Собственно, так и случилось: Громов его не понял. Он решил, что Ильгиз говорил с ним об Элен. Юра тоже думал, что эта женщина лишь притворяется доброй союзницей, но в глубине души столь же безжалостна, как и Доберкур, на месть которого она намекала.
(Сноска.* Факт, что большие хищные лесные птицы способны устроить поджог, зафиксирован зоологами. В дикой природе три разновидности хищных птиц используют огонь для собственных нужд, это черный коршун, красный коршун и ястреб-беригора.Эта тактика является частью охоты: они ищут очаги огня (туристический костер, горящую траву или дерево, например, после удара молнии), аккуратно выхватывают из тлеющие ветки и переносят их на новые места. В результате область огня увеличивается, грызуны и мелкие птицы спасаются бегством, не обращая внимания на прочие опасности, и становятся легкой добычей. Также коршуны и ястребы питаются обгоревшими трупами. Данные факты прежде были известны со слов случайных свидетелей, но в 2016 году австралийские ученые Роберт Госфорд и Марк Бонта провели дополнительные наблюдения, изучив территорию размером 2500 на 1000 км и доказали, что «некоторые хищные птицы перемещают огонь через преграды, которые, в противном случае, могли бы препятствовать распространению пламени»)
27.3
27.3/7.3
С базы Альфа они собрались вылететь двенадцатого апреля. Отлет был назначен на раннее утро в пределах навигационного сумрака(*).
(Сноска. * Различают гражданские сумерки (зарю), навигационные (их еще 5азывают штурманскими) и астрономические. Во время гражданских сумерек солнце находится примерно на линии горизонта, и предметы хорошо различимы без искусственного освещения. Во время навигационных сумерек (они наступают на час раньше утром и на час позже вечером) солнце находится от 6 до 12 градусов ниже линии горизонта, наиболее яркие звезды на небе отчетливо видны. Во время астрономических сумерек (еще один час разницы) солнце находится от 12 до 18 градусов ниже линии горизонта. В районе Новолазаревской 12 апреля навигационные сумерки наступают в 7.28 и длятся до 8.40, когда занимается заря. По умолчанию в сумерках полярным пилотам допускается летать по дневным минимумам, в том числе садиться и взлетать с необорудованных площадок)
Громова усадили в инвалидное кресло, укутали в немыслимое количество пледов, показательно демонстрируя заботу о его здоровье, и вывезли наружу. Мелкие колесики тотчас застряли в снегу, хотя у входа снежный покров был неплохо утрамбован. Чертыхаясь, помощник Элен д'Орсэ, тот самый офицер Огюст, упорно толкал коляску вперед, к поджидавшему их вертолету.
Громов, обколотый успокоительным, никак на эти стенания не реагировал. Впервые за долгое время оказавшись снаружи, он просто дышал сухим холодным воздухом и апатично оглядывал окрестности. Собственно, смотреть было не на что. Небо, заполненное бледно-голубыми извивами полярного сияния, уже неторопливо гасло, теряя ночную глубину, и свет прожекторов, освещающих дорогу до примитивной посадочной площадки, размывался. Дальние подступы к ней тонули в сером цвете, как в войлоке.
Юрий заметил на площадке два вертолета, но первый улетел прежде, чем они добрались до цели. Громов равнодушно подумал, что сегодня, должно быть, день пересменки. Он слышал краем уха от врача и санитара, торопившихся сдать единственного пациента на руки Элен, что их ожидает скорая поездка в Новую Зеландию. Видимо, она ожидала не только их, потому что улетевший борт был вместительным, а у входа на базу царила возбужденная суета, странная для такого раннего часа: снегоходы с пассажирскими прицепами возвращались «в стойло» один за другим.
Вертолет, к которому подвезли Громова, был поменьше размерами, чем тот, улетевший, но все же и не игрушка для миллионеров. На его боку под двойной чертой вилась надпись по-французски, переводившаяся как «Черная пантера», и стоял бортовой номер. Рассмотреть подробности Громов не успел, но отчего-то (может, от общих хищных очертаний) решил, что это списанный военный борт.
- Вылезай! – скомандовал офицер и для верности похлопал Громова по плечу. – По трапу забирайтесь сами. Коляска остается здесь, она собственность базы «Альфа».
