Тарас, потирая глаза, молча занимался своими делами в противоположном углу. Он мало что понимал в этой новой полярной машине и потому спокойно предоставил ремонт тем, кто шарил в карданных валах и колодках сцепления больше него. Подтянув ноги, он просто устроился на диванчике по-турецки, давая Юре возможность открыть люки в полу.

Сахаров вернулся из хвоста салона с инструментами. Протянув Громову фонарик, попросил посветить.

- Помочь чем? – пробасил Мишур.

- Да куда тебе, медведю! – просипел Игорь, распластываясь над зевом, в котором виднелись внутренние механизмы машины.

Добираться до поломки предстояло куда-то далеко под днище, и лучше щуплого и длиннорукого Игорька втиснуться в узкое пространство никто бы все равно не смог.

Проблему устраняли больше часа, благо еще все узлы были доступны изнутри и не пришлось вылезать наружу. Повезло, что запасные детали нашлись в шкафу, а то ведь, как известно, на всякую гадость ерундой не напасешься. Однако за то время, что пневмоход стоял с выключенным двигателем, температура в салоне ощутимо упала. Пришлось натянуть свитера.

Сахаров извозился в смазке, от неудобного положения его тело затекло, и его поднимали в четыре руки. Однако на чумазом лице Игорёши сияла улыбка: делом рук своих он остался доволен.

- Теперь можно ехать! – Вытерев испачканные в масле пальцы тряпицей, он пошел на водительское место, на ходу кивая Громову: – Будь ласков, позвони Губенко, скажи, чтоб баньку готовили. А то у меня все кости ломит.

Юра закрыл замки на люках и заторопился в кабину, но налетел на Игоря, замершего столбом. Держась за спинку переднего сидения, он пялился в лобовое стекло:

- Ты смотри, что на улице происходит! Мама дорогая…

Плотные белые облака окутали «Бурлак» целиком. Сквозь стекло было видно, как мимо проносятся крупные, падающие почти горизонтально хлопья снега.

- Хотелось бы все-таки сегодня к своим попасть, - пробормотал Игорек. – Пожрать, поспать на кровати, которая не грохочет и не качается, в горячей воде помыться...

- Теперь я поведу, - решил Громов. – А ты отдыхай.

Игорь издал протяжный стон, похлопал ладонью себя по рту, в очередной раз наказывая за несдержанный язык, но предложение принял, отступил. Юра устроился за рулем.

- Давай, милый, - попросил он тихонько, поворачивая ключ, - не подведи!

Мотор поскрежетал, поскрежетал, да и вышел на нормальные обороты. Игорь с облегчением плюхнулся в штурманское кресло. На губы его вернулась улыбка.

- «Бурлак» - ты зверь! – сказал он. – Люблю тебя!

«И то правда, - подумал Громов, снимаясь с ручного тормоза, - завестись на морозе с первого раза – это счастье. Неужто удача вернулась?»

Пневмоход неспешно пополз вперед в молочном тумане. Боковой ветер вздымал пласты свежего снега и крутил их, разметывая во все стороны. В такие минуты видимость падала почти до нуля, хотя порывы не достигали и семи метров в секунду.

Поскольку Громов крутил баранку, на Ново-Вторую взялся звонить Сахаров. Предупредив о задержке из-за поломки, он снова завел разговор о баньке.

- Будет вам банька, - пообещал Губенко. – Я вам даже веничек из неприкосновенного запаса выделю. Березовый.

- Вот! Другое дело! – обрадовался Игорек. - Слышь, ребята? Выше нос! Нам уже печурку растапливают, парок запасают. Живем!

Баня – это, наверное, было первое, что отстроили на Новой Надежде. Жили в вагончиках-балках и палатках, столовались в тесных кабинах пневмоходов, припасы хранили прямо в снегу, в ящиках, но всякие спальни, кают-компании и склады могли подождать, а вот банька – не могла. Баня в Антарктиде – это ж не про помыться. И польза от нее, и расслабление уставших мышц, и мужская традиция. Просто посидеть в тепле, когда за стенкой трещит мороз, потрепаться за жизнь после тяжелой смены – это такой кайф, что иной радости и представить сложно.

