- Вы уверены в ваших силах? Оружие нас спасет?

- Вполне. Давайте просто досмотрим до конца то, что нам хотят показать.

Огюст вопросительно посмотрел на Элен. Та махнула ему, и статуэтка наконец перекочевала в руки Громова. Она оказалась увесистой, и он едва удержал ее.

Прижав артефакт к животу, Юра аккуратно перевернул статуэтку так, чтобы видеть лучистый черный сапфир, украшавший центр диска. Фотографию Адели он неловко держал в той же руке, что и Зеркало, и карточка при этом слегка смялась. Складка прошла прямо поперек детского личика и словно зачеркнула его.

Громов испытал досаду. А вот пиетета к артефакту он не питал. Ему было неважно, что он держит в руках старинную вещь – предмет сумасшедшего вожделения и надежд многих упертых эзотериков, включая нацистов Третьего Рейха. Эта статуэтка была для него воплощением мерзости.

«Избавь мир от нее! – зашептал проснувшийся голос, который Юра считал голосом совести. – Вот же он, подходящий момент: одно движение – и Элен проиграет. Умри героем!»

Громов, наверное, так бы и поступил, с радостью бросил бы «Железного человека» в океан, но Тимур накануне ему категорически запретил это делать.

И правильно, что запретил! Нельзя идти на поводу у эмоций, когда на карту поставлено существование мира.

- Мне надо сосредоточиться, - сказал Юра, изгоняя несвоевременные мысли. – Это займет немного времени.

Окончательный отказ от героической смерти отчего-то едва не лишил его сил. Громов ощутил тотальное опустошение. Он чуть попятился к борту, желая опереться на него спиной.

Они следили за ним, не отрывая глаз. Охрана целились в него из автоматов. Зрители невольно затаили дыхание. Даже де Трейси.

Громов, стараясь не смотреть на смертоносные дула, усердно и честно вглядывался в камень.

Уверенности, что он увидит Адель в таком ослабленном состоянии, не было, но Тимур предупреждал, что телепат появится обязательно, и Громов постарался взять себя в руки. Уж этому-то упырю он просто обязан был дать отпор! Белый Сахир наверняка уже знает о похищении и только и ждет удобного момента, чтобы вцепиться в глотку конкуренту, взявшему в руки «его прелесть».

Юра думал, что увидит Драгослава в своих видениях, и готовился к смертельной битве, вот только телепат пришел, откуда его не ждали.

- Нет, я против, чтобы он касался этой ценной вещи! – снова заговорила мужеподобная сенаторша. – Он же работал на выскочку Ласаль! Вы что, забыли? Вы забыли, кто он такой?

- Мадам, угомонитесь, - с холодком в голосе сказал де Трейси, - вы мешаете.

- Он все испортит! Отберите у него артефакт! Немедленно!

- Не нервируйте его! – рявкнула Элен, у которой тоже прорезался зычный командирский голос. – Или я прикажу увести вас прочь!

Юра отвлекся. Его сердце истошно колотилось о грудную клетку. Воздуха не хватало, и он начал дышать ртом, словно после длительного забега. Это было плохо. Очень плохо!

Сенаторша же словно взбесилась. Совершенно неожиданно для всех она попыталась отобрать у растерявшегося охранника автомат. Тот, разумеется, не отдал, но отстранял разбушевавшуюся тетку слишком мягко, поэтому успеха не добился. Каким-то образом в процессе перетягивания оружия ей удалось нажать на гашетку. Автомат был изготовлен к бою, и из него в небо вылетела трескучая очередь.

От громких выстрелов по палубе прокатилась волна паники. Одни «випы» дунули прочь что есть силы, другие наоборот бросились к вопящей мегере, теряющей человеческий облик по мере разрастания вокруг нее кучи-малы. Взгляд сенаторши стал совсем стеклянным, она дергалась в кольце отдирающих ее рук и вопила:

- Стреляйте в него, стреляйте! Это он виноват! - и продолжала бороться за автомат. – Убейте его!

Кто-то из солдат, не разобравшись, открыл огонь и тем самым усилил панику. И только де Трейси стоял неподвижно на прежнем месте и с усмешкой взирал на учиненный хаос.

Тимур сбил автоматчика, стоявшего рядом, но второй, находившийся на противоположной стороне, стрелял прицельно по Громову. Юра, как в замедленной съемке, увидел пули, высекающие искры из металлических деталей фальшборта совсем рядом с собой.