Юрий честно попытался выбраться из кресла, но у него ничего не получилось: ни с первой попытки, ни со второй. Сонное состояние вроде бы и не лишило его способности двигать руками и ногами, но слушались они плохо и шевелились в разнобой. Он едва не свалился в снег, запутавшись в пледах.
Завидев пассажиров, пилот откатил дверцу, спрыгнул вниз и помог офицеру выпутать Громова из одеял. Его затащили в салон и усадили в среднем ряду, закрепив в четыре руки ремни безопасности (сам он не смог пристегнуться – пальцы тоже не слушались) и напялив на голову защитные наушники.
Помощник Элен д'Орсэ собрался было еще и приковать его наручниками для надежности, но француженка, поднявшаяся в салон следом за ними, возмутилась. Пилот был с ней солидарен, хотя возмущался не столько бесчеловечным обращением с пленником, сколько наличием этого самого пленника. Перевозить заключённых ему еще не доводилось, а заранее его не предупредили.
- Это не заключенный, но мы вынуждены ради безопасности… - попытался оправдаться офицер. – Лететь два часа, а он…
- Немедленно уберите! Что за самоуправство? – оборвала его Элен, не позволяя озвучить истинную и, главное, пугающую причину. – Юра следует с нами по доброй воле. Ведь так, Юра? Вы слышите меня? Вы не будете делать всякие глупости?
Элен строго уставилась на Громова, и тот, догадавшись, что последнее относилось к нему, вяло кивнул.
- Вот видите! Он никуда не сбежит, Огюст.
Однако офицер сегодня был необычайно упрям. Он даже осмелился спорить с той, которая явно стояла выше его по положению. Вопросы безопасности волновали его не на шутку, поэтому он сделался чрезвычайно разговорчивым.
- Мадам, - заявил он, - я сильно сомневаюсь в этой вынужденной «добровольности» и советовал бы вам…
- Ваше дело катать инвалидную коляску, а не давать мне советы! Оставьте его в покое, Огюст, не нервируйте людей и, вообще, следуйте за мной!
Элен развернулась и, ухватившись за ручку дверцы, с усилием откатила ее, впустив в салон морозную струю воздуха.
- Эй, вы куда? – спохватился пилот. – Кто из вас летит на «Альбатрос» - только один человек?
Он поочередно косился то на смиренно восседающего с кресле Громова, то на офицера, с недовольной гримасой засовывающего наручники обратно в карман куртки, то на высокопоставленную даму в таком нетипичном для Антарктиды гражданском пальто и подбитых мехом изящных сапожках.
- Нас будет четверо, - ответила Элен. – Еще один человек запаздывает, и я подожду его снаружи.
Она спустилась по навесной лесенке, придерживаясь за поручень, и встала у шасси, высматривая опаздывающего. В луче бьющего в их сторону прожектора было невозможно ничего разглядеть, но она, приставив ладонь ко лбу, продолжала это делать.
Офицер вышел за ней. Пилот, покачав головой, захлопнул дверцу и, ворча под нос, ушел за перегородку в кабину. Громов остался в одиночестве.
Зажатый ремнями и подлокотниками, он ощутил себя рыбой в аквариуме. Окружающие предметы искажались, стоило ему навести на них взгляд, будто их и впрямь отделял слой воды, меняющей пропорции. Когда он находился снаружи, то было легче, поэтому Громов прекратил разглядывать салон «Пантеры» и, повернув голову, уставился в окно.
Окна тут были узкими – не круглые иллюминаторы, а вытянутые вдоль бортов параллелепипеды, украшенные по углам морозными узорами, из-за чего бывший военный вертолет вызвал ассоциацию с автобусом, перевозящий рабочие смены где-нибудь в российской глубинке. На похожем транспорте, помнится, Юра добирался однажды до альпинистской базы на Домбае, но сейчас вместо поросших елями обочин в окне виднелся темный бок нунатака, оранжево-красный вездеход, припорошенный снегом, и край темно-синего неба, по которому беззвучно перекатывались волны северного сияния. Последние казались исполненными враждебности, и по Юриной спине, перебарывая действие седативного препарата, прокатилась волна мурашек.
