- В любом случае, было интересно послушать, - кивнула Галочка, как бы подводя итог, - мы с Иваном Петровичем очень мило поболтали.

- Не представляю, как с ним вообще можно мило болтать, - поежилась Соня. – Ужасно вздорный старикан.

- Иногда можно, хотя вот наш Соловей умудряется делать это постоянно, Иван Петрович ни разу еще не закатил истерику в его присутствии.

- А у меня создалось впечатление, что старик Вика просто побаивается. Смотрит все время исподлобья и глазами за ним следит. Как мышь за котом.

- Опять про Вика начали?! – прикрикнула повариха.

- Кто-то меня звал? – послышался веселый голос, и в кухне появился Соловьев собственной персоной.

Женщины оживились. Даже повариха. Когда Вик проворно стянул горячий блин из горки, она притворно замахнулась на него вилкой с насаженной на нее луковицей для смазки:

- Ты просто Соловей-разбойник какой-то! Что за разбойный налет на кухню?

Вик засмеялся:

- Ужасно аппетитно, Тамара Евгеньевна! Как удержаться?

- Да ладно вам, не убудет от одного блинчика, где еще холостому горяченького поесть? - вмешалась Лариса и подвинула тарелку с блинами к Соловьеву поближе. – Кушай, Вик, не стесняйся.

Милка глядела на эту ажитацию с недовольной усмешкой.

Кроме того первого дня, когда она проводила для Соловьева экскурсию по территории пансионата, она больше не оставалась с ним наедине, но все равно знала, где он и чем занимается. Не караулила, но как-то все само собой получалось.

По отношению к себе она тоже чувствовала его молчаливое внимание, и это льстило. Ей казалось, что Соловьев никого не выделяет из женского коллектива, со всеми держит дистанцию, оставаясь неизменно приветливым, и только на нее, Милку, порой смотрит немного иначе, по-особенному. Но проверять подозрение и тем более делиться им с кем-то еще ей совершенно не хотелось.

- Пойду я, - произнесла она, поднимаясь, - стиральная машинка уж небось отключилась, надо белье развесить.

На нее, кажется, никто не обратил внимания.

- Вик, а ты чего сюда пришел-то? – наседала на медбрата Лариса. – До ужина еще далеко.

- Старшую ищу, Иван Петрович погулять хочет, но у него нога сегодня побаливает. Коляска нужна.

- Альбина аптеку принимает, - отозвалась Галочка, - в пристройке поищи.

- Если хотите, я открою чуланчик, - внезапно предложила Милка от двери. – Ключ у меня есть.

У Загоскина была своя коляска, электрическая, но он ее берег. Для прогулок по корявым и заснеженным уличным дорогам ему выдавали другую, простенькую, которую катил сопровождающий человек.

- Отлично, – Вик проглотил второй блин, вытер руки салфеткой, что услужливо подсунула ему Алина, и направился к выходу. – Спасибо, Мила! Вы настоящая палочка-выручалочка.

Выходя на лестницу, Милка слышала, как громко фыркают в ее адрес оставшиеся в кухне девушки, разочарованные быстрой развязкой.

- Ключ у нее, ишь ты! – эмоционально прокомментировала Алина. – Тихоня, а туда же!

3.3

3.3.

Милка не знала, слышал ли Вик реплики девиц в ее адрес и если слышал, то понял ли, что упрек был небезосновательный. Она в любом случае предпочитала хранить свои чувства при себе, прятать глаза и держаться подчеркнуто сухо. Выкатив из чулана коляску, она молча кивнула в ответ на слова благодарности и развернулась к Соловьеву спиной, чтобы запереть дверь.

- Помочь донести белье?

Милка вздрогнула:

- Зачем? – и оборотилась, встречаясь со спокойными серыми глазами.

Когда эти глаза вот так смотрели с ненавязчивой нежностью и пониманием, ей сразу становилось хорошо. Ей было ясно, что такой человек никогда и никого не предаст. Милка подозревала, что плохо разбирается в мужчинах, история с ее мужем тому была явным подтверждением, но Виктору ей хотелось верить. Он интриговал ее, подстегивая любопытство.

- Корзины у вас объемные. На улице будете вешать?

- Да, как обычно. Но я сама, привыкла уже. Вы Загоскиным занимайтесь.

