Громова вывели наверх и поставили у борта, за которым волновался океан. Он подумал, глядя на неприступные берега, что раз операцией с самого начала руководил верховный магистр «Ордена Обеих Солнц», то место для своей тайной базы он выбирал с глубоким смыслом. Де Трейси, должно быть, только посмеивался, когда Доберкур отправлял копаться археологов в древних руинах на Кергелене. Знал, что они найдут там одни лишь мертвые развалины. На самом деле настоящим островом Туле для современных мистиков стал Крозе, забытый всеми. «Остров, где нет ничего и где все только было».

А еще, как оказалось, де Трейси нашел абсолютно целый храм в дождевых лесах Мадагаскара. Правда, располагался он в параллельном мире... Но в здешнем мире не осталось исправного «Черного солнца», так зачем им храм?

«Прозерпина» перехитрила саму себя, - думал Громов. - Ослабляя «Яман», они раскроили мир таким образом, что в каком-то из разрезов потеряли ценнейшую вещь – Иремельскую Чашу. И теперь за ней пришлось лезть в иные пространства»

Желая немного подготовить Громова к тому, что его ждет, Элен еще накануне очертила перед ним картину грядущего.

В параллельном мире, по ее словам, удалось добиться сотрудничества с Патрисией Ласаль и ее дочерью. Те вроде как готовились к заключительной стадии эксперимента по спасению Павла Долгова, для чего привезли Иремельскую Чашу в Мадагаскарский храм. Туда же очень скоро приедет и прототип де Трейси с «Солнечным ножом» в кармане, а за ним и нынешний супруг Элен (вернее, тоже его прототип), отвечающий за «Каменное зеркало». Оператором выступит падчерица Элен, Людмила Сперанская. Ее отец, муж Элен, русский дипломат Сперанский, сознательно готовил дочь к этой процедуре, для чего пару лет назад ввел ей особый препарат - тот самый, что отлично зарекомендовал себя у Драгослава, пробудив его способности к восприятию зеркальных отражений.

Вместе с Аделью у «Прозерпины» получалась нехилая такая ударная группа из людей с измененной ДНК и ученых. А главное – все было основано на близкородственных семейных связях. Никаких посторонних! Только свои, скованные общей целью. Прям настоящая мафия, и сицилийские крестные отцы от зависти рыдали в сторонке.

- Хотя вы и не член семьи, но вы получите шанс стать частью прекрасно организованного плана, - внушала Элен Громову, - вы справитесь с задачей лучше Драгослава, потому что ваш дар – естественный. Вы стали странником между мирами не в силу химических стимуляторов, а в силу обстоятельств, в силу судьбы. Завтра вы просто покажете, на что способны, и если Антуан одобрит, то послезавтра, наверное, вы уже поплывете с ним в Париж, к жене. Так что постарайтесь, Юра! В ваших интересах, чтобы все прошло, как выражаются русские, без сучка и задоринки.

Однако Громов, пусть и не обладая способностями телепата и ясновидца, догадывался интуитивно, что ни в какой Париж он не поплывет. Все решится именно здесь, вдали от чужих глаз. Хотя место для портала не имело по большому счету значения, мистически настроенный ум всегда предпочитает подкреплять веру соответствующими декорациями.

Пожалуй, Громов чувствовал де Трейси сейчас получше Элен, он чувствовал его подспудные желания. Магистр хотел организовать что-то вроде древнеегипетской мистерии вдали от цивилизованных троп и непременно в промежутке между Кратером и Мадагаскаром. Именно Крозе являлся вершиной стройного треугольника, соединяющего центры силы, а не Кергелен, расположенный намного дальше к востоку. Геометрия для мистика имела значение.

Оказавшись на палубе, Юра какое-то время рассматривал угрюмый океан и кипящие злой пеной рифы, но потом повернулся к ожидавшим представления «шишкам» из «Прозерпины». Их лица не выражали ничего, кроме высокомерия и малой толики любопытства. В основном это были мужчины, но среди них затерялась и женщина странной наружности – понять ее пол можно было лишь по женской одежде, тогда как внешность была груба и по-мужски массивна.

Слева и справа от «высокой комиссии» стояли вооруженные автоматами солдаты. Именно из-за них все действо перенесли на свободное пространство палубы. Открыть огонь в тесном помещении никто бы не рискнул.

