В последнем восклицании прозвучал настоящий вызов. Она провоцировала его, раскрывая невольно и собственные карты, даже подалась вперед в ожидании ответа.

Виктор беззвучно рассмеялся, радуясь, что хотя бы перестал внушать ей парализующий ужас. Мила ожила и бросилась в атаку. Разведка боем.

- Почему вы смеетесь? – продолжила она нападать, но в голосе не чувствовалось обиженных ноток.

Ее удивило его веселье, но Виктор лишь испытывал облегчение, что напрасно ее подозревал. Он был для нее незнакомцем, и Мила просто хотела узнать о нем как можно больше. Сыграть такое искреннее желание его расколоть, граничащее с наивной верой, будто все у нее получится, Москалева бы не смогла. Только не она, пугающаяся собственной тени!

- Это знак одобрения, - честно ответил он, но Мила не поняла и нахмурилась.

- Я видела вас раньше, и думаю, у вас есть некая цель, заставившая напялить этот дурацкий костюм. Вы пытаетесь проникнуть в пансионат и ведете себя как разведчик во вражеском тылу. Но вот зачем?

С такой любовью к прямоте эта девчушка и правда могла нажить серьезных врагов, чтобы прятаться от них потом в глухой норе, подумал он. Долго скрываться она, впрочем, не сможет, обязательно влипнет в новые неприятности. Соловьев и сам был таким.

- Простите, а чем плох мой костюм?

Она прищурилась:

- Я же сказала, что видела вас. Может, директрису вы и обманули, но не меня. У вас есть вкус. Вопрос лишь, что заставляет вас изворачиваться и лгать, будто вы обездоленный человек, готовый пахать за минимальную зарплату как папа Карло?

Соловьев снова широко улыбнулся:

- Знаете, я тоже не люблю врунов. Поэтому предлагаю заключить перемирие и начать знакомство заново, - он протянул ей руку: - Виктор Соловьев. Для простоты – Вик. У меня за плечами действительно пять лет учебы в медицинском вузе, но потом случилось так, что я сошел с дистанции. О причине мне бы хотелось пока умолчать. Просто примите как данность, что я буду у вас работать на самой нижней должностной ступеньке. Считайте, решил вернуться к старой мечте после длительного перерыва.

- Это все?

- Это очень много, поверьте. И ни слова лжи. Ну как, мир?

Поколебавшись, Мила аккуратно положила раздавленное шоколадное яйцо в карман и ответила на рукопожатие:

- Людмила Москалева, Мила. За плечами пять лет иняза и работа учителем в школе. О причинах, по которым я здесь, тоже умолчу. Считайте, решила расстаться со старой мечтой и обрести новую.

В том, как она вложила свою руку в его, не было ни вызова, который звучал в словах, ни ощущения равноправия  – одни сомнения. Она вступала на зыбкую почву, подчиняясь его требованию, но сохраняла за собой право умалчивать о главном. Молчание – не ложь, поэтому Мила не врала. Они с ней были в этом очень похожи.

Вик осторожно сжал ее ладонь:

- Вы мне верите, Мила?

- Мне хочется вам верить. Но что вы задумали?

- Даю честное слово, что ничего плохого.

- То есть не хотите ответить откровенно?

- Не могу. И чтобы не кормить вас небылицами, просто промолчу. Вы ведь тоже не горите желанием откровенничать с первым встречным.

- Но я при этом не требую, чтобы мне доверяли.

- Разве я могу что-то потребовать от вас? Лишь умолять не мешать мне в моей работе. Я нахожусь здесь не по собственной инициативе, а в интересах важного дела, огласка которому противопоказана. Единственное, что я имею право добавить, это что мое появление никому не нанесет вреда. Надеюсь, что даже наоборот – спасет чьи-то жизни.

- Вы серьезно или набиваете себе цену?

- К чему мне шутить такими вещами?

- Не знаю, - она опустила голову. – Ваши слова как надводная часть айсберга, слишком многое скрывается под водой.

- Как и у вас. Мне кажется, вы и сами не так просты, какой желаете казаться.