Юра вел пневмоход и невольно мечтал о том, как вернется на станцию, которая после подобных вылазок превращалась в дом родной, как поужинает с ребятами, умоется нормально, а потом за отчет сядет для Патрисии. Про Ричара ей следовало доложить обстоятельно, чтоб не возникло ненужных вопросов.

- У нас в Твери такую хрень называют завитухой, - вдруг произнес Игорь, вырывая Громова из размышлений.

Кабину он так и не оставил, сидел по правую руку, составляя компанию.

- Какую хрень?

- Да метель. У нас дом в Тверской области от прадеда остался. Когда я маленький был, родители часто туда наведывались. В том числе и на новогодние каникулы. Так вот нагляделся я на всякие явления природы. Заметет, закружит: небо при этом чистое, звездное, а у земли в двух метрах сарая не разглядеть. Все в белесых ураганчиках-завитках. Стоишь на крыльце – и словно в огроменный миксер попал.

- А к чему тебе сарай-то ночью разглядывать было? – полюбопытствовал Юрий. – Да еще с крыльца.

- Эх ты, москвич! Туалет у нас там был. Септиков не имели, обычная яма, мы все туда бегали в любую погоду. Завитуха днем не очень впечатляет, а вот в темноте да при безоблачном небе – это вещь.

- У меня никогда не было домика в деревне. Счастливый ты.

- Это ты счастливый. Тебя не заставляли на майские три сотки огорода за раз перекапывать. И летом гусениц с капусты обирать. А с картошки – жуков.

- Что-то неласково у нас начинается в этом году лето, - пробормотал Юра. – Метет и метет…

Наконец они выползли на тракт и миновали первый маячок, сигнализировавший, что до Кратера осталось пятьдесят километров. Затем в эфир вышел второй маячок – запищал, затрещал, что верно идут, не сбились с пути. Громов радовался, что система не отказала, и едут они пусть медленно, но верно. Однако третий радиомаячок упорно молчал, и это заставило его понервничать. Он даже развернулся и немного вернулся назад, пытаясь поймать сигнал.

- Скорей всего, батарейка сдохла, - сказал Сахаров. – Эх, была бы видимость нормальная, по гуриям (*) бы сориентировались. Для полной, так сказать, уверенности. А так – не пойду никуда проверять. В машине светло, тепло и мухи не кусают. (Сноска: *Гурии – пирамиды из опустевших бочек с горючим, которые по давней традиции сооружают в качестве отметок на дороге и наносят на карты в Арктике и Антарктиде. Часто их забивают грунтом, камнями или спрессованным снегом для устойчивости и втыкают в них палку с флажком, чтобы было видно издалека)

- Может, перестоим чуток, народ? - не слишком уверенно предложил Травников со своего места. – Метель уляжется, и мы поймем, где находимся. Чего зря горючее жечь?

- Да точно говорю: не сбились мы! – воскликнул Сахаров. – Это маяк сломался. Надо ехать вперед, к следующему.

Но Громов согласился с Тарасом: лучше остановиться и переждать. Крутихи долго не длятся, налетают быстро и так же быстро прекращаются. А вот заблудиться, потеряв проверенный, без изъянов тракт, было хуже любых опозданий.

Он выключил двигатель, погасил фары, экономя горючее, которого осталось совсем на донышке. Люди остались в тишине и полутьме салона. Стало слышно, как воет ветер, застрявший в близком ущелье.

- Громыч! – прошептал Игорь и для надежности пихнул Юру в плечо. – С мой стороны! Кто это там? Глянь!

Справа от машины в белесой мгле неторопливо проплывали какие-то тени. Она были похожи на людей. Двигались цепочкой, равномерно и совершенно беззвучно. Возникали на несколько секунд – и пропадали бесследно.

- Что за делегация? – пробормотал Юра.

- Призраки Антарктиды.

- А если им помощь нужна? Может, ракетницей посветить?

- Не вздумай! – Игорь протестующе схватил его за руку. – Прости, Громыч, но сам знаешь, что в такую погоду по куполу не ходят. И рация работает, метель не помеха для связи. Раз идут, значит, очень им надо. Знают, куда и зачем. Оставь их в покое!

Скольжение теней прекратилось так же внезапно, как и началось. «Бурлак» остался ими незамеченным. А тени остались незамеченными остальными пассажирами пневмохода. Пока Тарас и Сергей добрались до окон, привлеченные обсуждением, снаружи кроме снега не мелькало уже ничего.