены Ордена, но абсолютно все! Словно не его поймали на месте преступления. Словно не про него писали таблоиды и не на него от души орал следователь, подсовывая под нос фотографии из разгромленной библиотеки. Дмитрий готовился к вопросам, особенным взглядам и шепоткам за спиной, но никто даже не отводил глаз!
Каким-то образом Сперанский оживил Милку и изменил мир. Изменил реальность, подчинив себе умы практически всех ее обитателей. Орден Храма Обоих Солнц – это вовсе не закрытый Клуб для мужчин, где они могли тусоваться в непринужденной обстановке. За храмовниками, точнее за их элитой, стояла реальная сила, и Дмитрий по собственной глупости добровольно сунул голову в пасть натуральному льву.
Но ничего, он вырвется на свободу! Москалев по-прежнему помнил прошлое, помнил все, что происходило, и воспоминания его отнюдь не тускнели, из-за чего он чувствовал себя едва ли не единственным здравым человеком среди сонма спящих глупцов. Не поэтому ли Сперанский делал на него ставку? Может, он особенный?
Или, что более вероятно, ему позволили быть особенным. Перекроили мозги всем, кроме него. Но почему?
Дмитрий много думал об этом: начал еще в самолете, продолжил в отеле, и когда сумел-таки отбросить естественный скептицизм и чувство гордости за себя, такого замечательного, пришел к невероятным открытиям.
Эти люди собирали древние артефакты не для того, чтобы поклоняться им. Они раскрыли их секреты и пользовались ими без огласки, перекраивая реальность по собственным лекалам. Обладая властью над сознанием и превращая обывателей в типичных зомби, они плевали на осторожность. Они могли абсолютно все! И за это, за любое зверство, приближенным к трону адептам ничего не грозило.
Неограниченная власть, неограниченные деньги и полная безнаказанность – когда Москалев представлял себе это, его начинало трясти от ужаса перед раскрывающейся бездной, и от возбуждения, что ему было позволено все это увидеть и оценить.
Дмитрий не обольщался. Ему позволили – это ключевое слово. Могут и передумать. Никому нельзя доверять! Наипервейшая цель сейчас – выжить и не попасть под раздачу, когда две могущественные силы станут бороться за господство на планете. Хорошо бы, конечно, не только выжить, но и воспользоваться чудесными плодами, за которые идет борьба, но это уже второй пункт. Для начала довольно уцелеть, а о бессмертии подумать после. О бессмертии и, конечно, о сакральных артефактах.
Дмитрий захотел проникнуть в Межгорье. Не только для того, чтобы отрезать яйца Соловьеву, с которым спуталась жена. Нет, поквитаться с Милкиным любовником, конечно, было его святой обязанностью, и он сделает это, но – потом. Сначала требовалось добраться до Патрисии Долговой де Гурдон. Ее работа над оружием, основанным на новых физических принципах, была невероятно ценна. Перебежчица Патрисия оказалась противником «Прозерпины» и врагом храмовников, а известно, что враг твоего врага способен принести пользу.
Дмитрий был готов попридержать коней, засунуть обиду и ревность в дальний уголок и даже пожертвовать женой, если это потребуется для налаживания контактов с француженкой. Для начала он жаждал взглянуть ей в глаза, чтобы оценить, что собой представляет хваленная аристократка. Лишь после этого он бы принял окончательное решение: сдать ее Сперанскому, чтобы выторговать преференции для себя, или договориться с Патрисией, если ее «Яман» окажется восходящей звездой, набирающей обороты. Он желал быть в стане победителей, и стоило определиться с этим здесь, в России, а не на далеком Мадагаскаре, где он будет лишен маневренности.
Конечно, было бы просто волшебно, если б храмовники и «яманцы» немедленно и бесповоротно поубивали друг друга, но на подобное надеяться не стоило. Москалев считался реалистом и настраивался на долгое лавирование. И тут случилась засада.