Она не стала спорить. А он не стал настаивать. Еще успеется. Тем более что его потрясло сравнение с айсбергом. Словно ей было известно про ледяную Антарктиду, перепахавшую его жизнь. Разумеется, в ее словах не было ничего особенного, никакого подтекста, но Вик был очень чувствителен к подобного рода маркерам.

Мила наконец-то перестала трястись как осиновый лист на ветру, и он был этому рад.

- Мы точно подружимся, - Вик выпустил ее руку, которую она до сих пор у него не отняла. Держать ее тонкие пальчики в своих было приятно, но не стоило злоупотреблять.

Мила тотчас прижала правую руку к груди, сжимая кулачок:

- Какой у вас размер одежды? – спросила она, вновь избегая смотреть ему в лицо. – Не уверена, что на складе есть что-то подходящее. Особенно обувь… у нас остались только женские модели.

- Не страшно, - Вик склонил голову к плечу, любуясь ее профилем и лебединой шеей, на которой заметно пульсировала тонкая жилка. - Давайте для начала посмотрим, что есть в наличии, а если чего-то нет, вы объясните, что необходимо докупить.

- И вы согласитесь потратить личные деньги?

- Почему нет, если это ускорит процесс?

- Хорошо, идемте, - Мила приняла озабоченный вид и заторопилась к лестнице. – Кстати, в здании есть лифт, но он для пациентов, а персонал, согласно внутренним правилам, не должен им пользоваться кроме самых крайних случаев...

Дальше они общались сугубо на деловые темы, однако Вик надолго сохранил память о ее теплой руке, чуть подрагивающей в его ладони.

2.4

2.4

Вик не стал тянуть с выяснением нужных ему деталей. Уже на второй день работы он проник в кабинет директрисы, воспользовавшись тем, что Безруцкая покинула рабочее место чуть раньше. Никаких сложностей у него не возникло, он просто позаимствовал на время связку запасных ключей, стянув их из шкафчика в сторожке.

В директорском кабинете Вик искал личные дела сотрудников, и ему сразу повезло. В ящике письменного стола, который запирался на ключ, неосмотрительно оставленный хозяйкой в замке, он обнаружил паспорт Людмилы Москалевой. Директриса зачем-то отобрала его у девушки и держала у себя.

Странный (и незаконный, между прочим) поступок Безруцкой можно было бы объяснить, будь Москалева мигранткой без регистрации и лицензии, не ведавшей о своих правах. Однако девушка оказалась не только полноправной российской гражданкой, но и москвичкой, с пропиской в центральном районе столицы. Также, если верить штампу, она была замужем, расписывалась с Дмитрием Москалевым в престижном Грибоедовском загсе, но детей в браке не имела. Наверное, потому, что их совместная жизнь длилась совсем недолго.

Вик озадачился. Было похоже, что Людмила сбежала из дома от мужа и прячется. Но почему сбежала, а не подала на развод? Почему прибилась к коллективу дома престарелых в Уфе, а не искала поддержки у подруг и родственников? Какая-то криминальная история?

Сфотографировав данные, Соловьев переслал их капитану Салимову с просьбой навести справки, но очень осторожно, не поднимая волны.

- Возможно, паспорт украден, - сказал он, не желая сразу же подставлять девушку.

Капитан отзвонился ему тем же вечером:

- Ух, какую занятную фотку вы мне прислали! – с ходу заявил он. – Из-за нее тут все так завертится! Предсказываю однозначно, хотя и не гадалка. Даже не знаю с чего начать…

- По традиции, начните с главного, - посоветовал Соловьев. – Что не так с этим документом?

- Да много чего. Фамилия Москалева… Дмитрия Москалева, - уточнил Селимов, - у нас всплывала в связи с незаконным оборотом уральских самоцветов, только зацепиться было не за что, одни подозрения, а за подозрения не привлечешь. Это было еще до меня, два года назад. Наши стали копать дальше, но пока носом рыли, пытаясь доказать участие его фирмочки в преступной схеме сбыта, Дмитрия перехватили московские коллеги. И они обвинили его ни много, ни мало – в пособничестве преступной группировке, специализирующейся на антикварных кражах и убийствах коллекционеров. Обвинение, правда, сняли очень быстро, типа ошибка, извините, но осадочек остался.