Инстинктивно заслоняясь, он вскинув скованные руки со статуэткой, и несколько пуль отскочили от нее, рикошетом уйдя в толпу. Какой-то мужчина пронзительно вскрикнул, а мадам Сенатор с гортанным воплем повалилась навзничь, роняя за собой и тех, за кого успела зацепиться.

Тонкая цепочка, связывающая браслеты наручников, со звоном разлетелась, перебитая очередной пулей, и Юра от неожиданности выпустил Каменное Зеркало. Оно скользнуло по палубе к отверстию в фальшборте, но застряло на полпути к воде.

Фотография Адели тоже выпала, и ветер понес ее на своих мощных крыльях. Громов хотел поймать ее, но не успел. Очередная пуля угодила ему в плечо и, развернув, отбросила на фальшборт.

Боль огненным шаром вспыхнула внутри, и Юра дернулся, взмахнул уцелевшей рукой, словно пытаясь отмахнуться от следующих смертоносных ударов. Ему показалось, что на какое-то время гравитация потеряла над ним власть, и он стал свободным. Он воспарил в свинцовое небо, а потом резко рухнул вниз, в темноту.

Он упал в знакомую уже глубокую яму, наполненную разноцветными вспышками. Одна из них, лопнув, разрослась до самых пределов мироздания. А за ней лопнула другая и еще одна, и еще...

Глазам стало больно. От бесконечных вспышек, нанизавшихся одна на другую, их резало почти так же сильно, как и пробитое пулей плечо, не помогали даже плотно зажмуренные веки. Но тут Громов увидел кое-что необычное, и оно слегка отвлекло от испепеляющей боли, удержало в сознании, не давая немедленно погрузиться в благословенное Ничто.

Он увидел самого себя из другого мира, стоящего на узком деревянном мосту, убегающем в туманную даль...

…и вот он же, но совсем другой, раненый и избитый, валяется в трюме «Альбатроса», в ожидании, когда де Трейси решит его участь...

...а вот Вика, которой приснился кошмар, сидит, подобрав ноги к груди, в кровати и тихо ревет, стараясь при этом не разбудить сопящего у изголовья младенца...

…а вот здесь, в очередном открывшемся окошке, хрупкая темноволосая девушка по имени Людмила Сперанская бьется в конвульсиях на полу коттеджа в Ямане, а Вовка Грач старается привести ее в чувства…

.. а чуть в стороне, у КПП Межгорья, муж Людмилы Дмитрий Москалев, выходит из автомобиля на шоссе и, прикрывая глаза от солнца, щурится на встающую впереди Ямантау, надежно укрывшую от него свои секреты. На пальце у него блестит золотом перстень со свастикой...

…и оказывается, похожий перстень, но с иной печатью, есть и у Де Трейси. Он заносит руку с «Солнечным кинжалом» над распростертой у его ног жертвой, и ваджра на перстне мерцает кроваво-красным…

Все эти картины, смазанные и обрывочные, приходили к Громову одновременно, отчего у него путалось в голове. Раненое плечо болело все сильней, в глазницах тоже пульсировало адски, однако, несмотря на физические страдания, Юра осознавал все хлынувшие на него подсказки. Он читал их во вспышках, и без труда угадывал, кто есть кто в этом пришедшем в движение безумном калейдоскопе.

В миг, когда вселенная преобразилась и пошла трещинами, разрывающими ткань бытия, весы качнулись, и Хранители, где бы ни находились, замерли, приглядываясь к тому, что падало на метафизические чаши со всех сторон. А среди них – и Громов видел это отчетливо! – стоял Тимур Борецкий, как равный среди равных. И на груди у него висела на шнурке вовсе не ладанка, а покрытый шипящими молниями – активированный! – «Солнечный нож».

Юра хотел окликнуть Тимура, спросить, что все это означает, – но обзор ему вдруг заслонила белокурая малышка Адель. Она вытянула капризно губки и произнесла по-детски тоненько и беззащитно:

- Дядя Юра, ты все время куда-то проваливаешься, и я не могу тебя поймать. Зачем ты прячешься?

Юра не знал, зачем он прячется и от кого, но зато знал, что хотел сказать этой чудо-девочке несчастный Ильгиз.