Громов опустил подбородок на грудь, скрывая горькую усмешку. Все было точно так, как и в сцене, подсмотренной Тимуром с площадки. Дурная копия, приверженность оригиналу... Разве что оператору артефакта не собирались вводить наркотик – именно на этом и делала акцент Элен д'Орсэ, всячески подчеркивая, какую замечательную альтернативу она нашла.

Тимур тоже был здесь. Он стоял сбоку от толпы, имел вид бледный и взволнованный и снова, как и в вертолете, шарил по груди в поисках ладанки, как будто бы нервничая в преддверии жуткого зрелища. Громов при виде его игры непроизвольно улыбнулся. Даже сейчас, когда на него никто не смотрел, Борецкий ни на секунду не выходил из образа.

Без торжественного вступления не обошлось. Элен д'Орсэ толкнула речь, описывая достижения – истинные и мнимые – ее протеже из «рода белых дыр и ураганов». В конце она предложила де Трейси дать свежеиспеченному оператору задание, чтобы «все было по-честному».

Внешность у де Трейси, к слову, оказалась самая заурядная. Сухой, даже болезненно худощавый, с тонкими губами и носом, украшенным «галльской горбинкой», он не производил впечатление обличенного властью. И даже глаза его, близко посаженные к переносице, не выдавали в нем ни особого ума, ни проницательности. Если бы не предупреждение Тимура, Громов счел бы Элен полной дурой, ибо бояться заурядного человека – себя не уважать. Мало ли какие звания и регалии присвоил себе этот отпрыск благородного семейства? В облике покойного Ги Доберкура и то скрывалось больше коварства.

- Спасибо, дорогая Элен, - произнес де Трейси негромко. Он сделал шаг вперед, запуская правую руку в карман. – У меня есть фотография. Я бы хотел, чтоб ваш герой поведал как можно полнее и красочнее про этого человека.

Юра неуклюже схватился скованными руками за протянутую фотографию. При этом он встретился взглядом с де Трейси, и его буквально затопило неприязнью. Все же не был этот француз заурядным! Он просто прикидывался безобидной серостью, не желая показывать всем и каждому, что собой представляет. Такие лгут, глядя прямо в глаза, и не считают подлость чем-то зазорным. О них говорят: пригрел змею на груди.

- Знаете, кто тут изображен? – вкрадчиво поинтересовался де Трейси, выпуская из цепких пальцев свой край фотографии.

Громов ждал, что увидит портрет Людмилы Сперанской, с которой ему предстояло познакомиться заочно, но это была карточка со смеющейся девочкой. У малышки со светлыми кудряшками не хватало переднего зуба – он выпал, но щербатость ее ничуть не портила.

- Она похожа на свою мать, - произнес Громов лишь бы что-то сказать. Разговаривать с де Трейси ему не хотелось, но – пришлось, и он озвучил первое, что всплыло в сознании, лишь бы отвязаться.

- Ее мать очень красива, - кивнул де Трейси, - дочь вырастет ничуть не хуже. Расскажите мне о ней. Что она делает? О чем думает? Где в эту минуту находится?

- Мне необходимо взять зеркало в руки. Если я не коснусь его, то ничего не получится.

- Хорошо, - легко согласился де Трейси и обернулся к Элен: - Дайте ему статуэтку и оставьте в одиночестве. И вы все - расступитесь в самом деле, нечего дышать оператору в лицо! Он обязан быть спокойным и сосредоточенным, а не отвлекаться на ваши постные физиономии.

Элен сделала знак своему адъютанту, и Огюст раскрыл саквояж. Он готовился передать Громову Зеркало, когда всех их остановил резкий приказ:

- Постойте!

Говорила та мужеподобная женщина. Видимо, она имела в их собрании немалый вес, потому что ее не проигнорировал даже сам Антуан де Трейси.

- Мне не нравится, что он будет держать артефакт в руках. Не лучше ли поставить его перед ним на какой-нибудь столик? Близнецу вы, насколько я знаю, подобного не доверяли.

- Madame le Senateur (*мадам сенатор, фр), - усмехнулся де Трейси, - сегодня с артефактом ничего не случится. Я лично несу за это ответственность, да и видите, сколько на палубе оружия?