Вик ушел, и Мила внутренне вздохнула, представив, как было бы славно, если б он помог ей. И дело не в таскании тяжестей, а в общении. Ее тянуло к нему с самого первого дня, и стоило огромных усилий загонять это притяжение в глубину, чтобы никто ничего не заметил. Все это было лишним. Да и разум твердил: откажись, где ты, и где он?

Они и вправду были совершенно разные, и непонятная цель, приведшая Соловьева в пансионат, смущала. Милка так и не решила, что делает в их богадельне шикарный мужчина. Полицейский под прикрытием? Но преступлений здесь никогда не происходило, расследовать нечего. Частный сыщик? То же самое. По отрывочным комментариям и поступкам Соловьева даже она, полный профан в медицине, догадалась, что его познания гораздо глубже, чем тупо поставить капельницу или сделать укол. Вик когда-то был врачом, причем врачом неплохим. Что же произошло такого в его прошлом, что он оказался здесь в роли простого медбрата?

Слева от внутренней парковки, почти у самых ворот была оборудована площадка для сушки белья. Не самое, наверно, лучшее место с точки зрения эстетики, где-нибудь на задворках развешанные на веревках простыни смотрелись бы уместнее, но зато сушка располагалась ближе всего к дверям в прачечную. Огромные корзины с мокрыми и потому ужасно тяжелыми вещами не приходилось волочь через весь сад.

Милка приспособила для своих нужд дворницкую тележку, на которой Михалыч возил лопаты и ведра. Она водружала на нее сразу по две корзины и толкала перед собой, преодолевая пороги и ступеньки. Как правило, у нее получалось, хотя однажды корзина перевернулась и белье пришлось переполаскивать.

Вообще-то в пансионате была специальная сушильная комната, но в ней постоянно чем-то пахло. Милку тошнило от заплесневелого запаха, которого никто, кажется, кроме нее, не замечал, и она предпочитала усложнить себе жизнь, лишь бы не появляться лишний раз в той комнатушке. Белье на морозе приобретало особенный волшебный аромат. Старики это сразу оценили, доложили директрисе, и та от щедрот душевных выписала ей премию в двести рублей за ноу-хау.

Милка вывезла тележку на улицу. Пробираясь по узкой дорожке, петляющей меж начинающих сереть и проседать сугробов, она услышала звуки скандала у ворот. Михалыч ругался на кого-то в голос, и это было до того непривычно, что Мила бросила белье и отправилась взглянуть.

Ворота были закрыты, но широкая калитка в них распахнута настежь, и в проеме виднелся заляпанный уличной грязью автомобиль. Он был столь давно не мыт, что было невозможно определить, какого он цвета.

У калитки по эту сторону стояли двое парней восточной внешности, которым преграждал путь Михалыч. Парни стремились прорваться к центральному входу в здание, но сторож активно их выпроваживал, угрожающе размахивая лопатой.

Шум привлек и Соловьёва с Загоскиным, которые как раз остановились на некотором отдалении. К Милке они были гораздо ближе, чем к сторожу, поэтому она отчетливо услышала, как Вик, наклонившись к старику, спросил:

- Вы знаете этих людей?

- Первый раз вижу! – ворчливо ответил Загоскин. – Проходимцы и жулье!

- Подождите тогда меня здесь, я разберусь.

- Ничего им не говори! – вдруг всполошился старик. – Знать их не знаю и видеть не хочу. Пусть проваливают! Нет меня тут, нет!

- Хорошо, - сказал Соловьев и, откатив коляску с завернутым в несколько одеял пациентом к стене, направился к воротам.

Милка заспешила за ним, совсем забыв, что появление незнакомцев способно таить для нее угрозу. Кажется, рядом с Соловьёвым она вообще не чувствовала страха, само его присутствие вселяло уверенность и прибавляло сил. Спорщиков они с Виком достигли одновременно.

- Что происходит? – громко поинтересовался Соловьев.

- Да вот, лалай-балалай устроили, окаянные! – взволнованно выкрикнул Михалыч. - Рвутся дядю навестить, профессора Загоскина, а я говорю, что у нас объект режимный и кого попало не пускаем. Нет их имен в списках на посещение, значит, нечего им тут делать. Пусть к директору обращаются.